Европа равных
От редакции: Мы представляем совместный проект «Русского Журнала» и «ГЕФТЕРа»: интервью с одним из основателей легендарного Eurozine, Клаусом Нелленом.
Клаус Неллен - ведущий сотрудник Института гуманитарных наук (Вена), один из основателей "Еврозайна". С 1983 года отвечает за научные публикации Института гуманитарных наук (Вена), включая, с 1990 года, журнал Transit-Europäische Revue.
* * *
─ В каких новых направлениях развивался "Еврозайн" за время своего существования?
Клаус Неллен: В середине 1990-х гг. мы создавали "Еврозайн" как сеть европейских журналов о культуре. И не ожидали, что он будет расти столь быстро и работать почти безупречно! Сегодня в него входит более 80 журналов-партнеров и примерно столько же ассоциированных журналов и институтов из почти всех европейских стран. Вам, должно быть, известно, что "Еврозайн" - это также сетевой журнал, публикующий лучшие статьи журналов-партнеров, дополняя их полными переводами на основные европейские языки. Аудитория "Еврозайна" колеблется от 100 до 200 тыс. уникальных посетителей в неделю. Большая часть его статей выстраивается вокруг самых что ни на есть насущных вопросов, вызывающих острейшие споры. Так "Еврозайн" и работает по сей день. Но, более того, "Еврозайн" предлагает своим читателям еще и ежемесячный обзор новых номеров журналов-партнеров и организует разнообразные публичные мероприятия, самым заметным из которых является «Ежегодная встреча редакторов журналов». В прошлом году мы встречались в Гамбурге, в этом - уже в Осло.
─ "Еврозайн" – европейское периодическое издание нового типа. Менялась ли по мере его развития редакторская концепция? И насколько?
─ Редакторская концепция следует начальной идее "Еврозайна". Признаемся, весьма простой. Способствовать созданию «европейской публичной сферы» не только для государств-членов ЕС, но также и для всей старой и новой Европы. А она появляется после окончания Холодной войны - Европа, включившая в себя свой Восток, прежде отделяемый железным занавесом. Именно поэтому для "Еврозайна" крайне важно находить партнеров из таких стран, как Россия, Украина или Белоруссия.
Множество языков - одно из преимуществ Европы, но оно же - и препятствие для международной дискуссии. Размещая статьи в переводах, "Еврозайн" пытается связать, сделать более доступными те интеллектуальные жизненные области, которые раньше находились в изоляции.
─ Какова целевая аудитория "Еврозайна"? Стоит ли считать "Еврозайн" ресурсом продвижения условно «нового» европейского «публичного интеллектуала»?
─ "Еврозайн" обращается к широчайшей международной аудитории, заинтересованной в вопросах современной политики, общества и культуры. Я уже подходил к той теме, что "Еврозайн" пытается помочь созданию европейской публичной сферы. Только в подобном международном пространстве и может возникнуть такая фигура, как "публичный интеллектуал".
Позволю себе упомянуть лишь нескольких интеллектуалов младшего поколения, включившихся в принципиально международную дискуссию: это Ян-Вернер Мюллер, недавно начавший обсуждение вопроса о «защите демократии» в ЕС; Тимоти Снайдер, оказавший существенное влияние на пересмотр новейшей европейской истории; Иван Крастев, чутко диагностирующий актуальные «недуги» демократии. Все трое регулярно пишут для "Еврозайна".
─ Насколько преуспела Европа в переосмыслении проблем т.н. «исторического наследства»? Пытается ли "Еврозайн" примирить конфликтующие понимания - различные версии европейской исторической памяти?
─ После 1989 г. по всей Европе предпринималось множество попыток разобраться со своим прошлым, особенно с наследием ХХ в. Но нельзя говорить, что это были попытки "Европы", потому что таковая – вовсе не единый гомогенный деятель, но сама она пронизывается напряженностью, противоречиями, разрывами, особенно как только мы заводим речь об исторических нарративах.
