От редакции. В России не слишком известно имя американского социолога Филипа Риффа , хотя и за пределами нашей родины оно тоже не слишком известно. Тем не менее, в свое время - в 1950-60-х годах - социолог был хорошо известен читающей публике, особенно той, которая интересовалась учением и наследием Фрейда. С 1973 года о Риффе практически никто ничего не слышал. Дело в том, что именно в этом году Рифф удалился от "мирской" суеты, запершись в своем доме, чтобы писать свои книги, но... не публиковать их. С тех пор и вплоть до своей смерти в 2006 году этот по настоящему талантливый социолог писал свои работы, с которыми еще предстоит работать тем, кто исследует его творчество.
При жизни Риффа было опубликовано несколько его работ: "Фрейд: разум моралиста" (1959); "Триумф терапевтического" (1966); "Собратья-учителя: о культуре и ее второй смерти " (1973); "Харизма" (2006). Кроме того, один из учеников Риффа – Джонатан Имбер – составил и издал сборник статей социолога "Чувствующий интеллект", в котором были собраны статьи Риффа, опубликованные в различных журналах. Именно этот сборник статей привлек внимание Джерри Мюллера, также занимавшегося исследованием творчества социолога. На эту книгу в начале 1990-х Джерри Мюллер написал критическую статью, в которой наметил основные темы, волновавшие Филипа Риффа, и являющиеся столь важными для осмысления кризиса, в котором находится современное общество. Сегодня, когда Рифф уже мертв, а его книги - изданы, заметка Джерри Мюллера о "забытом консервативном мыслителе" становится особенно актуальной.
* * *
Если бы мы пытались определить уровень собственного культурного развития, то, наверное, нам бы стоило обратить пристальное внимание на следующий факт: летом 1990 года наши культурные элиты оказались не способны объяснить, почему выставка фотографий человека, изображающего себя с рукояткой коровьего хлыста в заднем проходе, не может быть профинансирована из федерального бюджета. Те, кто пытался доказать, что перед нами не достижение культуры, заслуживающее общественной поддержки, были награждены презрением со стороны большей части того сообщества, которое принято именовать сообществом интеллектуалов. Как утверждалось, оппоненты такого искусства – это неандертальцы, слишком примитивные для того, чтобы понять природу культуры, призванной исследовать каждый новый опыт. Одна эта зарисовка свидетельствует, что упадок нравственности сегодня – куда более глубокая и насущная проблема, чем дефицит торговли или же бюджетный дефицит.
И, возможно, наиболее острым аналитиком причин и следствий этого культурного кризиса является Филип Рифф, в работах которого все последние десятилетия вновь и вновь звучали предупреждения о нарастающем конфликте между настроениями современных интеллектуалов и нравственностью. "Если любое ограничение может быть рассмотрено как ущемление личности, то вопрос, с которым мы рано или поздно столкнемся, звучит следующим образом: зачем это ограничение вообще нужно? - писал он. - Наши умники ведут нас к признанию все новых и новых исключений из каждого правила. Подобное умничанье не может господствовать над человечностью без того, чтобы не уничтожить ее".
Рифф пользовался всеми благами американской академической жизни: он занимал пост главы факультета социологии университета Пенсильвании, читал лекции в Беркли, Гарварде, Оксфорде, занимал престижный пост лектора в Йеле, Принстоне и Колумбийском университете. Но все же его популярность едва ли соответствует его достижениям. Около 15 лет назад Джозеф Эпштейн назвал вторую книгу Риффа "Триумф терапевтического" "пророческой". Это выражение сейчас используется в отношении данной работы уже без всякого указания на источник. Имя Филипа Риффа никогда не упоминается в одной связке со словом "пророческий", это характерно даже для наиболее осведомленных из исследователей. В то время как "Closing American Mind " Алана Блума уже стала бестселлером "Собратья-учителя" Риффа, книга, в которой на пятнадцать лет раньше с еще большей остротой были обозначены все основные болевые точки американского общества, остается в неизвестности.
Отсутствие ажиотажа вокруг Риффа может вызывать сожаление, но, к сожалению, это отсутствие ажиотажа вовсе не удивительно. Начнем, пожалуй, со стиля. Мое первое впечатление от работы "Триумф терапевтического" было следующим: "Это замечательная книга, которая заслуживает перевода на английский ". Последующие книги и статьи Риффа были еще более сложными. Эта сложность не намеренная. Бросая вызов устоявшимся предрассудкам академической среды, Рифф одновременно прибегал к афористичному, иносказательному и ироничному стилю. Его сократический подход оставляет читателю возможность использовать собственный разум для уяснения ключевых идей, представленных скорее с помощью захватывающих примеров, чем развернутых пояснений.
