Одним из дел, поборником которых выступал ныне покойный Мюррэй Фридман, чья смерть в мае прошлого года положила конец его продолжительной и плодотворной карьере, было возрождение истинной, может быть уже забытой, разновидности консерватизма, характерной для евреев Америки в прошлом. Трудно было бы представить себе более алогичный проект, поскольку многие американские евреи являются непоколебимыми приверженцами либерализма. Но Фридман, квалифицированный историк, директор среднеатлантического отделения Американского комитета евреев, вице-председатель Комиссии по правам граждан в Америке, а также директор-учредитель Центра Фейнштейна по истории евреев в Америке при университете Темпл, был терпеливым и оптимистичным человеком.
Извлечение американского еврейского консерватизма из глухого забытья не было донкихотством в большей степени, нежели проект Рассела Кирка, воплощенный им полстолетия назад в книге "Консервативное мышление" (1953). В конце концов, к моменту выхода в свет книги Кирка существовала общепринятая точка зрения, что в Америке существует одна интеллектуальная традиция, а именно либерализм, и все что не вписывается в его рамки, есть не что иное, как неисследованные (по язвительной характеристике Лайонеля Триллинга) раздраженные мыслительные эксцессы. Кирк же привел достоверную подоплеку существования совершенно иной совокупности идей и несхожих интеллектуальных и нравственных установок - той американской точки зрения, которая всегда существовала, но которой не хватало средств для самовыражения.

Безусловно, не нужно воспринимать книгу Фридмана "Неоконсервативная Революция" как попытку создать еврейскую версию книги Кирка или как еще одну редакцию мифа о небольшой группе еврейских интеллектуалов, которым удалось захватить власть в правительстве Соединенных Штатов. В самом деле, Фридман едва ли заинтересован в анализе сегодняшнего состояния неоконсервативных идей и влияний. Его книга, напротив, является попыткой продемонстрировать тот факт, что еврейские интеллектуалы, активисты и политики весьма способствовали формированию современного американского консерватизма. И поэтому из всего множества центральных событий американской политической и интеллектуальной истории двадцатого столетия (в особенности после второй мировой войны), он предпочитает рассказывать читателю о тех, в которых еврейские деятели сыграли наиболее важную роль.

И хотя объем этого исторического материала значительно превышает потребность читателя в подобной информации, автор достигает своей цели, помогая понять, как еврейские мыслители воспринимали реальную жизнь, а не только события интеллектуального или академического плана. В самом деле, поразительно, насколько часто еврейские деятели фигурируют в истории американского консерватизма. Со времени послевоенных маккартиевских шпионских страстей, учреждения "Национального обозрения" в 1955 году, образования фракции Голдуотера в республиканской партии, обсуждения бесконечных неудач правления Линдсея на посту мэра Нью-Йорка, краха американской внешней политики во Вьетнаме, а также в другие аналогичные моменты недавнего прошлого, еврейские консерваторы не просто неожиданно возникали на политической арене, но и оказывали значительное влияние на развитие событий.

Не все эти деятели сразу становились неоконсерваторами и прото-неоконсерваторами, поначалу некоторые из них были просто консерваторами. Но всех их объединяет убежденность в том, что американское государство - исторически весьма благоприятная среда обитания для евреев; что оно само по себе несет добро в этот мир; и в то же время осознание факта, что царствующий в Америке либерализм нанес ей колоссальный ущерб и, возможно, уже привел страну на грань катастрофы. Неоконсерватизм же, по утверждению Фридмана, возник как реакция на смягчение либерализма и потерю доверия к нему у большинства американцев в годы, когда государство боролось с могущественными врагами извне и было поражено "духом отчаяния" изнутри. Недавнее возникновение неконсервативной проблематики в общественном мнении должно рассматриваться именно в этом историческом контексте.

