Этим летом в Ингушетии было даже неспокойней, чем в нынешней относительно стабильной Чечне. Началом нового витка напряженности можно считать убийство семьи русской учительницы в станице Слепцовская и последовавший взрыв на кладбище во время похорон.

Потом последовали обстрелы военных колонн и баз, убийства местных милиционеров и нескольких семей русских, дагестанцев и цыган. Кроме того, стало известно об убийствах нескольких человек, проживавших на территории республики и занимавшихся гаданием на картах или камнях. В Ингушетию был введен дополнительный контингент войск в количестве двух с половиной тысяч человек. Под охрану были взяты школы и больницы.

Позже силовики объявили, что в ходе спецоперации в Карабулаке были выявлены и арестованы несколько боевиков, совершивших ряд нападений и убийств, и что один из них убит. Но уже после этого стало известно об убийстве еще одной русской женщины. А еще через некоторое время в Малгобеке были обстреляны блок-пост и расположение введенного в Ингушетию контингента войск.

Конечно, рядовой житель Ингушетии или сторонний наблюдатель, случайно оказавшийся в республике в эти дни, не перемещается ползком от укрытия к укрытию. Ингушетия не выглядит обеспокоенной - открыты рынки и магазины, ездят рейсовые автобусы и такси. Удивляет разве что большое скопление военных возле школ, но после Беслана и это не кажется странным.

Однако за пределами республики создается совершенно иной образ: сообщения информагентств об обстрелах в Ингушетии или просто заголовки некоторых федеральных изданий, типа "Вторая Чечня", не дают усомниться в том, что в регионе непорядок.

Что же действительно происходит в Ингушетии и во что это может вылиться?

Версии происходящего

Выдавливание русскоязычного населения?

Этой версии придерживается ряд федеральных СМИ и некоторые националистические ресурсы и отдельные публицисты. Как правило, полностью это мнение звучит как "срыв программы возвращения в республику русскоязычного населения и выдавливание уже имеющегося". Эта версия "подкармливается" давнишними заявлениями руководства республики, что в результате реализации программы в Ингушетии вернулось 500 человек.

Между тем, при всем уважении к руководству республики, которое затевает программу возвращения русскоязычного населения и при всей необходимости такой программы, все равно какого-то большого количества русскоязычных людей в Ингушетии сейчас нет. В республике и так достаточно высокий уровень безработицы, чтобы приезжие легко могли найти себе занятие.

Так что как-то "насолить" властям срывом этой и так недореализованной программы вряд ли удастся. Да и не является она приоритетной для республиканских властей - так, скорее одно из начинаний. Другое дело, что постоянные публикации в СМИ на эту тему могут вызвать недовольство у проинформированного таким образом федерального центра. Но в любом случае разговоры о том, что из Ингушетии выдавливаются какие-то люди и что республика становится мононациональной, бессмысленны - она и сейчас достаточно этнически однородна.

Более того, небольшое количество проживающих в Ингушетии русскоязычных не является какой-то обособленной группой. Часть из них, особенно молодежь, знает ингушский язык, придерживается обычаев местного общества.

Убийства происходят не только по национальному признаку. Убивают, расстреливают солдат федеральных войск, местных силовиков и милиционеров. Кроме того (в федеральной прессе не появлялись такие сообщения), еще убивают (есть такие факты) людей, занимающихся гаданием на картах и камнях.

Интересно, что все убитые в определенном смысле могут быть причислены к идеологическим врагам сепаратистов. Так, например, гадалки вступают в противоречие с нормами ислама. Потом, в республике существует такое представление или миф, что все русские в республике так или иначе связаны с ФСБ. То же касается милиционеров - так сказать, пособников власти.

Дестабилизация ситуации?