С 1979 года издательство Чикагского университета, не поднимая лишнего шума – даже уж излишне тихо – переиздало три главных работы Риффа: "Фрейд: разум моралиста"; "Собратья-учителя: о культуре и ее второй смерти", "Триумф терапевтического" в новых редакциях. В качестве приложений в этих книгах были представлены поздние размышления Риффа. Не так давно (1991 год), благодаря Джонатану Имберу, у нас в руках появилось новое собрание его статей, собранных по разным журналам, а также изданиям, где они служили критическими введениями к работам весьма различных людей – от немецкого протестантского теолога Адольф Гарнака до американского социолога Чарлза Хортона Кули и писателя Оскара Уайльда.
Для того, чтобы понять корень тех проблем, которые волновали Риффа, необходимо обратиться к его отзыву 1952 года на работу Ханны Арендт "Истоки тоталитаризма". В этой книге Риффа привлекло одно замечание: Арендт пишет о том, что массовые убийства в нацистской Германии и сталинской России были "раскрытием бездны возможностей". "Человек, освобожденный от своей конкретности, становится не человеком, а демоном", - писал он. Именно это осознание глубоко въевшейся склонностью человека делать зло во многом предопределило темы последующих работ Риффа. Барьер, который сдерживает человека от соскальзывания в "бездну возможностей", Рифф называет "культурой".
В то время как современные теоретики вслед за Клиффордом Гирцем делали особый упор на эстетической или символической природе культуры, Рифф, в противоположность им, настаивал на центральном значении моральных требований. В соответствии с идеями Риффа, культуры основываются на общем видении норм поведения. Это разделяемое всеми членами сообщества видение Рифф рисует в пространственных терминах: наиболее нравственное обозначается как "высшее", а абсолютно запрещенное – как "низшее".
Для Риффа, идеальная культура – это культура, в которой система нравственных требований столь глубоко принята личностью, что инстинктивная склонность ко злу, на которое человек способен всегда, становится невыносимой настолько, что о ней даже не говорят прямо. Образование – это процесс, посредством которого люди усваивают культурный "консенсус о том, чего делать не следует". Наиболее важным образовательным институтом традиционно была семья, где впервые транслировался авторитет культуры. Затем посредством веры и общественных институтов люди обучаются необходимому ограничению своих возможностей. Роль тех, кто наиболее верен идеалам культуры – то есть интеллектуалов – заключается, прежде всего, в участии в образовательном процессе, благодаря которому приобретается культурный характер, предохраняющий нас от личного или коллективного соскальзывания в "бездну возможностей".
Многое из теории культуры Риффа звучит знакомо, и даже воспроизводит мудрость веков, которая, по признанию самого Риффа, вся проникнута благом. "Я рад сказать, что в своей жизни не использовал ни одной оригинальной мысли," – писал Рифф, естественно, риторически преувеличивая. "Каждую свою идею я заимствовали у кого-нибудь из своих предшественников". Частью миссии Риффа было открытие – путем глубокого изучения текстов от Платона и Библии до Фрейда и Кафки – мудрости, которая слишком часто забывается современной социальной теорией и академическим образованием. Рифф обращал внимание на ту мудрость, которую его "культурные" современники были склонны игнорировать, и которую не встретишь в современных институтах высшего образования. Ирония, пронизывающая все работы Риффа, заключается в том, что современная культура становиться не выше, а ниже; что львиная доля высшего образования играет на понижение культурного уровня; что разрастание культурной элиты, презирающей императив сопротивления трансгрессии и искушению и считающей "табу" чем-то примитивным, само способствует разрастанию этого самого примитивизма.
В этом процессе Фрейд играл ключевую, пусть и неоднозначную роль. На протяжении многих десятилетий Фрейд оставался тем мыслителем, к которому Рифф обращался чаще всего в своих исследованиях. Работа "Фрейд: разум моралиста" остается наиболее известной и наиболее продаваемой книгой Риффа; вторая работа Риффа "Триумф терапевтического" тематически и хронологически развивает те темы, которые не нашли своего отражения в первой книге. Между изданием этих книг Рифф отредактировал десятитомное издание сочинений Фрейда.
Критическая интерпретация Фрейда Риффом в конце 1950-х годов во многом был предопределена разочарованием многих интеллектуалов в марксизме. Это крушение иллюзий было хронологически описано в романе идей Лайонела Триллинга "Посреди путешествия", опубликованного в 1947 году. Но не было "Посреди анализа". Напротив, для тех, кто обратился в веру Фрейда, анализ стал бесконечным, стал своего рода постоянной революцией в одном отдельно взятом "Я". Таким образом, работы Риффа сделали для фрейдизма столько же, сколько Триллинг сделал для марксизма. Однако Риффу удалось сделать это крайне утонченным и ироничным способом. Работа "Фрейд: разум моралиста" стала одной из первых работ, в которой Фрейд предстал теоретиком морали и этики. Используя язык гуманитарных и социальных наук, Рифф уделил Фрейду столько же внимания, сколько традиционно уделяется лишь великим философским текстам; фактически, он часто сравнивал взгляды Фрейда со взглядами Платона или Августина.
