Я уже писал о преследующем меня фатуме: никак не могу попасть в Питер, где в детстве проводил несколько месяцев в году (там жила бабушка), а потом все время туда ездил, чуть не каждый месяц. Но по не совсем понятным даже мне самому причинам в Питере я с 1986 года побывал всего дважды, на часа три-четыре. И на днях снова не поехал на Неву. Но на этот раз - полностью по собственному желанию.

История такая. 17 июля в Русском музее открылась большая выставка Павла Филонова. В преддверии этого события журнал "АртХроника" заказал мне статью о Филонове. Я ее написал, и называется она "Филонова - в Кремль".

Павел Филонов, безусловно, очень сильный художник, и я в юности прошел через восхищение им. Затем восторг сменился отвращением, когда я почувствовал: искусство Филонова источает очень опасные токсины, это - трупная ткань, зараженная коммунистическим евразийским мистицизмом, одним из самых страшных заболеваний русской культуры. Пожалуй, единственный, кто, подхватив его, смог выздороветь, это Андрей Платонов, абсолютно гениальный и столь же кошмарный писатель.

Мумия Филонова заразна до сих пор, но я давно перестал интересоваться ей, решив, что есть более насущные задачи, и не стал бы касаться этой материи, если бы не узнал, что текст мой будет напечатан в рубрике "Двое на одного" рядом с тем, что напишет Екатерина Бобринская, а она один из наших лучших искусствоведов, занимающихся ХХ веком. Катя Павла Филонова похвалила, я обругал и предложил В.В.Путину повесить одну из его картин в своем кабинете. Я думаю, это было бы вполне уместно. Пора малахит с золотыми блямбами заменять на что-то более современное, а Филонов, к несчастью, хорошо подходит к стилистике нынешней российской власти в качестве одного из ее аксессуаров.

Написал и успокоился. Но тут мне предлагают съездить на день в Питер на открытие выставки в Русском музее в составе команды московских арт-критиков и обозревателей, посмотреть, пообщаться, что-то сказать. Поразмыслив, я решил, что делать это не надо.

Прежде всего, зачем мне опять туда ехать на несколько часов? Я могу попытаться их провести в Москве с большим толком. Важнее: неэтично ехать задаром на выставку художника, которого не любишь настолько, что он тебе активно безразличен. Но была и еще одна, очень важная причина - саммит G-8. Из-за него до Ленинграда добраться на самолете было невозможно, и ехать надо поездом. Как многие, я плохо сплю в вагоне, так что перспектива двух бессонных ночей ради не очень нравственного путешествия из Москвы в СПб и обратно стала для меня очевидно абсурдной.

Так что я благодарен Путину и его шерпам: не закрой они небо над Петербургом, я, не приведи господи, покривил бы душой и отправился на берега Финского залива. Не из любви к искусству, а по душевной и духовной слабости, согласившись со случайной возможностью снова оказаться в местах моего детства.

Ave, Caesar - спас!

А еще я благодарен властям за то, что у них хватило ума не устраивать этот саммит в Москве. У меня жива в памяти Олимпиада-80. Тогда я с друзьями отправился от греха подальше от пустых улиц и толп сотрудников правоохранительных органов, от изобилия плавленых сырков "Viola" и финской же ярко-розовой "салями", чтобы эту глупость своими мозгами не впитывать.

Вспомните или учтите - это были тишайшие времена, когда грохотали глушилки, забивавшие всякие вражеские радиоголоса, нами правил генсек, похожий на расползающегося от внутренней гнилости гриба-навозника, централизованно-коллективно благословивший войну в Афганистане, и только-только тогда начинали вновь бузить неразумные ляхи.

Все прочее еще было далеко впереди.

Мы отправились плавать на надувных лодках по озерам Мещеры, и это были дивные десять дней. Удили рыбу, собирали грибы, купались, отмахивались от комарья и слепней.

А теперь из Москвы убираться не пришлось, и я за это сердечно благодарю кремлевскую администрацию, хотя, полагаю, они Первопрестольную от глобальной стрелки избавили не от великодушия, а по очень прагматической причине. Сообразили, что москвичи - существа куда более вздорные и суетливые, чем питерцы, и не стоит раздражать их лишний раз. Если москвича лишить возможности в отмеренный срок добраться куда-то, куда, не исключено, ему вовсе не надо, он способен натворить невесть что. И поди дальше ему объясни, что все было сделано ради его же блага.

