Ситуация в современном россиеведении двойственна. С социальной, внешней, экстенсивной, объемной точки зрения дела обстоят замечательно: поток публикаций, изданий, конференций, институтов, специальностей; огромный интерес, просто бум… С интеллектуальной, внутренней, интенсивной, содержательной точки зрения всё обстоит иначе. Совершенно неясны, не проблематизированы и почти не обсуждаются основания и принципы россиеведения, не обсуждается само понятие «Россия», хотя оно в высшей степени сложно, непрояснено и чрезвычайно нетривиально. Неясно даже, как именно, в каком смысле и в каком пласте реальности есть, существует, дана, может быть постигнута, исследована и Россия. Ныне редко различают даже страну «Россия» и одноименное государство.

I.

Россиеведение как учение о России, основанное на постижении, научном исследовании в самом широком смысле ныне возможно лишь как концептуальная дисциплина. Как и некоторые авторы, мы членим континуум исследования так: «математическое – теоретическое – концептуальное (спекулятивное) – эмпирическое». Тогда Россия здесь-и-сейчас дана в своей обозримой сложности исключительно концептуально, Россия не может быть взята в своей сложности иначе как концептуально; концептуальная экспертиза – разновидность концептуального подхода. Россия не может быть полно постигнута эмпирически хотя бы потому, что совершенно неясно, что есть здесь эмпирия…

Россиеведение как дисциплина – по сути, не эмпирическая, и одновременно - и не теоретическая; эмпиризм и теоретизм – две пропасти, куда может скатиться россиеведение - и куда оно в основном и скатывается. Эмпиризм в россиеведении нередко суть краеведение России, а теоретизм – вырожденное страноведение страны, мыслимой в своём существовании бесформенной и нерасчлененной – и потому не могущей быть сложной. Винегреты фрагментов теорий и эмпирии, соединяемых ценностными майонезами, мы и видим на месте - и вместо! - россиеведения.

II.

Всякая большая страна (ее размер – не экстенсивная характеристика, а интенсивная) может быть дана и взята продуктивно именно и только концептуально. Всякое научное в широком смысле страноведение концептуально. Страноведение и краеведение принципиально различны: краеведению присущ внутренний и неотрефектированный взгляд, в краеведении материал, предмет осмысления и его позиция совпадают - в страноведении позиция и материал много шире предмета, учитывая обязательные сравнения, компаративистику. Неконцептуальное некомпаративное страноведение – краеведение страны.

Современное российское россиеведение во многом – именно тот вырожденный случай, когда материал много уже предмета: псевдотеоретизирование по поводу России, напр. потоки дискурсов о России как переходном обществе, транзитивной экономике, модернизирующейся стране, обществе риска, стране катастрофического развития, мосте «восток–запад», евразийской империи etc. Страноведение – отнюдь не просто большое краеведение и не сумма краеведений всех краёв страны. Россиеведение в России сейчас возможно лишь как концептуальное компаративное страноведение; равно существенны, дополнительны, незаменимы и неэлиминируемы внешние сравнения и сравнения внутренние - со своими собственными частями (частями как таковыми и позициями). Условие и способ постижение России – актуализации внешних и внутренних соотнесений и их между собой.

III.

Россиеведение - сфера концепций, осмысленных применительно не только к России. Россиеведение не может быть лишь и только россиеведением.

Всякое осмысленное россиеведение – сейчас и актуально - приложение к материалу России, развитие и трансформация концепций, приложимых и к иному материалу и – нередко - порожденных и развитых на ином материале до и безотносительно россиеведения. Дело не столько в том, что Россия сложна как предмет, – сколько в том, что отношения с ней и слишком напряженны и слишком мало прояснены, чтобы быть в состоянии выстроить на ее материале концепцию, тем более что актуализированной возможности выстроить концепцию России сопутствует осознание недостаточности единственной концепции России. Нерефлектируемое же создание концепций как единственных приводит к тому псевдотеоретизированию, о котором уже шла речь.

Использование в россиеведении «внешних концепций» означает, что россиеведение принципиально открыто и компаративно; это тривиально: новое здесь то, что сравнение осуществляется не (только) между Россией и иными странами (иными объектами), а между концепцией России и иными концепциями, между Россией-как-концепцией и иными концепциями. Тогда концепция России должна иметь смысл и непременно представлять интерес и вне россиеведения; может быть приложена в далекой от россиеведения сфере. Однако абсолютизация использования «внешних концепций» санкционировала бы поток произвольных концептуализаций по поводу России, – что мы и имеем в избытке.

Нам не известны сколь-нибудь большие по содержанию - верные и нетривиальные - суждения о России, которые не основывались бы на продуктивной укорененности в сферах, не связанных с россиеведением и независимых от него.

IV.

Россиеведение – дисциплина поликонцептуальная.