Версии о коварном заграничном враге, использующем дестабилизацию на Кавказе, чтобы навредить России, особенно популярны у официоза. Среди таких врагов называются некие радикальные исламистские силы с Востока. Правда, за частым употреблением расхожего выражения "дестабилизация обстановки" потерялось само его значение. "Дестабилизация" имеет смысл только в том случае, если за этим что-то последует, например глобальная война на всем Северном Кавказе и последующее отсоединение его от России. Но к этому никаких предпосылок нет, более того, большинство людей в республиках Кавказа готовы поступиться некоторыми своими свободами для обеспечения безопасности, которое им взамен обещают власти.

Часто неявно такими недоброжелателями называются некие европейские страны. Но во время войны в Чечне доклады по ситуации в республике в ПАСЕ были намного более жесткие, чем могли бы быть по событиям в Ингушетии, однако в итоге это никак не повлияло на позиции России.

Есть еще, впрочем, версия о том, что дестабилизации добивается внутренняя оппозиция с целью свержения нынешней власти Ингушетии. Если говорить конкретно, то в качестве такого внутреннего злопыхателя называется Михаил Гуцериев, экс-глава "Руснефти", ныне обвиняемый в неуплате налогов. Но эта версия выглядит не самой логичной: если заглянуть дальше - уход Зязикова с поста президента Ингушетии вовсе не означает автоматическое назначение на эту должность самого Гуцериева или кого-то из его людей. Получается, что от смены власти бизнесмен вряд ли напрямую выиграет.

Вторая Чечня?

Аргументы в пользу этой версии называются следующие: убийства русскоязычных граждан Ингушетии, полномасштабный ввод войск в республику, обстрелы колонн.

Некоторое сходство с ситуацией в Чечне все же поверхностно и базируется, скорее, на территориальной близости Ингушетии и Чечни и неверном представлении о тождестве двух вайнахских народов. При общих этнических корнях ментальность у народов все-таки разная - причиной тому, наверное, прежде всего, разный исторический опыт и неодинаковое соседство - Чечня граничит с Дагестаном, а Ингушетия - с Северной Осетией и Кабардой.

Но самое важное - совершенно разные условия в Чечне и нынешней Ингушетии. Национально-демократическая революция в Чечне в 1991 году, последовавшие за ней обнищание людей и криминализация общества, полномасштабные военные действия, разрушенная столица - что из перечисленного можно приложить к сегодняшней Ингушетии? Ничего.

В Ингушетии нет массовых настроений ни в пользу отсоединения республики от России, ни в пользу введения в ней шариата. Это обычная российская территория со своими, не выходящими за рамки рядовых, региональными особенностями. С кем здесь вести войну?

Необходимость перемен?

Версия, наиболее популярная среди ингушского общества: все происходящее - дело рук неких внешних сил, провокации, направленные на нагнетание напряженности в Ингушетии, с тем чтобы под предлогом необходимости урегулирования провести внутри республики некоторые изменения по введению ее в полноценное "федеральное правовое поле". Тут уже варианты называются разные - объединение с Чечней, массовые "зачистки", введение дополнительных войсковых и милицейских соединений, переход к практике прикрепления за местными отделами ВД командированных сотрудников из других регионов России, также командирование сотрудников таких ведомств, как прокуратура или МВД из других регионов России.

Определенная логика в этом есть, если не принимать во внимание то, что президент Ингушетии Мурат Зязиков и так не особо выходит за рамки своих государственных полномочий.

Борьба с терроризмом?

Насилие часто порождает ответное насилие. Ситуация в Ингушетии полыхнула не в одно мгновение. Исчезновения и похищения молодежи (в конце 2003 - начале 2004 годов, по данным правозащитников, было похищено до ста человек), ночной захват Назрани отрядами боевиков, последовавшие репрессии в отношении подозреваемых в захвате, ответные нападения на сотрудников милиции - все это проходило в течение нескольких предыдущих лет. Просто в то время рядом была Чечня, где происходило то же самое, но в гораздо больших масштабах. Снижение уровня насилия в Чечне тут же отразилось на Ингушетии - все, что не замечалось раньше, сейчас как бы проявилось. И сегодня мы имеем дело с результатами этого взаимного насилия.