А питерцы что? Тихий, неторопливый народец: робкая чухна с Охты, сохатые скобари да немцы-аптекари, продающие овсяную настойку лелеющим революционно-имперское прошлое интеллектуальным пролетариям. Питерские-то своих хорошо знают.

О да! Москва спаслась покуда. Но еще лучше ей было бы в случае, когда власть переселилась бы из Кремля в Смольный, а то и в Зимний дворец. Я считаю, на берегах Невы ей самое место. На Москве-реке ее корни, несмотря ни на что, остаются слабыми - видимо, это растение, российская власть, за последние двести лет стало эндемическим. Все почти столетние попытки привиться в Москве, похоже, тщетны. Оно себя лучше чувствует в приморском болоте, цепляясь за торчащие тут и там замшелые валуны, чем в вязкой, отчасти заизвесткованной почве того, что ранее называлось Среднерусской возвышенностью, а ныне - Среднерусской низменностью.

Власть ведь такой же организм, как любой другой, он ищет, где лучше и сытнее. В Москве, естественно, сейчас сытнее, но не лучше для власти. Она, не исключено, здесь может полностью прижиться, но при этом мутирует или даже совсем одичает, потеряв вызолоченный облик, приобретенный за двести лет аккомодации в невской жиже и сильно развеянный ветрами, дующими в междуречье Неглинки и Яузы.

А москвичам чухонские немцы, засевшие в Кремле, зачем? Поразмыслив, становится ясно, что нам они в общем-то ни к чему. Мы без них прекрасно обойдемся, переоденемся в привычный замасленный халат и станем тихо-мирно чудить, размышлять о вечном, а денег на расстегаи и ботвинью у нас, как ни странно, не уменьшится.

Такая вот история про два города и Филонова. А я, оставшись, к своему счастью, в родном городе Москве, изнывая от жары, стал снова и снова смотреть: чем же мой город отличается от прочих?

Наверно, в любом городе планеты можно найти разные мелкие, почти незаметные чудеса. Но на маленькой родине они очевиднее.

Например, несколько лет назад я в одном из дворов на Хорошевском шоссе обнаружил удивительную, трогательную скамейку, прилаженную между двумя тополями. Она выглядела как скульптура, сделанная кем-то из художников итальянского движения Arte povera, то есть "Бедного искусства": кривая доска с подпоркой посередине, выкрашенная идиотской ярко-розовой краской.

В те времена я на Хорошевке бывал часто - работал там - и все ходил любоваться на эту скамейку.

На следующий год она оказалась выкрашенной в кобальтово-голубой цвет. Через год стала канареечно-желтой. Я на нее присел, рядом выгуливала щенка-спаниеля пожилая дама, я спросил, не знает ли она, кто это чудо сделал.

"Конечно, знаю. Это у нас старичок жил, армянин Вазген Арамович из Спитака, к родственникам сюда перебрался после землетрясения. Вот он и построил эту скамейку. Тихий-тихий такой был, красил ее каждый год, все над ним смеялись. Недавно помер".

Вечная память Вазгену Арамовичу.

Но чудеса продолжаются. Иду по Хвостову переулку - это в Замоскворечье, между Полянкой и Якиманкой, - нормальная московская "центровая" жизнь. Воздвигается нечто под названием "Онегинъ", толкаются, как тюлени, лоснящиеся машины, и орет у кого-то из окна совсем уже по-московски парадоксально-уместно "Отцвели уж давно хризантемы в саду" в электронной переработке и с французскими подпевками.

Была когда-то, говорят, "Рио-Рита", потом случился "Миллион-миллион-миллион алых роз", а теперь вот так-то.

И - пень ясный на тротуаре, торчащий из асфальта.

Какое это было дерево когда-то, я не знаю. Может быть, клен, возможно, ясень, не исключено - тополь, но, скорее всего, не дуб. Растопыренные корни, залитые битумом, на дубовые не похожи. На пне, по всей поверхности, нарисована картина: голубое озеро, по корням уходящее в почву, на нем белые лебеди, за ними истошно зеленый берег, надо всем лимонно-оранжево-розовый не то закат, не то рассвет. А в сердцевину пня, где была труха, кто-то насыпал земли, и из нее растут цветы. Лютики, маргаритки и люпины.

Ну и зачем мне счастья искать за семьсот верст, если такое можно обрести по соседству? А попаду я когда-нибудь в Питер, не попаду ли - какая разница? Тем более что все чудеса, а в городе на Неве их наверняка в изобилии, за одну жизнь испытать невозможно.