Смертельная болезнь Сёрена Кьеркегора – отчаяние быть собой, болезнь Я. Отчаяние датского мыслителя имеет три формы: «отчаявшийся, не сознающий своего Я; «отчаявшийся, не желающий быть собою»; и «отчаявшийся, желающий быть собою». Смертельная болезнь российской модернизации напоминает тот самый решительный жест отчаяния национального сознания, и власти, и общества, когда желание быть собой предполагает отчаянные попытки избавиться от настоящего своего облика. «Отчаяться в себе, отчаявшись в желании избавиться от себя, - такова формула всякого отчаяния» (С. Кьркегор). Отчаяться в себе, отчаявшись в желании избавиться от себя – таков посыл инициаторов российской модернизации.
Вот этот экзистенциальный надрыв российского сознания - единственное, что нам доступно, близко, знакомо. Собственно, третью форму отчаяния Кьеркегора стоило бы назвать «болезнь к модернизации». Отчаявшись преодолеть в себе российское самосознание, традиции, ментальность, мы все же отчаянно пытаемся стать самими собой.
Все остальное, - повторим мы или нет мексиканскую или китайскую модели, явится ли чудо – Силиконовая долина a la Russe, ожидает ли нас новый виток неравенства, еще большего расслоения остатков общества, очаговая модернизация или очаговая инфекция добьет ныне живущие поколения россиян – все это второстепенно. Равно как и предложенный вопрос – социальный контекст модернизации. Поскольку отчаявшись избавиться от себя, человек хватается за последние соломинки, пытаясь все же стать самим собой. И ему совершенно все равно, в какую схему можно загнать его попытки спастись от самоуничтожения и какими научными терминами кормить тоску.
Даже название «Сколково» напоминает об отчаянии перед походом к дантисту. Как скол эмали, осколок зуба, который таки догнил до нужного состояния, и теперь, теперь дорога в ад звуков бормашины неизбежна. Но даже если отложить в сторону ассоциации и усталость от проектов-программ-инициатив любого уровня и рода, то скептицизм по-поводу путешествия в Сколково питается как раз не экономическими выкладками, не оценкой вклада российской науки в мировую, не качеством и количеством специалистов, как настоящих, так и будущих.
Мы совершенно не верим в себя и друг в друга. Мы не доверяем себе и, тем более, друг другу. А в слова «Поверьте мне как министру!» не верим именно как министру (М. Жванецкий). Как бы мы не клялись себе и окружающим в том, что мысли о благе общества, России и чего бы там еще ни было терзают наше сознание, в действительности, кроме самих себя, нам никто не интересен. Мы слышим только себя, читаем только себя и обращаем внимание только на тех, кто смотрит нам в рот. Совсем, как в уже забытой сказке Феликса Кривина о Баране и Козле. Встретившись как-то на дорожке, животины начали отчаянно хвастаться друг перед другом: один – новыми воротами у хозяина, другой – капустой в хозяйском огороде. Действительно, как приятно встретиться и поговорить о том, что волнует всех!
Сергей Евдокимов, директор вечерних программ НТВ заметил, что участники любых ток-шоу на телевидении ведут себя совершенно одинаково. То есть, как Баран с Козлом. Правда, до начала записи программы, все ведут себя чинно и благородно. Все вежливы и учтивы. Но, стоит только начать съемку, как люди преображаются на глазах. Они орут, выхватывают друг у друга микрофон, перебивают друг друга и совершенно не слушают собеседников. Николай Усков, главный редактор «GQ» высказал свои впечатления после записи одной из программ на телевидении – то же самое. Я с охотой присоединюсь к ним – ничего более бесполезного, чем участие в каком-либо ток-шоу трудно себе представить. Независимо от канала, программы и ведущего. Независимо от ранга, так сказать, собеседников. Либо ты орешь, ерничаешь, эпатируешь публику, вырывая микрофон, либо ты можешь, как истукан просидеть весь час, так и не открыв рта в пучине бессвязных потоков сознания участников. Собственно, другие сферы нашей культуры, общественно-политической и любой иной жизни представляют собой ту же картину.