Таким образом, никто из читателей книги Фридмана, с ее сонмом интересных и почти забытых персонажей, не может позволить себе считать "еврейский консерватизм" оксюмороном, даже в период, предшествующий неоконсерватизму. Однако важно отметить, что Фридман, предлагая большой исторический диапазон обзора, делает это в ущерб глубине подхода, а также временами имеет тенденцию трактовать еврейство своих персонажей скорей как вопрос индивидуальной и социальной идентификации, нежели как фактор их мышления или культурных и исторических традиций . Такой подход допустим, если мы, например, говорим о Хенке Гринберге, Сэнди Куфаксе или о других величайших американо-еврейских атлетах, но не в тех случаях, когда речь идет о писателях и интеллектуалах.

Итак, мы видим, что Фридман редко проводит границу между ситуациями, в которых еврейство его персонажей второстепенно и носит сопутствующий характер, и теми, в которых оно является решающим фактором не только для их персональной деятельности, но и для тех событий, в которые они вовлечены. И хотя эта проблема ощущается практически на самых ранних стадиях повествования, особенно удручающей она выглядит, когда разговор заходит о возникновении и успехе неоконсерватизма как такового.

Используя такие категории как "ранний еврейский неоконсерватор" и "забытый еврейский крестный отец" при описании некоторых ранних участников этого движения, Фридман тем самым помогает понять, каким образом они послужили формированию или по крайней мере предвосхитили приход неоконсерватизма. К первой категории принадлежат такие деятели как Триллинг, Ирвинг Кристол и Уил Херберг; к последней - Юджин Лайонс, Ральф де Толедано, Морри Рискинд, Франк Чодоров, Милтон Фридман, Франк Мейер, Марвин Либман и другие.

Довольно очевидно, что традиционная схема американо-еврейского мышления - от круга идей иммигрантского гетто до страстной приверженности к социализму и крушению этих иллюзий после смерти Сталина - оказала влияние на жизнь каждого из вышеперечисленных персонажей. Тем не менее нужно быть довольно внимательным, чтобы не усмотреть в неоконсерватизме заведомо известную конечную стадию развития всех этих ранних еврейских консерваторов и таким образом упустить из виду его отличительные черты и, соответственно, отличительные черты его участников. По существу, Фридман никогда не проясняет, как или насколько специфический образ жизни евреев в Америке влияет на результаты их деятельности. Многие американцы тоже приобрели известность во всем мире или уехали из своей родной страны; почему же для них это все по-другому?

Хочется узнать, например, как еврейские корни Чодорова, Либмана и Мейера влияют на их произведения. Может ли кто-либо вообще указать нечто, выходящее за рамки клише еврейской маргинальности, имеющее отношение к действительной структуре еврейского мышления и этики. Достаточно ли сказать, что Милтон Фридман, Мюррей Ротбард, Эйн Рэнд и другие сторонники свободного рынка погрязли в "вечном еврейском недоверии к авторитетам и государственной власти", когда такое недоверие является в той же степени американским, как пиво и сухие соленые крендельки? И, кроме того, как это согласуется с "вечным" еврейским тяготением к социализму и активистскому прогрессивизму в управлении государством?

Возникают и другие вопросы. Очевидно, что большое количество евреев занимают высокие посты в "Национальном обозрении" начиная с его первых дней существования, - но как именно это окрашивает мировоззренческую позицию журнала? Допустим, их присутствие помогло в некоторой степени укрепить решение журнала очистить "правых" от их антисемитских элементов, но все ли это? На такие вопросы у нас есть только разрозненные и неоформившиеся намеки на ответы.

Честно говоря, путаница во всех этих проблемах свойственна не только Фридману, она отражает, в сущности, трудность самого обсуждаемого предмета. Определение "еврейский" почти всегда нуждается в дальнейшем разъяснении. И в наши дни, когда термин "неоконсерватор" стал расхожим и бойко используется буквально каждым, начиная с сумасбродных рок-звезд и актеров до идеологических конкурентов, солидных аналитиков международной политики и слегка замаскированных антисемитов (некоторые из них при ближайшем рассмотрении часто оказываются одними и теми же людьми), эта путаница превратилась в постоянное явление.

