От редакции. 27 апреля пришла замечательная новость о наукограде нового поколения «Сколково». Возглавить его, в качестве сопрецедателя научно-технического совета, согласился выдающийся американский биохимик, лауреат Нобелевской премии по химии за 2006 год Роджер Дэвид Корнберг. «Русский журнал» не мог обойти стороной столь значимое событие, которое может стать первым шагом возвращения российской науки в лоно науки мировой. На наши вопросы о перспективах «Сколково», общем состоянии российской науки и приглашении зарубежных ученых в Россию согласился ответить один из наиболее востребованных молодых российских ученых, профессор Университета Штата Нью-Йорк и адъюнкт-профессор МГУ, физик Артем Оганов.

* * *

РЖ: Как Вы считаете, может ли российская наука в ее нынешнем виде конкурировать с наукой западных стран?

Артем Оганов: Разумеется, нет. Увы, российская наука полностью обескровлена и находится при смерти. Если ее не реанимировать, в очень короткое время она умрет. Система и традиции российской науки нежизнеспособны и неконкурентоспособны. В России много талантливой молодежи, но она не получает необходимой поддержки для того, чтобы заниматься наукой мирового класса. Системе талантливые молодые ученые просто не нужны, а отсталые и обескровленные российские университеты просто неспособны дать молодежи представление о современной науке.

РЖ: Какие Вы видите препятствия для развития российской научной мысли, и какие меры следует предпринять для устранения этих препятствий?

А.О.: До недавнего времени плохое финансирование и отсутствие современного оборудования были проблемами. Сейчас появляется отличное оборудование и начинают выделять все более адекватные гранты – но зато работать некому.

Огромная проблема в том, что практически не осталось высококлассных ученых – за исключением отдельных островков науки вроде Дубны. Качество образования стремительно падает – у студентов просто нет возможности прикоснуться к современной науке и оценить ее красоту. Воспитанные в отсталой науке, эти студенты будут развивать ту же отсталую науку. Это печально.

Российская наука практически отрезана от мировой. Даже в МГУ приезд иностранного ученого с лекцией (то, что происходит рутинно и ежедневно в любом пристойном западном ВУЗе) – редкое событие, превращающееся в аврал-парад-фарс. При этом практически никто из российских ученых не владеет английским языком – а без этого заниматься передовой наукой невозможно, ведь все открытия публикуются именно на этом языке, всё общение и все международные конференции проходят на английском языке.

Научная система в России очень бюрократична. Совместно с коллегами из Новосибирска я недавно получил грант Роснауки. Так вот, через неделю после того, как мы получили об этом известие, от нас уже потребовали 50-страничный отчет. Мы не успели получить деньги, не успели начать работу – а уже надо писать отчет. Отчет о чем – о еще не потраченных деньгах и еще не сделанной работе? К счастью, у нас были кое-какие наработки по этой теме и нам удалось ими отбиться от бюрократов. Но в этом и проблема – система не помогает ученым, а мешает, и вместо того, чтобы с системой сотрудничать, от нее приходится отбиваться. С тем же грантом нас заваливали совершенно бредовыми директивами, и в какой-то момент я позвонил в Роснауку и сказал, что если это не прекратится, то я откажусь от гранта, ведь у меня есть и свои дела, и кафедра в США, и ими мне заниматься приятнее, чем общаться с полуразумными бюрократами. К счастью, кошмар прекратился – но, уже по правилам, от нас все еще требуют по 50-страничному отчету каждые 6 месяцев. 50 страниц отчета – это очень много.

Итак, проблемы российской науки – почти абсолютное отсутствие первоклассных ученых, отсталость и отрезанность нашей науки от мировой, падающее качество университетского образования, чудовищная бюрократия.

С бюрократией справиться относительно просто – если государство приняло плохие правила (например, о непризнании иностранных научных степеней, или о законе о госзакупках, или об отчетности за гранты), то оно же может их изменить и сократить по сути свой же административный аппарат. С остальными проблемами тоже справиться можно – для этого необходимо привлечь самых лучших мировых ученых в Россию, другого пути нет. Привлекать надо самых лучших, а не второсортных, как мы привыкли – и не только русскоговорящих! России есть чем привлечь лучших ученых. Ведь привлекли же мы когда-то Эйлера! Ну, или в совсем недавнем прошлом – замечательного тренера Хиддинка. Проект «Сколково» - первый шаг на этом пути.

РЖ: Какие минусы и плюсы Вы видите в превращении проекта "Сколково" в международный проект после приглашения на пост сопрецедателя проекста американского ученого?

А.О.: Я очень рад, что нобелевский лауреат Роджер Корнберг будет со-организатором «Сколково». Если бы «Сколково» было не международным проектом, оно было бы обречено на провал. Нам не нужен еще один НИИ или еще один наукоград. Проблема наших старых наукоградов именно в том, что начавшись с великих энтузиастов-основателей, со временем они сползли к застою из-за отсутствия притока лучших ученых. Брали на работу своих, по сути первых попавшихся – а надо было объявлять международный конкурс на каждую позицию младшего научного сотрудника. Каждого (именно каждого!) отбирать по всему миру, из лучших.

Привлечение международных экспертов такого уровня, как Корнберг – абсолютно верный шаг. Посмотрим, что будет дальше. Начало истории очень обнадеживает.

РЖ: Как вы оцениваете перспективы проекта «Сколково»? Откликнутся ли молодые ученые, работающие зарубежом на призыв российского правительства или поколение ученых, покинувшее Россию в середине 1990-х-2000-х, навсегда потеряно для страны?

А.О.: Перспективы «Сколково» зависят от многих факторов, в том числе от мудрости и амбициозности его организаторов, качества их стратегии. Они просто обязаны привлечь самых лучших мировых ученых и инженеров. В «Сколково» должно быть хотя бы 10-20 нобелевских лауреатов (постоянно работающих, а не просто визитеров). В России за всю историю было лишь около 10 нобелиатов – и это плохо влияет на престиж нашей науки. Пора бороться за этот престиж. Будет ошибкой привлекать только русскоговорящих – тем более, что далеко не все уехавшие ученые (не более половины из числа лучших) согласятся вернуться. Нам нужны лучшие, а лучшие не всегда говорят по-русски. Я верю, что для многих иностранцев Россия может стать второй родиной. Я сам не-русский по крови, не-православный по вере (я – католик), считаю себя русским в душе и горжусь своей страной, Россией. В российской науке были такие имена, как ставшие русскими подданными швейцарец Эйлер и австриец Эренфест, не говоря о бесчисленных других крупных именах. За лучших надо бороться, и их можно привлечь. Было бы желание. В зависимости от того, насколько это нужно нашему правительству, «Сколково» может стать либо провальным проектом, либо огромным успехом. Я оптимист и верю в успех.

Беседовал Аршин Константин и Александр Павлов