Выйдешь на улицу, даже и не самую оживленную, оглянешься окрест и увидишь, что каждый третий прохожий прижимает к уху мобильник и с кем-то увлеченно беседует. Не может быть, думаешь, что у каждого третьего вот в эту именно минуту, когда он шествует, предположим, от дома до ближайшей станции метро, прорезалась столь острая нужда перекинуться с приятелем парой слов, - до того острая, что невтерпеж дойти до офиса, спокойно сесть за стол и набрать тот же номер совершенно бесплатно. Но ведь дорога, которой идет каждый третий, до отвращения знакома, в пути скучно, так отчего бы и не воспользоваться этой милой игрушкой, чтобы убить не наполненное впечатлениями время?

Словом, когда пришла эпоха мобильников, выяснилось, что человечество прямо-таки жаждет общения, причем общения перманентного, пусть даже и наполовину бессодержательного, типа "Привет, я тут в автобусе еду, как дела? Нормально? Ну, бывай, еще позвоню". На фоне всероссийского мобильного бума с некоторым недоумением вспоминаешь не раз возникавшую в последние годы проблему повременной оплаты телефонных (с обыкновенного городского аппарата) разговоров: ведь на мобильном уровне она решена изначально, и граждане отнюдь не скупятся, прилежно обогащая операторов-искусителей, небескорыстно внушающих клиентам: "Общайтесь чаще! Общение - великая ценность!" Правда, предпочтительно (для операторов), чтобы общающиеся находились друг от друга подальше и реально встречались пореже.

"Телефон" и "телевизор" - слова из одного семантического семейства, и телевизор, особенно в последние годы, тоже стал эффективным инструментом продажи широким народным массам разнообразных суррогатов общения. В статистику я не заглядывал, но вряд ли ошибусь, сказав, что сейчас два типа телепродуктов особенно настойчиво предлагаются потребителю: сериалы и ток-шоу. Тем и другим уже несть числа. Понятно все с сериалами: родоначальницами их были бабушки и няни, каждый вечер перед сном рассказывавшие неугомонным младенцам сказки. "Честь безумцу, который навеет человеству сон золотой", как справедливо написал когда-то Беранже. "Сон золотой" - всегда актуальный товар.

Другое дело - ток-шоу. Понятно, что формула его позаимствована известно у кого, как и рецепт приготовления атомной бомбы, но в России ведь всякий заимствованный продукт мутирует, преображается и, пуская корни в нашу почву, насыщается местными смыслами. Не важно, что основателями российской государственности были, по распространенной легенде, вольные варяги Рюрик, Синеус и Трувор, гораздо интереснее, как их потомки век от века неизбежно "русели" и в итоге насадили на Руси порядок, довольно далекий от североевропейских обычаев. Так и с популярным тележанром: смотришь и думаешь - да ведь это один из вариантов русского застолья! Вот "девишник", где барышни, попивая чай с вареньем, увлеченно обсуждают проблему ранней беременности, вот "мальчишник", где рыболовы и болельщики под водочку и пиво обмениваются эмоциями на предмет урожайности прошедшего рыбно-футбольного сезона, вот номенклатура, расслабившись после баньки, о больших государственных делах степенно беседует. А вот и вечно нищая интеллигенция на шестиметровой кухне режет правду-матку, накрыв телефон подушкой.

Словом, практически все традиционные жанры русского общения сейчас вынесены на экран ТВ и чувство такое, что чем меньше этого в жизни, тем больше в ящике. Или наоборот - чем больше в ящике, тем меньше в жизни? Есть такой роман у Владимира Маканина, написанный еще в 80-е годы - "Где сходилось небо с холмами". Герой его, композитор, использует в своих сочинениях мелодии, услышанные им в детстве на родине, в глухом уральском поселке, и чувствует, что его музыка и "мелос" поселка - сообщающиеся сосуды: чем больше и удачнее он пишет, тем меньше в поселке поют.

