Речевой поток не зря метафорически уподоблен потоку водному. Сходство очевидно хотя бы в разнообразии проявлений. Есть же такие люди, чья речь напоминает пересохший ручей. Политики от сохи типа Виктора Зубкова, к примеру. Или функциональные ораторы, похожие по устройству на водопроводный кран. Преподаватели, актеры, телеведущие... На этом фоне Владимир Соловьев заставляет припомнить то ли петербургское наводнение 1824 года, то ли недавнее цунами в Таиланде. Буйство стихии, неподвластное человеку.
О масштабе амбиций Владимира Соловьева говорилось много. Его роль эпического героя, борца за справедливость, победителя во всех словесных поединках, понятна. Никто уже не сомневается в его праве судить все и вся. Выворачивание причинно-следственной связи наизнанку давно никого не беспокоит: если кто-то с апломбом высказывается публично о мировой политике или о российской экономике, значит, он в этом разбирается. Уж он-то знает. Раз говорит. Соловьева-ведущего ценят за быструю реакцию в диалоге, за ситуативное остроумие и за умение управлять собеседниками, пусть и с помощью более сильных связок. Маска всепонимающего беспристрастия и одновременно личной заинтересованности в судьбе России приклеилась к нему намертво, даже несмотря на совершенно очевидное самолюбование в эфире. Как о своих личных проблемах говорит Соловьев и о коррупции, и о судебной системе, и о налогах, и о демографическом кризисе. Именно поэтому героем всех телевизионных передач Владимира Соловьева всегда был и остается сам Владимир Соловьев. Его политическое шоу - это театр одного актера. Борца за истину и справедливость, за торжество порядка и добродетели и наказание пороков. Приглашенные гости нужны разве что для фона. В принципе, без них было бы даже лучше, потому что они своими глупостями мешают высказаться ведущему.
Но признания телезрителей ему мало. Владимир Соловьев хочет занять сразу все места в истории. Плотину давно прорвало. Он хочет быть писателем. Совершенно не ясно, зачем ему это нужно. Деятельность эта крайне неблагодарная, отдачи от нее куда меньше, чем от дваждывнедельного появления на телевизионном экране. Впрочем, возможно, дело в том, что телевизионная речь бренна в связи со своей эфирной природой, а вот книга материальна, ее можно поставить на полку, ее можно подписать и подарить. Но стоит ли овчинка выделки? Производство макулатуры - не самый короткий путь в вечность.
Быть писателем - значит обречь себя на постоянные мучения, которые начинаются с поиска темы, идеи и усиливаются на протяжении всего творческого процесса. Сюжет, характеры, стиль, образы, достоверность, выбор слова, поиск названия - да мало ли препон на пути писателя к мировой славе. В последнее время этот тернистый путь стал привлекать слишком многих. Быть автором книги теперь престижно. Какой книги? Да какая разница! Книги.
Понятно, что нет смысла расценивать речемыслительную деятельность Владимира Соловьева как художественное творчество. Это несомненная паралитература. И даже избранное в качестве одного из сюжетов второе пришествие не убеждает в литературной значимости Соловьева. Качество речи со всей очевидностью свидетельствует о паралитературной принадлежности текста. Речевая небрежность нижеследующего фрагмента - это небрежность журналиста, не брезгающего штампами и канцелярщиной: " Предположение, что появление христианского Мессии не приведет к ажиотажу среди евреев, рассеянных по всему миру, не оправдалось, так что повсеместно начали сбываться розовые мечты черносотенцев - чемодан - вокзал - Израиль. Схема работала безупречно. Именно тогда выяснилось, что многие видные общественные и политические деятели ультранационалистического толка оказались нечисты на бабушек-дедушек и, побросав в котомки кто генеральскую форму, а кто и депутатское удостоверение, устремились замаливать грехи, теперь уже трактуя свою деятельность последних лет как попытку подтолкнуть евреев к скорейшему слиянию в единое целое на Земле обетованной. Иерусалим в одночасье превратился в столицу мира, и сразу стало ясно, что без строительного бума ему не обойтись. Город рос как на дрожжах: за сутки стоимость квадратного метра преумножалась в разы. Палестинский вопрос стал напоминать, скорее, удивленный восклицательный знак, поскольку внезапно оказался решен сам собой".
Множество отглагольных существительных в нескольких строчках, нанизывание все тех же существительных, неуклюжие согласования предложений, шаблонные сравнения, клише из новостных текстов и какое-то туманное сравнение под конец абзаца, в котором вопрос (в значении "проблема") уподобляется восклицательному знаку (в значении "знак препинания"). Это не язык Пушкина и Достоевского. Это язык газетной передовицы, а также Александры Марининой и иже с нею. Литературоведу тут поживиться нечем. Подобное качество речи должно искупаться коллизиями сюжета, но разворачивается этот сюжет, увы, до того вяло, что ставит под сомнение качество уже паралитературного текста, который оценивают совсем по другим критериям.
