Отечественные корпорации производят множество общественных благ, и это отнюдь не только экономический рост, налоги, рабочие места и тому подобные тривиальности. Отечественные корпорации за гроши приватизировали работающие производства (не создав за полтора десятилетия ничего сопоставимого по размеру и сложности), но справляются с обеспечением жизненного обихода в стране; товары есть. Это также тривиальности.

Крупные корпорации определенным образом ведут себя в ландшафте и трансформируют и даже организуют его - с такой точки зрения пока никто, кажется, не критиковал, не воспевал и не анализировал наш крупный бизнес. Последним - анализом бизнеса в ландшафте - я и займусь.

Наши финансово-промышленные группы - автор отнюдь не принадлежит к числу их апологетов - делают две существенные вещи, необходимые и обществу, и государству, но каковые не в состоянии, по крайней мере сейчас, сделать общество и государство сами по себе.

Корпорации обеспечивают внутреннюю связность пространства страны. Корпорации интегрируют воедино большое разнородное пространство современной России, выступая как его главные и достаточно эффективные интеграторы; новые интеграторы, заменившие прежние - КПСС и ВПК. Внутренние технолого-экономические связи компаний и их сети взаимодействий - главные интегрирующие структуры весьма фрагментированного (особенно на регионы) современного российского пространства. Корпорации выступают в данном случае как общественный институт, а равно замещают государство в его важнейшей функции обеспечения единства, проницаемости и связности национального пространства, объединения государственной территории. Существенно, что в отличие от государства, которое обеспечивает исключительно или преимущественно вертикальные связи (пресловутая вертикаль власти и не только), корпорации обеспечивают связи горизонтальные и, так сказать, диагональные. Такова связь московского центра "Норильского никеля" и самого Норильска (т.е. всего гигантского полуострова Таймыр). Здесь существенно обратить внимание на то, что крупный бизнес обеспечивает связи "по диагонали", а мелкий и особенно мельчайший бизнес (особенно челночная торговля) - горизонтальные. Это особенно значимо при слабости общественных институтов, которые в норме и обеспечивают единство и связность общества. Связи бизнеса сейчас - это своего рода каркас единства общества и государства. Наши финансово-промышленные группы - чуть не единственные трансрегиональные структуры, в отличие от государства, поскольку оно само организовано преимущественно регионально; нынешние "реформы" государства - это прежде всего укрепление региональной вертикали.

Корпорации обеспечивают связь российского пространства с внешним миром. Когда мы говорим об открытых, контактных российских внешних границах, мы должны понимать, что потоки, овеществляющие эту открытость, связаны в основном с деятельностью крупного бизнеса. Крупный бизнес размыл государственные границы, а мелкий бизнес приграничных регионов вырастил основанную на контрасте и градиенте новую экономическую жизнь.

В определенном смысле страна нарезана не только на все сокращающееся число регионов, но и на ячейки деятельности корпораций; те и другие совпадают, но отнюдь не всегда; их роднит установка на монополизм; регионы - это ведь, в сущности, корпорации особого рода, руководителей которых терминологически точно и стоило бы именовать олигархами. Крупный бизнес - самая большая и мощная независимая от административно-территориального деления структура; иная аналогичная структура - ВПК (о ее роли в ландшафте нами уже писалось1). Чем больше в пространстве независимых структур - тем лучше для культурного ландшафта, тем в большей мере он полноценный ландшафт, тем он разнообразнее; кстати, от этого он и прочнее; имевший в сущности одну структуру СССР развалился известно как. Какую роль в сохранении единства СССР мог бы сыграть крупный частный бизнес - если б он к тому времени существовал, - интереснейший вопрос, на который мы никогда не получим ответа. Но не исключено, что зато получим ответ при следующем - по-моему, неизбежном - этапе регионализации России; тем более что федеральная власть - разумеется, против своих намерений - готовит к тому почву. (Но мы явно увидим ответ на вопрос-аналог при надвигающейся регионализации Китая.) Крайне важно, что структура бизнеса в целом не зависит от пространственной структуры власти, не выстроена как мини-АТД и тем самым - крайне дефицитная структура смыслополагания (если, конечно, последнее имеет место в крупных корпорациях и в них циркулирует реальная информация о местах страны, в отличие от фантомной информации, циркулирующей в структурах государства). Образ страны у государства куда более ясен, нежели образ страны у бизнеса. Отсутствие такого внятного представления не может быть случайным - бизнес то ли не может, то ли не хочет представить свою версию реальной картины страны.

