Какое-то время назад было четкое ощущение, что все пишущие люди эмигрировали в телевизор - поэты и прозаики, критики и журналисты. Эмигрировали из "самой читающей", где, по всем опросам, читают все меньше и меньше, а смотрят все больше и больше. Понятно, хотя и за профессию обидно. Ведь писать и говорить - это разные профессии. Бывает, что тонкий лирик или изысканный прозаик "под камеру" несут какую-то косноязычную чушь, а бывает и наоборот - посредственный (на бумаге) литератор с экрана глядится прямо-таки звездой.

Ну что ж, "эмигранты" попроворней завели себе авторские программы, стали ведущими разнообразных ток-шоу, но и народ не слишком разворотливый из студий не вылезал, работал, что называется, на бэк-вокале везде, куда приглашали сказать пару-другую фраз. Надо, надо светиться, а то ведь забудут.

А совсем недавно наметилась и обратная тенденция - "говорящие головы" из ящика в массовом порядке начали тискать книжки на материале своих программ. Тоже понятно: популярную передачу посмотрело, конечно, несколько миллионов человек, но эфир, он и есть эфир - быстро выдыхается, и назавтра его уже забыли. Разве что кассета с записью останется в архиве студии и на память ведущему. А вот книжка, пусть даже несопоставимо малым тиражом изданная, - штука материальная, она хотя бы в крупные библиотеки попадет и останется там навечно. Она - классическое "остановленное мгновение". В конце концов, ее можно подарить друзьям, знакомым и поклонникам автора - как полагается, с автографом. "Книга - лучший подарок".

Словом, заходишь в книжный магазин, хватаешься за какую-нибудь книжку с актуальным названием, читаешь аннотацию, а там значится, например: " Новая книга известного телеведущего популярной программы "Кремль-9" посвящена самым громким подобным событиям по новейшим данным и ранее засекреченным материалам" ( Алексей Пиманов. Опаленные властью. - М.: Алгоритм; Эксмо, 2005). "Посвящена событиям... по новейшим данным" - нехило сказано, но чего ж дурака валять, все мы знаем, что даже крупные издательства экономят на редактуре.

А поговорить хочется о другой книжке, более солидной, хотя и того же издательства: Владимир Соловьев. Русская рулетка. Заметки на полях новейшей истории. - М.: Эксмо, 2006. Торопятся издатели в новый год - 2006-й, хотя оба копирайта честно помечены 2005-м.

Толстый том, однако. Пятьсот с лишним страниц, и тираж указан по нашим временам запредельный - 70 000.

А что? Соловьев - человек визуально более чем известный: и "Апельсиновый сок", и "К барьеру!", и "Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым" - всем примелькался, авось продадут издатели заявленный тираж. Тем более что добрая половина книжки - это интервью автора с самыми разными актерами нашего политического театра - от Руслана Хасбулатова до Михаила Горбачева, от Алексея Кудрина до Сергея Глазьева, от Виктора Геращенко до Евгения Примакова. Тут есть что почитать и что вспомнить - интервью даны в хронологическом порядке, с 1999-го по 2004-й, вышивается что-то типа канвы нашей новейшей истории, и агрессивная ирония автора иногда провоцирует его собеседников на нестандартную и непротокольную реакцию. То дает он побуйствовать Жириновскому: " Нужен авторитет власти. Мы переименуем должность. Это дурацкое, чужое, американское слово "президент". Верховный правитель России! Нужен авторитет, нужен учитель, нужен Всевышний. Вот в Кремле он сидит, наш с вами общий Всевышний. Конституция - это он, Уголовный кодекс - это он. Не надо его культа личности, портреты там везде - это я буду запрещать, нигде не будет ни одного моего портрета". А то почтительно дает высказаться нежно любимому политику - Евгению Примакову. Тот уравновешен и лишнего слова себе не позволит: " Вы мне задаете вопросы, из которых следует, что вы не согласны со многим, что происходит в стране. Я вам отвечаю, говорю, с чем я не согласен. Это и есть свобода слова".

Ну да ладно, интервью эти многие видели "в натуре". Здесь, в книжке, они как бы "посланы в вечность", дабы потомки когда-нибудь прочитали. Куда интереснее первая половина тома, где Соловьев пытается сформулировать собственную концепцию новейшей российской истории и работает на пересечении множества жанров - от мемуаров (со многими влиятельными и заметными людьми пришлось ему в жизни пересечься) до популярной политологии, где оценки тем или иным политикам или политическим силам даются резко и размашисто.