Реструктуризация подполья?

Версия о реструктуризации подполья отчасти связана с "борьбой с терроризмом". То есть в ответ на изменение тактики в работе спецслужб боевики также модернизировали свои тактику и стратегию.

Если внимательно следить за информацией на сепаратистских сайтах, то становится очевидно, что руководством сепаратистов сейчас делается ставка на боевиков из числа этнических ингушей.

Кроме того, если два года назад сепаратисты как-то подразделяли себя на армейские подразделения - фронты, дивизии, бригады, сектора, то сейчас они перешли к новой тактике - деятельности небольших ячеек в несколько человек. Такая тактика позволяет боевикам быть более мобильными и менее уязвимыми, то есть более эффективными.

Эти ячейки действуют достаточно автономно. Иначе говоря, у них есть некий общий враг, но каждая из них работает так, как считает нужным. А "враг" для них может принимать разные обличья - "милиционер", "сотрудник ФСБ" или только подозреваемый в контактах с этой структурой, "солдат федеральных войск" (все они пособники режима), "гадалка", "цыгане" (люди, которые, по их понятиям, занимались делом, недопустимым для ислама).

Варианты будущего

Назад в ЧИАССР?

Вполне возможно, что федеральным центром рассматривается вариант объединения Чечни и Ингушетии, благодаря которому официальная Москва надеется "убить нескольких зайцев". Наверное, это почти те же резоны, что были приняты во внимание и в 30-е годы, когда произошло первое слияние Чечни и Ингушетии, позволившее заморозить вопрос территориальных претензий Ингушетии к Северной Осетии в отношении Пригородного района, а также решить вопрос контроля мононациональных управляющих кадров путем их размывания.

Но и тогда, и сейчас ни властным элитам, ни простым людям объединение Чечни и Ингушетии выгодно не было. Ровно то же самое и сегодня.

Выгодно ли это объединение таким субъектам Федерации, как Чечня и Ингушетия? Нет, поскольку в политическом плане создание Чечено-Ингушетии никак не усилит позиции чеченской и ингушской национальных элит на федеральном уровне.

Выиграет ли что-нибудь Чечня в результате нового объединения с Ингушетией в экономическом плане? Нет. Если сегодня к только-только встающей на ноги Чечне добавить экономически все еще несостоятельную Ингушетию, это будет означать объединение двух нищих, находящихся на содержании федерального бюджета. При этом потенциально Чечня экономически намного сильнее Ингушетии, а потому в перспективе республике выгоднее тратить собственные ресурсы на саму себя.

Что касается Ингушетии, то и для нее объединение с Чечней не сулит никаких выгод. В таком случае республика рискует, как и в советские времена, окончательно отказаться от претензий на Пригородный район. Во-вторых, у ингушских руководителей есть все основания опасаться, что объединение с Чечней затормозит развитие Ингушетии, которая автоматически оказывается в роли окраины Чечни, как это уже было в истории.

А выгодно ли это объединение политическим элитам Чечни и Ингушетии? Снова нет. Аппарат управления сократится почти вдвое, а чеченским и ингушским руководителям в новом объединении придется взаимно потесниться.

Нельзя стопроцентно говорить и о том, что после объединения Чечни и Ингушетии у Рамзана Кадырова расширится влияние на Северном Кавказе - хотя бы на одну республику. Почему? Да потому, что "лакмусовой бумажкой" для общества в отношении любого руководства в Ингушетии является его позиция по Пригородному району. Если президент готов выступать за возвращение Пригородного района под юрисдикцию Ингушетии, он будет поддержан. Если нет, то отношение к нему будет весьма критическим.