Картина благостной независимой от государства структуры, увы, иллюзия: крупный бизнес подчиняет - иногда жестко - и контролирует территории, и кажется, не может и не хочет иметь с ними отношений иных типов; подчинение конкретного региона (меньшей территории, города) конкретной корпорацией обычно и ярко символически выражено; в Пермской области - продвинутой, как считается, - культ "Лукойла" пронизывает все последние новости всех местных масс-медиа, "украшает" все, на что можно повесить соответствующий щит, "Лукойл" даже имеет собственный зал местного краеведческого музея и проч. и проч. Разумеется, это свидетельство предельной примитивности отношений структур государства и структур бизнеса, если никакие отношения, кроме подчинения, не оказываются устойчивыми - а может быть, иные просто и нежелательны. Тем самым бизнес фрагментирует страну; существенно, однако, что это иная - по сравнению с государственной - фрагментаризация, и, что существеннее, таких систем фрагментаризаций много. Даже структура подчинения ландшафта бизнесу оказывается плюралистической; тем самым волей-неволей бизнес оказывается - для себя неожиданно - структурой относительно вписанной в ландшафт и более похожей на ландшафт, более ландшафтоморфной, нежели советское (СССР) и нынешнее российское (РФ) государство. Но никаких оснований говорить об осознанной ответственности бизнеса перед ландшафтом нет. Но вот здесь различие крупного бизнеса с его имиджем, пиар-технологиями, международными связями и мелким и мельчайшим полутеневым "народным" бизнесом разительно: только последний приспосабливается к ландшафту (а не грубо приспосабливает его к себе) и считается с его различиями; челночный бизнес - так тот целиком работает на пространственных различиях мест. Крупный бизнес сильнее влияет на культурный ландшафт, нежели мелкий, но зато именно мелкий делает это присущими самому ландшафту способами. Лишний раз напоминать о гиперцентрализации крупного бизнеса, его москвоцентризме и проч. совершенно не нужно.

Приходя - теперь, вернее, уже придя - на территории с выгодными для эксплуатации ресурсами, крупный бизнес усиливает контрасты в стране, обостряет территориальную поляризацию. Этот рост контрастов и поляризации хотя и не совпадает полностью с поляризацией государственного пространства, но имеет с ними общие черты - превращение внутренней периферии в зону социального бедствия, для ликвидации которого у государства нет ни средств, ни социальных технологий (это не только проблема средств), а у бизнеса - заинтересованности2, хотя есть возможность приобретения очень больших массивов плохих с сельскохозяйственной и лесохозяйственной точки зрения земель. (Теоретически и здесь возможны экономически эффективные способы использования таких земель - например охота, экологический туризм, заповедное дело, испытательные полигоны etc; может быть, бизнес еще что-нибудь и изобретет.) Высокая пространственная избирательность деятельности крупного бизнеса означает усиление неравномерности территориальной структуры ландшафта. Новый бизнес создает и новую пространственную поляризацию; существенно отметить, что процветающие места, точки роста бизнеса - это не большие сплошные территории, компактные зоны ландшафта, а скорее отдельные города (даже части городов) и их рои. Тем самым бизнес-поляризация территории - это ее резкая фрагментаризация, превращение фактически в совокупность островов процветания на фоне болота упадка; там, где на Юге бизнес пришел в сельское хозяйство, картина, понятно, совершенно иная, но и там, сколько известно, скупленные огромные земли не являются сплошными, непрерывными зонами. Поляризация - это пострегионализация3.

