От редакции. Одним из процессов, определивших собой историю Китая в последние 60 лет, была так называемая «культурная революция». Что это было – банальная борьба за власть в верхах, чистка бюрократического аппарата, невиданная ранее инициатива масс или умелое манипулирование массовым сознанием во имя далеко идущих целей? Во всяком случае, очевидно, что начало «культурной революции» (его относят к 1966 году) далеко не случайно совпало с подъемом массового молодежного движения в странах Запада, вошедшего в историю как «бурные 60-е».

Сегодня события конца 1960-х – начала 1970-х годов вновь стали актуальной темой современного дискурса. Правда, в основном за переделами Китая.

* * *

С конца 1970-х годов китайское правительство использует прошлое, чтобы внушить народу ощущение национального единства и внедрить в сознание важность миссии по осуществлению «национального возрождения». Политика памяти, таким образом, служит интересам Коммунистической партии, которые заключаются в том, чтобы укрепить общественную стабильность и поддержать экономический рост, не подвергая сомнению законность самой власти КПК. Посему акцент делается на воспоминаниях о «веке унижений» Китая (иными державами), а воспоминания о внутренних конфликтах заглушаются.

В отношениях с другими странами правительство зачастую использует исторические воспоминания для оправдания своей политики. Однако одновременно китайское правительство стало и заложником созданных им же воспоминаний, поскольку обретающий голос народ нередко требует более жесткой позиции в отношении других стран (как это было продемонстрировано в ходе антияпонских демонстрациях в 2005 году).

Когда в 1976 году умер Мао Цзэдун, историческая память в Китае была только инструментом в руках государства, средством мобилизации и идеологической обработки населения. Тридцать с лишним лет спустя она перестала быть исключительно прерогативой государства. Рыночные преобразования и бóльшая свобода позволяют простым гражданам высказываться по некоторым вопросам, даже несмотря на то, что государство по-прежнему использует многие эффективные средства для формирования народной памяти. Мнение народа также составляется из воспоминаний каждого отдельного человека, передаваемых друг другу членами семьи.

В конце 1970-х годов в Китае возник небольшой, но заметный поток мемуаров, фильмов и литературных произведений, которые подчеркивали темные стороны Культурной революции. Впрочем, они не опровергли официального вердикта («были допущены некоторые ошибки», «вина лежит на банде четырех») и не привели к переосмыслению исторического опыта нации. За пределами Китая рассказы китайских эмигрантов были весьма критичны по отношению к Культурной революции (один из примеров – популярная книга Юн Чжан «Дикие лебеди»).

Можно ли говорить о коллективной ответственности за преступления прошлого? О юридической ответственности – нет, как нельзя говорить об ответственности перед законом всех рядовых членов политической организации за ее действия. Но можно говорить о моральной и политической ответственности. Когда бывший канцлер Западной Германии Вилли Брандт встал на колени в Варшаве, он просил прощения от имени немецкого народа как его политический лидер, хотя сам он лично боролся против нацистского режима.

Государствам-правопреемникам зачастую приходится брать на себя юридические обязательства за деяния своих предшественников, в том числе выплаты компенсаций, хотя сами эти государства не виноваты в преступлениях прошлого. Профессор юриспруденции Токийского университета Онума Ясуаки использовал понятие «послевоенная ответственность» для описания того, что пришлось взять на себя послевоенному поколению японцев.

Следуя этой логике, нынешнее поколение китайских политиков действительно несет ответственность за преступления, которые были совершены государством во времена Культурной революции: оно должно обеспечить торжество справедливости, выплату компенсаций жертвам и открыть миру истину. Эта обязанность проистекает из того, что существует преемственность режимов. Только так можно восстановить моральный авторитет.

Сколько может существовать трактовок прошлого? С чисто интеллектуальной точки зрения, пока трактовки истории следуют принятым нормам исследования, «честные» различия в трактовках могут сосуществовать. Тем не менее, достоверное историческое исследование, проведенное сообществом историков, скорее всего, установит грань между тем, что можно считать точно установленными фактами, и тем, что представляет собой варианты возможных трактовок, которые могут быть приняты разными группами и сообществами. Эта грань подвижна и должна подвергаться постоянному пересмотру. Интерпретации не являются бесспорными догмами. Более того, каждый человек вправе выбирать, согласиться с такой трактовкой или отвергнуть ее.

С политической точки зрения, отказ правительств или политиков признать преступления прошлого, даже если они доказаны научным сообществом, может привести к серьезным последствиям, например, нанести эмоциональные травмы жертвам преступлений. И каждое общество должно само решать, как найти наилучший выход из подобной политической ситуации.

В Восточной Азии среди проблем исторической памяти важное место занимают такие прошлые конфликты, как война Японии против Китая или колонизация Кореи Японией. При этом, естественно, акцент делается на ответственности побежденных государств (включая имперскую Японию).

В современном мире, где доминируют принципы капиталистической экономики, ответственность за деяния прошлого зачастую описываются в терминах материальной компенсации. Но так было не всегда: когда в 1950–1960-х годах господствовала социалистическая идеология, китайские лидеры считали, что никакой компенсации со стороны Японии не требуется. Есть и другие способы восстановить справедливость и правду о прошлом, например – символически признать прошлые преступления или принести извинения.

В конечном итоге, память – это нечто сугубо личное, и у двух разных людей воспоминания даже об одном и том же событии никогда не будут абсолютно совпадать. Если принять во внимание то значение, которое в современном дискурсе имеет национализм и понятие национальной идентичности, придется признать попытки примирить воспоминания разных народов о прошлом практически бесполезными, особенно если конфликт до конца не исчерпан. Тем не менее, в Западной Европе государства сумели до некоторой степени выковать новую коллективную наднациональную идентичность. И вследствие этой новой региональной (в противоположность национальной) идентичности воспоминания о прошлом переосмысливаются с тем, чтобы подчеркнуть общее прошлое этих стран. И хотя воспоминания не обязательно абсолютно совпадают, они в достаточной степени гармонизированы, чтобы не приводить к конфликтам.

В истории случаются периоды, когда народы и государства «забывают» преступления прошлого или как минимум не очень интересуются ими. Им нужно идти вперед, решать насущные проблемы настоящего. Например, чтобы восстановить отношения с Японией, китайские лидеры, в том числе Мао Цзэдун, повторяли японским гостям в 1950-е годы, что нет никакой нужды и дальше извиняться за войну. Однако по прошествии некоторого периода времени неурегулированное прошлое (или «неопределенное прошлое», если перефразировать Чарльза Майера) может быть и будет использовано политиками для получения политических выгод, когда появится возможность или необходимость в этом. Поэтому наилучший выход – идти к некоему устраивающему всех варианту истории (или, по крайней мере, рациональному способу восприятия конфликтов прошлого), чтобы призрак прошлого не вторгался в настоящее и не вредил ему.