Не совсем ясно, до какой степени и можно ли вообще понимать неоконсерватизм как еврейский феномен. С одной стороны, немыслимо описывать это явление, не указывая на то, что еврейские интеллектуалы, а также еврейские публикации - в особенности Комментарии - дали толчок этому движению, сообщили ему специфическую особенность - как и в случае с интеллектуальной жизнью Нью-Йорка в целом. С другой стороны, как показывает сам Фридман, немыслимо описывать неоконсерватизм без указания на участие в нем деятелей нееврейского происхождения, таких как Даниэль Патрик Мойнихем, Джеймс Уилсон, Питер Бергер, Ричард Джон Ньюхаус, а также других неоконсерваторов, которые были далеко не случайными в формировании и росте этого движения.

Чем больше Фридман вынужден принимать во внимание участие таких деятелей, тем больше его описание интеллектуального ядра неоконсерватизма начинает терять специфически еврейский оттенок, и неоконсерватизм становится похожим на более обобщенную форму улучшенного либерализма или постлиберализма, даже притом, что именно выдающаяся деятельность некоторых евреев оказала мощное воздействие на американский либерализм. В этом смысле можно провести параллель с другими более крупными движениями современности, (хотя неоконсерватизм частично - но только частично - их отвергает), с которыми мы в значительной степени (и по праву) отождествляем евреев, но которые было бы абсолютно неправильным считать специфически еврейскими.

Короче говоря, читателя книги Мюррея Фридмана охватывают смешанные чувства: с одной стороны, восхищение богатством и разнообразием описанного явления, а с другой стороны - разочарование от некоторой беспорядочности и недоработанности его произведения. Но даже если книга Фридмана одновременно и хороша, и полна изъянов, тем не менее она, безусловно, послужит источником вдохновения для других авторов. Одним из главных мотивов повествования, который будущие писатели могли бы подхватить и который Фридман так недостаточно развил, является центральное значение "обращения" в неоконсерватизм, то, что, по сути дела, является отторжением извечной современной прогрессивистской ортодоксальности.

Большинство описаний неоконсерватизма, в особенности тех, что стараются провести грань между ним и "палеоконсерватизмом", акцентируют принятие неоконсерватизмом определенных характеристик либерализма, проявляющихся в основных структурах "государства всеобщего благосостояния". Это довольно верное утверждение; но также верна и почти противоположная определяющая его характеристика. Практически все неоконсерваторы, возможно за исключением только молодых участников, имели болезненный опыт "нарушения строя" (название книги Нормана Подгорец, 1979) в своем интеллектуальном развитии, опыт бунта против властных племенных норм, того, за что всегда приходилось платить разорванными отношениями, утратой профессиональных возможностей и персональной изоляцией.

Собственно говоря, в этом опыте нет ничего исключительно еврейского. Но для отдельных евреев, в особенности для тех, кто все еще чувствует себя маргиналами в американской жизни, такой бунт оказался особенно травматичным. Он означал для многих из них не только риск потери благополучного положения в академических учреждениях, но также вызов самим представлениям о жизни евреев в Америке, тем почти общемировым представлениям, которые (возможно, ошибочно) понимаются как сущность еврейской идентификации.

Даже поддержка антикоммунизма, не говоря уже об открытом сочувствии капитализму, имеет особую ценность для евреев, учитывая то, насколько привлекательным выглядел социалистический идеал в глазах американских евреев. Существенно и стремление евреев-неоконсерваторов вырваться из рамок либеральной (и всегда столь актуальной для американских евреев) озабоченности расовыми проблемами и желание объединиться с консервативными христианами в утверждении надрелигиозных и надсепаратистских идеалов, что для либеральных евреев казалось полным сумасшествием. Эти убеждения дались не легко, и их экзистенциальное значение, прослеженное на опыте ошибок и заблуждений персонажей книги, является ключевой частью ее повествования.

Если книга Фридмана нас в чем-то убеждает, то это невозможность на данный момент написания полной и законченной истории неоконсерватизма. Отчасти потому, что он все еще пребывает на стадии развития. Но также и потому, что, как и в случае со многими другими чисто американскими явлениями, он отвергает использование простых категорий культурного анализа. В самом деле, трудность как полного утверждения, так и полного отрицания специфически еврейского характера неоконсерватизма, может обернуться одним из его величайших достоинств - и еще одним знаком радикального, бескомпромиссного американского образа мысли.

Перевод Л.Костюхиной