«Историческая память» европейцев и в наши дни не преодолела разделения между европейским Западом и Востоком. 1945 г. стал годом начавшегося франко-германского примирения, в конце концов выливающегося в проект ЕС. Послевоенные десятилетия стали историей успеха. В Восточной Европе же 1945 г. означал нечто абсолютно иное: переход от одной оккупации к другой, от нацистского правления к советскому, захватившему чуть не два поколения - и для большинства людей это не было однозначно положительным опытом. Чтобы преодолеть это несоответствие, европейцам надо бы заново написать свои истории. Нам действительно необходим нарратив, который объемлет Восток и Запад Европы…
Задача "Еврозайна", думаю, способствовать собственно постановке подобной задачи, предоставляя поле для споров, в котором существующие, чаще конфликтные нарративы станут видимыми, прежде, чем их можно будет обсуждать. Мы занимаемся этим с 2005 г., можете посмотреть раздел "Европейские Истории".
─ Кого в нынешней Европе можно счесть «диссидентом»? В ХХ в. появилось немало диссидентов, позднее ставших политиками. Возможно ли ныне противоположное движение – в своем роде тренд XXI века: европейские политики, ставшие диссидентами?
─ Время классических диссидентов прошло, они есть разве что в Белоруссии. Если же понимать «диссидентство» в более широком смысле, это вовсе не специфически европейский феномен, такое диссидентство встретишь везде. Некоторые называют людей вроде Ассанжа или Сноудена теперешними диссидентами. А если уж говорить о России, то вы лучше меня знаете, кто диссидент. Можно вспоминать и о новых движениях, вроде "Рассерженные" или "Оккупай", по всему миру борющихся против растущего во всем мире неравенства.
Но если вести речь о европейских политиках, то, как правило, завершая свою политическую карьеру, они хотят очутиться в бизнесе…
─ Поменялось ли в Европе представление о духовных и интеллектуальных авторитетах?
─ Вопрос звучит несколько старомодно в эпоху Интернета, когда существуют тысячи крупных и мелких сообществ, и в каждом из них свои гуру. Если в Европе есть подлинные гуру, мы должны их всячески беречь. Деррида, Дарендорф, Гавел умерли, и кто придет на смену Хабермасу?
─ Но могут ли современные европейские политики стать интеллектуальными вождями Европы?
─ Упаси Боже. Думаю, это неверно - ждать от политиков, что они выполнят роль интеллектуалов, или какую-то еще роль. Все это было в прошлом и всегда с разрушительными последствиями; вспомним Чаушеску, Ким Ир Сена или Пол Пота.
─ Существует ли в Европе некие "двойные стандарты", и как к этому относиться?
─ Да. Например, все говорят о правах человека, но отрицают эти права за некоторыми группами, например, беженцами или цыганами.
─ Насколько меняется в Европе мнение о России и ее политике?
─ Конечно, присутствует некоторое разочарование. В 1990-е гг. многие европейцы грезили, что Россия, несмотря на все свои особенности, превратится в демократическое, либеральное общество. Помните же "Тотал балалайка шоу", представленное финской рок-группой "Ленинградские ковбои" и хором Красной Армии в Хельсинки 12 июня 1993 г., когда они пели "Счастливы вместе?" Но это было утопическое событие! В наши дни мы получаем неприятные сигналы из России, когда, например, гомофобия поощряется законом.
Но обобщения меня ставят в тупик: что мы называем "Россией"? Конечно, нельзя сводить Россию к нынешнему правительству. Россия - это вовсе не только Кремль. В России есть замечательные интеллектуалы, писатели, ученые-гуманитарии, на редкость живые сообщества, инициативы, проекты. Поэтому есть на что надеяться. В действительности "Еврозайн" своими скромными средствами и пытался сделать российскую интеллектуальную жизнь более видимой и поддерживать живой ее связь с Западом.
─ Россия воспринимается сейчас как идеологический оппонент, а была ли она когда-то идеологическим партнером?