Россиеведение возможно (осмысленно, продуктивно, оправданно) как приложение к материалу России нескольких взаимосвязанных концептуальных схем. Но одновременное выращивание куста концепций касательно России представляется, по меньшей мере, весьма редким, тогда как дисциплина предполагает известную массивность. Возможно, немассовое россиеведение и может быть исключительно выращиванием кустов концепций России. Однако в доступном публичном россиеведении такие кусты концепций, выращенные изначально по поводу России и на ее материале – нам почти не известны.

V.

Россиеведение полимаршрутноиполиинтенсионально.

Россиеведение возможно исключительно как выращивание концепций на нескольких частично перекрывающихся, но существенно несовпадающих сферах материала, как шествование по разным многократно пересекающимся, но не совпадающим путям, как серия взаимосвязанных путешествий по материалу России, обязательно и в ландшафте. Тогда россиеведение в целом и в каждая его версия (должно быть) полипозиционно и полимаршрутно. Россия может быть взята лишь посредством развертывания семейств нескольких сопряженных точек зрения, для которых самое важное, – чтобы они опирались на разный материал, заведомо разное содержание; эти блоки материала заведомо должны быть сравнительно целостными и достаточно большими: возможны исключительно полиинтенсиональные россиеведения. Россиеведение, не актуализирующее внутренние (расчленения и части) и внешние сферы материала - частично и тенденциозно.

VI.

Россиеведение возможно исключительно как постижение уникального образования подобающим ему образом. В россиеведении широко представлена, если не доминирует, контроверза почвенничества и западничества; контроверза если не ложная и не мнимая, то (по крайней мере ныне) крайне непродуктивная. Россия трактуется либо как уникальное образование – страна самодостаточная (парадигма почвенников) либо просто «такая как все», «одна из многих» (модернизационно-вестернизационная парадигма). В том и другом случае специфика (пространства прежде всего) страны не находит себе места и не обсуждается всерьез: в первом случае – в силу именно уникальности страны трактуемой как несопоставимость страны с иными странами («особый путь», «особое место»), во втором случае – в силу отказа от признания самого существования качественной специфики стран, раз все их различия сводятся лишь к разнице значений общего набора переменных; в обоих случаях уникальность не разворачивается как феномен, а сворачивается в точку.

Однако в противоречии с общим местом методологии о невозможности исследования уникальных образований (что равносильно запрету на большинство научных практик и дисциплин), уникальные объекты не только нельзя постигать и исследовать – они как раз постигаются и исследуются особенно интенсивно и продуктивно. Ведь в точном смысле слова уникален объект, сходный (шире и точнее – сравнимый) со многими разными меж собою несходными (несравнимыми) объектами; уникальны объекты с особо богатой и нетривиальной структурой сходств и/или сравнимостей. Но именно такая (потенциальная и актуальная) структура сравнимостей и сходств и характерна для России (не только для России, разумеется) – для её видения, удержания в центре внимания, осмысления, изучения, исследования, постижения, проектирования и прожектирования. Почти всякий, а если точнее, то всякий нами виденный осмысленный текст о России и имеет в основании своего содержания или сюжета семейство подобных соотнесений; содержательное россиеведение базируется на концептуальной компаративистике или непосредственно является таковой.

VII.

Жителю России отнюдь не легче заниматься постижением и исследованием России, а напротив, много труднее и сложнее: он «внутри» онтологически, экзистенциально, по установке или по (методологической) позиции. Именно изначальная для российского россиеведа приобщенность к материалу России и погруженность, включенность в этот «постижительный» (не только интеллектуальный) и жизненный материал и делает для него невозможным чисто интеллектуально-эмпирическое оперирование с Россией как любым иным предметом, как с любой иной страной. А эта включенность – бремя и обязанность рефлексии. Одна только неизбежность рефлексии включенности большого объема порождает концептуализирование как рамочную форму дискурса. Между непредвзятым исследованием и исследованием в ситуации включенности действительно – (может быть) противоречие. Снятие противоречия между включенностью в Россию и установкой на постижение означает неизбежность компаративного концептуализирования о России как об уникальном объекте. Уже потому только, что концептуализация уникального требует достаточно крупного размера личности, осмысленное продуктивное вменяемое россиеведение не может быть массовым.

VIII.

В противоречии с расхожим мнением постижение и/или исследование России в целом служит богатейшим источником для постижения и/или исследования достаточно далеких и разных образований и сфер; материал России не только чрезвычайно экзотичен, но и чрезвычайно эвристичен. Если мы говорим, что Россия уникальна, что на ее территории сформировалось своеобразное общество=государство, что культурный ландшафт страны сращен с государством и взращен государством, что этот ландшафт даже не традиционен, а архаичен, что основная обитаемая среда и подавляющее большинство населения маргинализованы, что в пространстве страны доминируют автомодельные симметрии … - то разве тем самым мы не делаем нетривиальных утверждений касательно уникальности, общества, культурного ландшафта, государства, маргинальности etc, разве мы тем самым не обогащаем их содержание этих понятий? Сам феномен России – фокальный объект для ряда пересекающихся потоков дискурсов.

Стратегическая повестка 1. Страна и государство

Стратегическая повестка 2. Запустение в сердце России

Стратегическая повестка 3. Неведомая Родина