А вот еще один традиционный жанр русского общения - допрос с пристрастием. Думаю, что не менее древний, чем все вышеперечисленные. И тоже вполне освоенный нашим телевидением. Разумеется, без кнута, раскаленных клещей, дыбы и прочей средневековой экзотики - пытают здесь исключительно словом. Несколько лет уже держится на плаву программа Татьяны Толстой и Авдотьи (сначала Дуней звалась) Смирновой "Школа злословия". Вызывают, понимаешь ли, две дамы к себе на допрос какого-нибудь видного деятеля культуры и каверзные вопросы ему задают, причем чаще не по профилю его основной деятельности, а вообще - "по жизни". Типа "что вы думаете на предмет запрета абортов?". Человек приходит на допрос в надежной одежке своего давно сложившегося имиджа, с охранной грамотой своих несомненных заслуг перед отечественной культурой, а наглые дамы, меняясь по ходу разговора ролями ("добрый следователь" - "злой следователь"), пытаются сбить с него спесь, расшатать его личностную цельность (подразумевается - наигранную), "расколоть" на неосторожные слова, разбудить утаенные комплексы. В подтексте вопросов как бы читалось: "Да неужто вы ни одной старушки-процентщицы за свою долгую жизнь не убили?" Такой был дамский вариант Порфирия Петровича - по крайней мере, в начале славного пути программы. Слов нет - потешились девушки и зрителя потешили: ну как же забавно было видеть на лице допрашиваемой знаменитости знаки смятения, неуверенности, обиды. Тем более что следовательши оставляли за собой право последнего слова - попивая спонсорский чаек, беспощадно комментировали картинку на мониторе: "А вот тут он растерялся и сказал глупость". Вообще говоря, некая загадка - и Толстая, и Смирнова вроде бы исповедуют либеральные ценности, но жанр выбрали самый что ни на есть авторитарный - не равноправный диалог, а классический перекрестный допрос. Дескать, у каждого есть скелет в шкафу, вот и не таите, разоружитесь перед партией.

Так бы и дальше держать, расследования и разоблачения и культурного, и некультурного обывателя неизменно интересуют, но что-то случилось в самое последнее время с интеллектуальной атмосферой: как бы загустела она, и резкие движения стало трудно делать, и резкие слова произносить.

Смотришь последнюю "Школу злословия" с Сергеем Гандлевским в качестве допрашиваемого (понедельник, 26 сентября) и диву даешься: куда исчез прокурорский кураж милых дам? Не ищут они слабых мест ни в биографии, ни в творчестве известного поэта и прозаика, напротив, с самого начала преисполнены к нему великим уважением и пиететом, вопросы задают невинные и бестрепетно сносят фирменную гандлевскую закрытость и лаконичность в ответах. "Он же поэт, - рассуждают они в очередной "междусобойчик", - он каждое слово самым тщательным образом пробует на вкус, цвет и смысл, и потому ему трудно сходу выдать некий пространный текст, как это могут без малейшего раздумья сделать прозаики, журналисты и прочие литераторы "от мира сего". Не цитирую, разумеется, а только общий смысл почтительных разговоров "за кадром" передаю. Чудны дела твои, Господи! Где же обещанное злословие? Полное благорастворение. Ну, не любит Гандлевский Ахматову, ну, скептически относится вообще к женской поэзии - тут бы и обвинить его в мужском шовинизме и прочих отступлениях от политкорректности, но нет же, доводы его с почтением принимаются и понимаются, позиция оправдывается. Сам Гандлевский - человек, прозаик и поэт, несомненно, достойный, ведет себя на допросе как крепкий орешек, - крепкий орешек, который даже и не пытаются расколоть. Почти классик, к которому оробевшее следствие обращается почти что "снизу вверх". Не разъясните ли, мол, вот этот нюанс вашего литературного поведения: чего ж это вы в свое время отказались от премии "Антибукер"? История была, если кто помнит, скандальная, слухи ходили разные - и милосердные, и немилосердные для репутации Гандлевского, но расслабленные дамы не стали вдаваться в подробности, вполне удовлетворившись лаконичной ссылкой писателя на неведомые "привходящие обстоятельства", из-за которых премию он взять никак не мог.