Писатель - это внутренняя трагедия. Творчество - это каторга. Прошлый век. Теперь можно и по-другому. Ни трагедии, ни каторги, ни адовых мук в поисках новизны. Современный читатель нетребователен. Ему все кажется новым и непривычным. Он не избалован красотами стиля, поскольку вырос на продукции массмедиа. Переносное значение слова ему нужно пояснять кавычками, иначе он волнуется: как такое может быть, куда катится мир и откуда в нем столько непонятного.
Поэтому проблему поиска тем Владимир Соловьев решил легко и непринужденно. Только одна тема поистине неисчерпаема - каждый может бесконечно говорить о себе. Этим он и занимается, попеременно представляя себя то апостолом, то диетологом, то кремлевским мудрецом. Остается только завидовать этой калейдоскопической смене ипостасей. Евангелие от Соловьева. Апокалипсис от Владимира. Соловьев против Соловьева. Он дважды на обложке. Он дважды в выходных данных. Мои соболезнования библиотекарям.
Странно, что последняя книга о Путине не называется "Путин от Соловьева". Это было бы логично. Путин - лишь повод высказаться. Обо всем. Но в первую очередь - о самом себе, о своих воззрениях на мир и о своем понимании исторических процессов. Героизм Владимира Соловьева, сила воли Владимира Соловьева, историческое призвание Владимира Соловьева, обширные связи Владимира Соловьева, тонкий внутренний мир Владимира Соловьева - вот краткий обзор всего того, о чем идет речь в его книгах. Мелочной манией величия, помнится, назвал подобный перечень симптомов Михаил Безродный. Творчество, конечно, питается жизненным опытом пишущего, трансформируя и преломляя его в художественные образы, но творчество никак не может питаться самодовольством.
Апломб и самомнение, прорывающиеся с каждой страницы, не приобретают в письменном тексте новой формы. А вне телешоу они не представляют никакой ценности. Так непропорционально вытянувшееся тепличное растение, которое вдруг лишили подпорки, неуверенно покачивается от малейшего колебания воздуха, рискуя и вовсе свалиться.
Качество речи остается телевизионным - следовательно, никаким. Последний текст, судя по всему, был кому-то надиктован, расшифрован и опубликован без всякой редактуры. Как объяснить иначе полнейшую непоследовательность изложения, абсолютное отсутствие логики как на уровне композиции текста, так и на уровне отдельных предложений или абзацев, невразумительность очень многих предложений, противоречия практически в каждом слове и тому подобные дефекты? Да, в устной речи мы бы этого не заметили. Но перед нами книга. С претензией на авторскую позицию и на авторский стиль. Алогичность образов, излишняя многословность иронии, попытка растолковывать шутки и пояснять очевидное, преподнося при этом совершенно неочевидное как не требующее доказательства... Аргументация по принципу порочного круга, ничем не замаскированная даже ради приличия: "Да, Путину повезло, что цены на нефть именно таковы. Но смешно обвинять человека в том, что он везучий. Более того, невезучих политиков не бывает". Или: "Ну да, Немцов снимался голым по пояс и даже купался голым в проруби. Только в этом была нарочитость. В фотографии Путина нарочитости не было, не было позирования". Ну и одно из лучших мест "Путеводителя для неравнодушных": "Путин никогда не смог бы стать предателем (в бытность его службы в разведке), никогда не смог бы уйти за границу и работать против своей страны. Почему? Он - надежный человек. Он не может предать".
Бездоказательность большей части утверждений не позволяет относиться к тексту как к источнику информации. Анализ в нем заменен личной субъективной оценкой. Это источник эмоций, причем чужих. Спрашивается: зачем читать многостраничное признание в любви к одному из президентов?
Подобные конструкции в письменной речи - это приговор: "Трагедия в том, что наша экономика растет, как у больного органы. Вдруг начинает вырастать нос, отрастают уши, а не все тело равномерно. Причем этот нос и эти уши оказываются гигантскими, потому что рост идет от компаний, принадлежащих государству, и во многом зиждется на конъюнктуре". Почему у больного растут органы? Почему он вообще растет - это что, симптом? Неужели уши могут отрасти, как хвост у ящерицы? И что с ними стало перед этим? Список вопросов к автору можно и продолжить, но смысла нет. Он все равно не ответит.
Обманутые ожидания аудитории в конце концов выйдут Соловьеву боком. Шум, поднимаемый всякий раз вокруг его книг, совершенно не оправдывается их содержанием и качеством изложения.
Наркотическая зависимость от сплетания слов в цепочки знакома каждому, кто хоть раз увидел свое имя на обложке. Не быть писателем еще тяжелее, чем быть им. Это серьезная болезнь. Видимо, нужно быть снисходительнее к непрофессиональным литературным экспериментам. Люди все-таки стараются. Правда, выходит кривовато.