Позиционирует себя Соловьев как журналиста и мыслителя решительно независимого - не любит он ни левых, ни правых (правых особенно пристрастно не любит, ибо сам по духу правый, но они, гады, загубили своей алчностью хорошую идею), ни олигархов, ни бюрократов. Нежно любит, повторюсь, Евгения Примакова, с некоторыми оговорками - президента Путина и его администрацию; средний и мелкий бизнес, с которого когда-то начинал сам, тоже любит и скорбит по поводу его униженности и оскорбленности в современной России. Не любит Евгения Киселева и ту журналистику, которую взрастили некогда под своим крылом Гусинский и Березовский. Хотя некоторых ярких ее представителей трогательно жалеет. Например, Светлану Сорокину, которую зовет непременно по отчеству (из уважения к возрасту?): " Поход журналистов к Путину (это Соловьев вспоминает знаменитую встречу журналистов НТВ с президентом, когда телеканал ломали через колено. - А.А.) сломал многих из них. В первую очередь, на мой взгляд, Светлану Иннокентиевну Сорокину. После этой беседы она как-то уже и не смогла снова найти себя, оставшись блестящим профессионалом, не нашла внутренних сил для поддержания интереса к окружающему миру. Все перегорело, и я ни в коей мере ее не виню - посудите сами. Журналист обращается в прямом эфире к Путину, и тот отзывается - принимает в Кремле группу ведущих представителей УЖК (якобы, по Соловьеву, сами они придумали эту аббревиатуру, которая расшифровывается как "уникальный журналистский коллектив". - А.А.) и перед общей беседой проводит немалое время наедине с Сорокиной. Вряд ли какая-либо женщина, тем более журналист, да еще знающая наверняка о симпатии к ней со стороны руководителя государства, сомневается в том, что ей удастся склонить мужчину к своей точке зрения". Ан нет, не вышло, не сработали женские чары, и в дальнейшем повествовании Соловьев выступает этаким психоаналитиком (вроде телевизионного доктора Курпатова): " Очевидно, что человеческая психика, особенно творческого индивидуума, не может смириться с тем, что это ты сплоховал, и подсовывает удобные ответы, что просто твой собеседник - исчадие ада. Но эта метода замечательно работает в случае Виктора Шендеровича, но неприменима к Светлане Иннокентиевне. Ведь она чувствовала искреннюю доброжелательность и расположенность президента к себе лично, отчего удар и оказался столь сокрушительным". Бедная, бедная Сорокина... Зато ни Шендеровича, ни Киселева, ни Доренко автору ни капли не жалко - за что боролись, на то и напоролись.

Вообще, в книжке Соловьева не столько его доморощенная политология интересна - она кроится по типу "чума на оба ваши дома" и подайте нам подлинную демократию, - сколько взгляд на телевидение изнутри телевидения и что-то вроде обоснования смены тележурналистских поколений. Тут автора философская слеза прошибает - чуть ли не плачет он над судьбой популярных журналистов: " В журналистике вполне обычным процессом является деформация сознания. Окружающие тебя люди, как правило, с восторгом относятся к твоей деятельности, бытовые проблемы уходят на второй план, гаишники и чиновники пытаются пойти навстречу и в большом, и в малом. Ты начинаешь осознавать свою исключительность, в России ведь законы написаны для остальных, а ты сверху наблюдаешь за происходящим, вмешиваясь и расставляя все в нужном порядке... Ну и конечно, у тебя не возникает ни малейшего сомнения в том, что весь мир, то есть все прогрессивное человечество, ловит каждый твой вздох с экрана". Ирония, разумеется, - обращенная не столько на себя, сколько на коллег, потерявших либо рейтинг, либо "интерес к окружающему миру", но со знанием дела написано, изнутри. Понимающий опасности профессии Соловьев куда как чаще появляется на экране, чем Сорокина, Киселев или Шендерович - это факт медицинский, не возразишь.

Читая Соловьева, хорошо понимаешь, что нужно телеведущему, чтобы не утонуть в нынешних эфирных волнах. А главное - чего не надо. Не надо лишней упертости, и собеседников следует выбирать по ноу-хау, внедренному еще библейским Ноем, то есть "всякой твари по паре"; не надо заботить себя проблемой политического выбора - "все черненькие, все прыгают", как говорил Лука в классической горьковской пьесе; не надо идейно и творчески примыкать ни к одной стороне множества конфликтов, о которых приходится говорить, достаточно умеренного цинизма этакого арбитражного судьи, а страсти (без страстей же тоже нельзя на экране) пусть продуцируют люди ушедшей эпохи. Ну, хоть Валерия Новодворская: " Я отношусь к Лерочке с глубочайшим уважением, она всей своей жизнью доказала свое право на собственную позицию. К сожалению, изменилось время, к ярким трибунам, призывающим к ценностям диссидентства начала 80-х, уже относятся как к анахронизму, а своей изощренной высококультурной литературной речью она отдаляется от аудитории "Аншлага", столь активно участвующего в избирательном процессе". Ну, так и оставил бы Валерию Ильиничну, великую пионерку русской демократии, в покое, не звал бы ее и ей подобных "к барьеру"! Но нет - кто же тогда придаст передаче искомый драйв? Ведь молодые прагматики, сменившие везде старых диссидентов и старых охранителей, в телеэфире, как правило, скучны - цифры да цифры, валютный курс да индекс РТС, а надо же и картинку чем-то держать, дуэльный пафос подогревать. Так что в бой идут одни старики, как назывался полузабытый советский фильм.

Вот это как раз навевает разные раздумья, когда читаешь книжку Соловьева: вроде бы новая идеология и стилистика пришла на ТВ-экран (и вообще в журналистику). Но скептические "новые" никак не могут оторваться от смешных и нелепых, по их мнению, "старых" и сидят, в общем, на энергетической подпитке от них. Сами же они настолько осторожны, что собственных идей, способных вызвать реальный спор, решили не продуцировать - а вдруг, не дай бог, кто-то еще более юный сочтет их смешными и нелепыми.