В итоге беспрецедентно благожелательного допроса возникает образ - да нет, образец честного и умного русского поэта с некоторыми вполне извинительными странностями. Да оно бы и хорошо - Гандлевский такой и есть, только вот законы жанра явно нарушены. Как бы надоела следователям правда-матка и прочая подноготная, и захотелось поверить, что не всякий русский литератор насиловал малолетних девочек, проигрывался в рулетку и страдал падучей. Есть же и нормальные люди!

Тогда что такое теперь "Школа злословия"? Механизм безжалостного анализа или мастерская для производства достойных подражания образцов? Да нет, думаю, просто еще одна попытка сублимации вечной жажды общения: вот пришел человек, хотя бы и в ящик, посидел, поговорил мирно под бокал минералки о разных разностях, и славно. Завтра другой человек придет, может, сказать чего захочет. И его послушаем. Пошвырялись камнями - теперь собираем. Покоя, а отнюдь не воли хочется.

И впрямь, назавтра (то есть во вторник проходящей недели) пришел другой человек - аж сам президент России и пообщался в прямом эфире со всем подведомственным ему народом. Тоже жанр общения - жанр допроса "снизу вверх". Миллион вопросов! Цифра чудовищная, но всех восхитившая, даром что на большую часть вопросов никто никогда не ответит: спрашивают люди праздные, вольные, а отвечать должны вроде бы люди служилые, которым зарплату за это платят. Дураку ясно, что даже на простую систематизацию поступивших в адрес президента вопросов понадобится безумное количество рабочих человеко-дней в разных ведомствах. Где ж столько денег взять?

Ну да ладно, не будем придираться к мелочам. Общение с народом - спектакль, который любая власть время от времени просто обязана ставить, и тут, пожалуй, важнее не "что?", а "как?". Понятно, что все ответы на специально отобранные и срежиссированные (если о прямом включении какого-нибудь ставропольского хутора идет речь) вопросы достаются главным действующим лицом "из рукава". Обо всем об этом, о чем спрашивают, он уже не раз говорил, но с родительской терпеливостью еще раз готов разъяснить подданным, что проблемы, ими поднятые, давным-давно ему понятны и по мере сил государственных разрешаются, а ежели у вас, в данном конкретном хуторе не разрешаются, так это вина вашего местного начальства, с которого во благовремении со всей строгостью спросится.

Ежели по вопросам, обращенным к президенту, судить об образе мыслей широких народных масс, так эти самые массы думают только о деньгах, жилье и бесплатных лекарствах. И президент, отвечая, постарался показать, что он сам денно и нощно только об этом и думает: дескать, все крупные политические проблемы решены либо решаемы (расслабьтесь и не беспокойтесь), зато проблема газификации отдаленных деревень стоит остро, и на это мы готовы выделить энное количество рублей.

Как бы даже и мечта прогрессивной общественности сбылась: страна полным ходом идет вперед, скоро догонит Португалию, никаких "антагонистических противоречий", говоря марксистским языком, нынче не наблюдается, президент уже не кризисный менеджер, а некая конституционная константа: все чаще читает свои речи по бумажке, все меньше позволяет себе рискованных шуток и явно предпочитает статику динамике. Как бы главное сделано, и чего ж теперь суетиться? Личность поглощается функцией, и, возвращаясь к теме общения, спросим: с кем же интереснее общаться - с непредсказуемой, автономной личностью либо с ограниченным в слове символом государства, пускай этот символ и вполне себе живой человек?

Как и с Гандлевским в "Школе злословия" - никто не хочет попробовать злым зубом крепкий орешек: пускай лучше остается он некой непротиворечивой, однозначной бронзовой фигурой, а там уже можно веночек возложить, а можно с баллончиком краски прийти и нехорошее слово на граните постамента написать.

Что сказать-то хочется? А то, что телевизор изо дня в день продуцирует ситуацию вертикального общения - человек-функция (поэт-почти-классик либо президент) не на наши вопросы отвечает, а на какие-то вопросы "вообще". Лучше уж горизонтальный мобильник: "Как дела? Нормально. Ну, позвоню еще".