Нет сомнений, что работы Риффа способствовали принятию Фрейда в американский академический канон. Хотя "Фрейд: разум моралиста" – противоречивая работа. С одной стороны, получается, что Фрейд был не только великим мыслителем, но еще и мыслителем консервативным, что противоречит широко распространенному мнению о Фрейде, как идеологе сексуальной революции и раскрепощения инстинктов. Рифф показывает, что, согласно Фрейду, социальная репрессия инстинктов необходимая и неизбежная – хотя на практике часто преувеличенная - необходимость. С другой стороны, книга содержит эрудированную и язвительную критику произвольности толковательного метода Фрейда. Главный же вопрос книги оказывается еще более фундаментальным.
Рифф рассматривал Фрейда в качестве катализатора новой культуры. Центральным для нее является положение о том, что вещи, которые всегда рассматривались как высшие, в действительности оказываются сублимированным выражением чего-то более низкого, в данном случае – (сексуальных) инстинктов. Во фрейдовской схеме чувства родителей к детям стали "родительским нарциссизмом", а обратные чувства детей к родителям стали репрессированным Эдиповым комплексом. Связь между лидером и его последователями превратилась в невротическое отождествление, а религия была проинтерпретирована как массовый невроз. Согласно фрейдистскому мировоззрению, быть рациональным – значит уметь видеть насквозь, значит быть подозрительным к альтруизму, общественным обязанностям, религиозным верованиям. Ведь каждый их этих институтов – источник вины. Как бы то ни было, некогда господствовавшая на Западе культура учила, что страдающее сознание – результат подавления, недопроявленности чего-то высшего – нравственной природы, Фрейд же придерживался иной точки зрения: вина – это следствие подавления чего-то низшего – инстинктивной природы.
Фрейд, согласно Риффу, был "пародистом" предыдущих политических и религиозных культур. Психоанализ делегитимировал унаследованные современным человеком культурные идентичности, при этом он помог создать новый культурный идеал - "психологического человека", которого ограничивает лишь его "его собственная тонкая экономика внутренней жизни ". Этот новый терапевтический тип готов сопротивляться любым обязывающим обязательствам. Последний пункт любого социального контракта для "психологического человека" – это пункт договора, предусматривающий возможность отказа от обязательств.
Для Риффа культура терапии и анализа – это антитезис высокой культуры. Терапия "преобразует" человека, он освобождается от унаследованных религиозных и исторических обязательств, его разум делается открытым и гибким, вместо того, чтобы быть стабильным и заслуживающим доверия. Культура терапии - всецело "освобождающая" культура, более сведущая в отговорках или оправдании "того, что нельзя", чем в нахождении причин для ограничений собственного нравственного поведения. Отсюда лежит прямой путь к восстанию против всяких ограничений, которое сам Фрейд едва ли бы приветствовал.
Интеллектуалы, первые адепты культа терапии, больше других ответственны за ее повсеместное распространение. В работе "Собратья-учителя " Рифф исследует процесс данного распространения. Это очень необычная книга, она возникла как ответ на вопросы, связанные с его работой и озвученные редактором журнала "Salmagundi ". Работа Риффа представляет собой свободную серию размышлений, затрагивающих комментарии к текстам философа (Кьеркегора), драматурга (Пиранделло) и романиста (Джона Барта). "Собратья-учителя" – исполненная символами, эрудированная, откровенная работа, заостряющая многие идеи Риффа и представляющая в афористичной форме направление его последующих работ.
Быть истинно культурным значит черпать идентичность из собственной культуры и признавать собственный долга перед теми, кто передал знание об истине и трансгрессии. Однако сегодня студенты, как считал Рифф, получают от своих учителей гуманитарных и социальных наук скорее нечто противоположное тому, что им в наибольшей степени необходимо. Те, кто приходит в университет, обладая сложившейся исторической и религиозной идентичностью, вынуждаются к отказу от нее ради критической позиции, цель которой в том, чтобы быть рациональным и универсальным. Вместо обучения необходимости подчиняться заповедям, студенты " упражняются в трансгрессии; повозка ставится впереди лошади, критицизм доводится до лояльности самой критике".