Да, в ингушском обществе есть люди, которым нравятся методы решения проблем, применяемые Рамзаном Кадыровым. Такие люди поддерживают Кадырова прежде всего потому, что надеются, что если такой же руководитель появится в Ингушетии, то вопрос Пригородного района решится в пользу республики. Если новый руководитель, вследствие объединения Чечни и Ингушетии, не сможет вернуть Пригородный район, он быстро перестанет быть авторитетом для ингушского общества.

Но поскольку существуют очень большие сомнения, что этот вопрос сможет решиться каким-то образом в пользу Республики Ингушетия даже с Рамзаном Кадыровым, то вряд ли и президент Чечни будет иметь большую поддержку в Ингушетии.

Не нужно забывать и том, что при всей этнической ("братской" - как любят писать московские журналисты) близости чеченцы и ингуши давно уже разные народы, каждый со своим менталитетом. А как заметил в свое время экс-президент Ингушетии Руслан Аушев, выступавший против объединения: "Чеченцы наши братья, но каждый брат должен жить в своем доме".

Да, в 30-х годах во время объединения Чечни и Ингушетии центр получал возможность играть на противоречиях внутри этой автономии и оказывать решающее влияние на кадровые назначения. Сегодня федеральному центру необходимо найти новую оптимальную схему управления Чечней и Ингушетией. Отсюда соблазн решить проблему старым испытанным способом - перемешать чеченцев и ингушей, заставить их конкурировать между собой, а самому выступать в роли верховного арбитра. Таким образом, как и в 1934 году, объединение Чечни и Ингушетии выгодно, прежде всего, федеральному центру и возможно только в результате прямого давления с его стороны.

Но даже для Кремля самым большим недостатком объединения может стать получившийся в итоге дисбаланс сил. В том случае, если на Ингушетию будет проецироваться модель чеченского урегулирования, союз двух республик будет выглядеть не как слияние двух равноправных партнеров, а как поглощение одной республики другой. Разумеется, с сопутствующим этому процессу преобладанием одной из элит.

Искусственные конструкции вроде тех, что практиковались в советское время, когда первым руководителем был русский, вторым - чеченец, третьим - ингуш, вряд ли сработают при таком варианте унии. То есть, как писал в газете "Время новостей" Иван Сухов, федералы хотели бы сами управлять ситуацией, и "государев человек" Зязиков позволяет им это делать, в то время как модель Кадырова чревата перетягиванием одеяла на себя. "Но чеченская модель в глазах части кремлевских начальников и генералов обладает существенными изъянами, главный из которых состоит в том, что нынешний условный чеченский мир контролируют почти исключительно сами чеченцы", - пишет Сухов. Вряд ли Кремль пойдет на это.

Восстание?

Сегодняшнее ингушское общество, безусловно, недовольно сложившейся в республике ситуацией. В приватных беседах жители Ингушетии охотно ругают власти, и прежде всего президента Мурата Зязикова - за умалчивание ситуации, почти демонстративное отстранение от наведения порядка и передачу таких полномочий силовикам чаще всего федерального подчинения (особенно это бросается в глаза при сравнении с президентом соседней Чечни Кадыровым).

Большое недовольство вызывают действия силовиков. Их жесткая и даже жестокая политика в борьбе с возможными подпольщиками (например, события в ингушском городе Карабулаке) приводит к тому, что ингушское общество начинает единодушно считать, что все происходящее - это провокация ФСБ, которая нагнетает напряженность, чтобы провести в республике массовые зачистки.

Но вряд ли эти недовольство перерастет в нечто большее - например, массовое восстание. Не определена точка приложения силы "народного гнева" (президент? силовики?), нет публичных лидеров, способных повести за собой людей на такое восстание.

Кроме того, стопором становятся опасения возможных военных действий в республике. Они, хоть и не имеют под собой реальной почвы, основываются на слухах и историческом опыте соседней Чечни. Кроме того, многие жители пережили конфликт в Пригородном районе в 1992 году или военные действия в Чечне и не хотели бы их повторения в настоящее время в Ингушетии.