Для этого не надо даже быть д.ф.н. Валерием Подорогой и восклицать, что, мол, мы же давно друг друга не читаем, не обсуждаем, не встречаемся обменяться мнениями по-поводу написанного. Все утрачено! Все, - значит интерес к творчеству, которое просто немыслимо, невозможно вне и помимо человеческой заинтересованной не коммуникации, а общения. Живого. Глаза в глаза (трезвые, а не налитые алкоголем). Коммуникация начинается не с программ, не с заявлений, а с молчания. Молчание, которое слушает и вслушивается. Даже московские дворы, забитые автомобилями и на детских площадках, и на тротуарах и на головах друг у друга подтверждают диагноз: полная утрата способности коммуникации. Иначе как могут не разъехаться весь вечер три – четыре автомобиля во дворе?!
Нас не спасают масса он-лайновых площадок, газет, журналов и социальных сетей. Мы не дружим, - мы «френдимся». Мы не обсуждаем проблему, - мы «сидим на форумах», где говорим по предложенной теме только первые несколько постов, затем растекаемся по сети, и даже сам господь бог не разберется, где начала и где концы. Кого в этом винить: власть, историю, самих себя? Или отчаяние, которое отчаялось избавляться от самого себя? Помню, на юбилее Тимура Зульфикарова – нежного и трогательного поэта, теперь уже осколка советской империи, кто-то сказал, и поразил всех присутствующих в зале: «Тимур – он необыкновенный человек. Мы ведь давно перестали читать друг друга, - давайте признаемся открыто. А Тимур может встретить вас и спросить: «Хочу что-нибудь новое твое почитать. Или позвонить тебе ночью, узнать, дописал ли ты эссе, рассказ – он почитать хочет». Вы себе можете такое представить – он, известный и признанный писатель и поэт, хочет просто почитать твое, новое. Сам. Не для рецензии. Не потому что друзья. Ему интересны люди. Ему интересно слушать других! Черт возьми, я бы хотел не «быть услышанным», а стать тем, кто может внимательно слушать, а значит «отчаявшимся, желающим быть собою».
Меня не то что бы пугает поток публикаций и слов о новом проекте модернизация, сколько настораживает отсутствие потребности помолчать. Как не прозвучит это нелепо, но я бы предпочел молчание, вдумчивое и внимательное, чем многоголосый круглосуточный треп экспертов, политологов, аналитиков, ерников, зубоскалов и других. Возможно, подобное молчание открыло бы мне гораздо больше, чем тонны информации. Да какое мне дело, что и как было в Мексике или Бразилии, что думал Хрущев или нынешние американские специалисты. Да и сама «глобализация» в которой должна развернуться модернизация, мне, как и тысячам других, как мертвому припарки. «Глобализация» не заставит меня слушать. Она не заставит меня думать, творить, только лишь потому, что она никак не заставит меня идти к другим, слушать других, думать и делать вместе. Никакая глобализация не может заставить людей вести атомарное существование, жить в броуновском движении судеб на всей планете, если только сами люди не выберут себе в качестве прообраза мироздания обыкновенное зеркало.
Поверьте, барон Мюнхаузен был прав: умные и мудреные слова еще не признак ума и мудрости. И какие бы головоломные трюки самопиара и раскрутки не предпринимали бы ваши воля и сознание: в СМИ, на ТВ, на трибуне, до тех пор, пока вы «за счастье» не будете воспринимать безвозмездную, то есть дармовую раскрутку и пиар других, вы ни на шаг не приблизитесь к тому, чтобы создавать что-то новое. Удивляться и радоваться тому, что кто-то сделать лучше. Талантливее. Ведь модернизировать, значит, преобразовывать, преображать других и себя. И тогда не об утопии сколковской инициативы надо говорить, а об утопии человеческого внимания друг к другу.
Возможно, стоит уповать на небеса и чудо внимательного молчания, желания слушать и понимать!
Вы все еще верите в чудеса?! Или хотите верить?