Выступая исторически и логически как антагонист советской системы, крупный бизнес в очень многих отношениях - и прежде всего пространственном - повторил и даже утрировал черты советского пространства; так было с самого начала негосударственной экономики4. Крупный бизнес - структура высокоцентрализованная (таковы все крупнейшие бизнес-группы, все главные компоненты которых размещены в одном месте5) и моноцентричная. За исключением чисто региональных корпораций вроде "Северстали" из Череповца все они имеют штаб-квартирами один-единственный город - Москву (упомянутая же "Северсталь" имеет в Москве мощное представительство). Управление бизнесом куда более централизовано, нежели сам бизнес. В определенном смысле новая бизнес-экономика еще более централизована, нежели советское народное хозяйство. Особенно централизован финансово-банковский сектор; это еще и централизация современной трансформации ландшафта; быстрая трансформация центра Москвы и эксплуатация природных ресурсов далекой периферии - взаимосвязанные процессы. Централизация продолжается и - возможно - усиливается. Это означает отрыв бизнеса как деятельности, в которой приходится принимать много решений, связанных с ландшафтом, от самого ландшафта. Крупный бизнес оторван от ландшафта и парит над конкретными местами. Чрезвычайно важно было бы разобраться, кто с б ольшим пренебрежением относится к конкретным местам - государственная власть или бизнес.

Прямой связи московских резиденций крупного бизнеса и обстановки экологической катастрофы в местах, где осуществляется физически производство, по-видимому, нет, - но нельзя не обратить внимание на то, что руководители бизнес-сообщества и их работники живут в совершенно разных по уровню экологической опасности местах. Впрочем, простое исполнение экологического законодательства означало бы конец таких маяков нового бизнеса, как Тольятти, Нижний Тагил, Магнитогорск, Красноярск, Череповец, Норильск и проч. и проч. Возможно, любое промышленное производство чревато экологическими проблемами, но отечественный крупный бизнес заставляет жить миллионы (а то и не десятки ли) людей в обстановке экологической катастрофы. Ни о каком новом экологизированном культурном ландшафте тут и речи быть не может (по одним данным и мнениям, ситуация улучшается, по другим, все обстоит ровно наоборот).

* * *

Картина останется неполной, если не указать на то, чего бизнес не делает в ландшафте из того, что кажется очевидным. Беря под контроль города, иные селения и целые большие территории, бизнес не выстроил ни одного нового - частного, разумеется - города и даже не выдвинул такого проекта (даже не привел в порядок ни одного города). Даже в Подмосковье, насыщенном состоятельными людьми, включая почти все руководство российского бизнеса, достаточно компактных территорий соответствующих размеров для создания частного города не далее чем в получасе езды по частной автостраде (не говоря о более современных видах транспорта) до МКАД - и это при активнейшей для бизнес-среды изоляции от прочего населения. Мало что известно о создании новых больших частных парков при загородно-пригородных жилищах или крупных частных заповедниках (размер личных и корпоративных состояний все это позволяет); культурный ландшафт не стал сферой спонсирования или благотворительности. Ничего не известно даже о намерениях сохранять большие лесные массивы вокруг своих поселков для повышения экологического и ландшафтного качества собственного элитного жилья. Наконец, крупный бизнес - насколько он наблюдаем извне - не сумел или не захотел воспользоваться реальными возможностями ландшафтной архитектуры. Похоже - резюмируя вышеизложенное, - сфера культурного ландшафта для крупного бизнеса одновременно и сфера бурной активности, и при этом совершенно лишена смысла, ответственности и креативности. Бизнес не подозревает ни о существовании культурного ландшафта, ни о том, что пребывает внутри этого ландшафта и активно на него воздействует.

1 Каганский В.Л., Родоман Б.Б. Экологические блага российского милитаризма // "Отечественные записки", 2004, # 1 (16).

2 Каганский В. Мерзость запустения // Политический журнал, от 25.10.04., # 39.

3 Каганский В. Пострегионализация // "Русский журнал", 27.09.04.

4 Каганский В.Л. Дезинтеграция государства и стратегия негосударственных структур: пространственный аспект (резюме монографии "Анатомия советского пространства") // Исследования и разработки. ИКИ КБ. Вып.2. М.: 1992..

5 Паппэ Я.Ш. "Олигархи": Экономическая хроника , 1992-2000. - М.: ГУ-ВШЭ, 2000.