─ Запад был в идеологической конфронтации не с Россией, а с СССР. Когда СССР прекратил свое существование, в 1990-е гг. было много надежд, как я упомянул, что Россия вступит в «клуб» современных либеральных обществ, что в этом смысле она станет частью Европы. Но увы, мы наблюдаем идеологическую кампанию противоположного толка: попытки закрыть российское общество, изолировать его с целью защиты от западных ценностей и образа жизни. Это сразу напоминает о той опеке, под которой находились граждане Советского Союза. Неужели россияне не повзрослели, чтобы сами решать, что им нужно?
─ Но есть ли и в современной Европе страх, взволнованность, раздражение?
─ Если говорить о нынешней Европе, то да. Текущий кризис угрожает всему проекту ЕС, растущее неравенство разрушает социальное сотрудничество, особенно в южных странах-членах ЕС. Вот и Венгрия совершает откат к авторитарному, нелиберальному обществу. Но я уверен, что европейцы (позволю себе говорить так в общем) успешно защитят ЕС от таких угроз.
─ Можем ли мы сказать, что мировой кризис – катализатор интеллектуальных успехов Европы?
─ Позвольте и мне спросить: после распада СССР Россия постоянно находится в кризисе. К каким интеллектуальным достижениям это привело? Любой кризис ставит под вопрос то, что казалось само собой разумеющимся, и требует развивать новые идеи. Однако мир находится в кризисе со времен Адама и Евы, не так ли?
─ Разумеется, но существует и феномен нововведений. Привыкло ли население Европы к бурным политическим и экономическим новациям последних десятилетий?
─ Европейского населения не существует: есть крупные различия между странами ЕС и внутри каждой страны, и они растут. Расширение ЕС на восток и введение евро стали наиболее важными сдвигами последних десятилетий, и до недавнего времени все это шло благополучно. Но сегодня только каждый третий из граждан ЕС имеет положительный образ ЕС, и только половина из них думает о будущем ЕС оптимистично.
─ Растут ли факторы непредсказуемости развития мира, Европы?
─ Таких факторов немало, и я бы поостерегся с любыми предсказаниями. В следующем году исполняется 100 лет с начала Первой мировой войны, после эпохи мира и безопасности, преуспеяния и прогресса. Никто не мог и вообразить тогда ужасов мировой войны. "Никогда Европа не была столь сильной, столь богатой, столь прекрасной, никогда она так убежденно не верила в еще более превосходное будущее", - как писал Стефан Цвейг о предвоенной поре.
─ Как бы Вы видели в этой связи будущих лидеров Европы?
─ Нынешние лидеры страдают от катастрофической нехватки доверия и только единицы из них имеют подлинную харизму. Но нет большого смысла в том, чтобы перечислять, какими доблестями должны обладать политики, если мы не знаем, как пестовать их добродетели. Возможно, проблема в том, что в наши дни лучшие кандидаты на лидерство остерегаются заниматься политикой. Демократия должна еще пережить глубочайшую метаморфозу, и тогда появится новый тип лидерства.
─ Европейского или мирового? Однако какие политические нормы и интеллектуальные традиции явились подлинной константной европейской ойкумены?
─ После Второй мировой войны на Западе сложился европейский консенсус вокруг ценностей свободы, демократии, верховенства закона и прав человека. Названные ценности – плоды столетий борьбы. Сегодня опасность кроется в том, что они воспринимаются как должное, тогда как на самом деле они всегда под угрозой, и их всегда надо защищать.
─ Соперничество каких стран и блоков может угрожать всему европейскому континенту? Каковы факторы мира Европы?
─ Несмотря на всю напряженность, я не вижу рисков конфликта между странами ЕС. В чьих интересах был бы конфликт между ЕС и его восточными соседями? Тем не менее, существует источник серьезных конфликтов внутри наших обществ, так как неравенство стремительно растет, истребляя социальное согласие.
─ И последнее уточнение. Изменилась ли интеллектуальная атмосфера в европейских университетах и в академических кругах, в науке за прошедшие 30-40 лет? Насколько это благотворно для будущего?
─ Это очень общий вопрос. Он заслуживает отдельного обсуждения.
Беседовали Ирина Чечель и Александр Марков