"Собратья-учителя" Риффа обнажает внутреннюю логику того, что вскоре превратилось в мощное академическое течение "деконструкции". "Деконструкторы" позаимствовали из Фрейда не столько содержание его учения, столько метод толкования, который используется ими для демонстрации того, насколько культурное господство в "действительности" является отражением власти тех, кто обладает тем или иным идеологически подозрительным атрибутом – белой кожей, гетеросексуальностью или чем бы то ни было еще.
Вездесущая тема современной социальной мысли, на которую Рифф призывал обратить внимание в работе "Собратья-учителя", - это упрощенное объяснение религии, выражающееся в различных вариациях на тему тезиса о том, что божественное в "действительности" является чем-то иным. В своей ранней статье Рифф указывает на то, что либеральные мыслители от Фейербаха до Дюркгейма рассматривали религию как форму социальной интеграции. Теоретики же иных направлений трактовали Бога как "болванчика, ответственного за установление социального порядка и, в особенности, заботящегося о слабейших в нем ". Для Маркса религия была опиумом народа; для Фрейда Бог был проекцией инфантильной беспомощности. Близкий по смыслу тезис – тезис о том, что моральные стандарты обладают хоть каким-то объективным базисом. В результате, как замечает Рифф, секулярные интеллектуалы часто разделяют предрассудок, согласно которому нравственный человек не может быть умным, умный человек не станет цепляется за тезис о том, что его нравственность имеет объективные основания. Современные интеллектуалы, с головой уходящие в культуру критики, могут лишь критиковать одно значение за другим. Они могут открыть дверь к "освобождению", но за этой дверью лежит бессмысленность, связанная с долженствованием выбирать снова и снова, не имея никакого основания для выбора.
Но на какой основе стоит сам Рифф? В "Собратьях-учителях" Рифф рисует себя как того, кто увяз в болоте культурных противоречий критического/терапевтического мировоззрения. Послание этой книги было не профетическим, а профилактическим: предупреждение, стоящим на дороге, о тупике, который лежит впереди.
В своих последующих работах: в длинном эпилоге (1979), дописанном к работе "Фрейд: разум моралиста ", в новом предисловии (1985) к "Собратьям-учителям", в нескольких статьях, теперь доступных благодаря "Чувствующему интеллекту", Рифф сделал более ясным свое послание, которое может быть названо именно религиозным, хотя оно и не относилось ни к какому религиозному исповеданию. Существует высшее основание нравственного действия, люди обладают интуитивным чувством этого основания. Это чувство не может быть адекватно описано в рациональных или научных терминах, оно выражается в чувстве вины.
Рифф отступает от роли социолога и принимает на себя роль религиозного апологета, утверждая существование Бога, понимаемого в различных культурах по-разному. Рифф утверждает, что большая часть современной критики является попыткой отрицать или подавлять эту реальность, которую он назвал "сакральным порядком". Критика пытается дать спасение от чувства вины, которое является наиболее осязаемым выражением "сакрального порядка", вина делает человека способным признать власть зла и решить бороться против него.
Нет необходимости говорить, что это послание смотрится нелепо в контексте культуры критики, к которой принадлежит большинство потенциальных читателей Риффа. Их вероятный ответ – внутренний смех, Рифф должен был убедить их, что они смеются во мраке. Этим может быть объяснено своеобразие его прозы. Проза становится все более поэтической, она должна быть прочувствована до того, как она сможет быть интеллектуализирована и постигнута с помощью предпосылок рациональной социальной науки. Его положение напоминает положение человека, описанного самим Риффом в эссе 1959 года "Стратегия евангелиста". Роль религиозного апологета, писал он тогда, заключается в том, чтобы дотянуться до тех, кто вне веры, и поставить их перед выбором: или "фатальная бессмысленность или спасение смыслом". Таким было дело Рифа – заставить своих культурных читателей осознать ограничения терапевтического мировоззрения.
Филип Рифф не создал школы, у него не было публики, готовой его слушать, а любой читатель найдет в его произведениях много того, с чем он не согласится. Рифф перешагивал идеологические границы, дисциплинарные ограничения и религиозные традиции. Некоторым консерваторам может не нравиться его презрение к экономическому прогрессу. Его апология своеобразного монотеизма может вызвать дискомфорт у тех, кто вверяет свою жизнь единственной истине иудаизма или христианства, в то время как его предположение, что политические институты требуют религиозного обновления, заставит других вытащить свои членские билеты ACLU. Даже те, кого убедит колкий анализ Риффа, обнаружат, что этот анализ поднимает вопросы, на которые Рифф не предлагает ответов. Он был не способен сделать решающий шаг и стать пророком, у нас нет Евангелия от Филиппа. Но даже не предложив полного прогноза, он доказал, что является замечательным диагностом нашего времени, а его работы предлагают нам культурный ресурс, который все еще может помочь нам излечиться от нашего нравственного недуга.
Перевод Константина Аршина