Рецензия на: Лосев А. Ф. Вещь и имя. Сaмое самo. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2008. 573 с.

* * *

Новое издание двух сочинений А.Ф. Лосева («Вещь имя» и «Сaмое Самo»), осуществленное благодаря поддержке Федеральной целевой программы «Культура России», оставляет двойственное впечатление. Начну с безусловно положительного аспекта. Во-первых, книга снабжена превосходной статьей А. Л. Доброхотова, где в краткой и доступной форме изложены предпосылки и основные черты учения Лосева о едином — в том виде, в каком это учение представлено в трактате «Сaмое Самo». Кроме того, к трактатам прилагаются весьма достойные историко-философские комментарии С. В. Яковлева, которые действительно являются комментариями, т. е. развернутыми истолкованиями тех мест в текстах Лосева, которые могли бы показаться темными и непонятными современному читателю, несколько далекому от интеллектуальной жизни 30‑х годов, когда писались «Вещь и имя» и «Сaмое Самo».

С другой стороны, отдельные моменты именно в этих историко-философских комментариях сильно портят общее впечатление от издания. Я вовсе не хочу сказать, что С. В. Яковлев допускает какие-то фактические ошибки — здесь как раз претензий быть не может. Но нередко возникает сильное ощущение, что — помимо комментирования Лосева — он ведет идеологическую борьбу и занимается пропагандой. Иначе говоря, в его комментариях очень часто отсутствует научная объективность.

В самом начале своих комментариев Яковлев сообщает: «Время создания работ „Вещь и имя“ и "Сaмое самo"… трудно назвать эпохой расцвета философской мысли» (с. 428). Допустим, что так. Но почему тогда «Многое для понимания „вкуса эпохи“ дают не только известные к тому времени труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, но и их разнообразные интерпретации, столкновение которых породило известную дискуссию «механистов» и «диалектиков», окончившуюся фактическим поражением обеих сторон и утверждением сформировавшегося в своих основных чертах «диамата»» (там же). То есть переводы Маркса и Эгельса осуществлялись, дискуссия была (причем дискуссия известная), «диамат» сформировался, наконец, жил и творил Лосев (между прочим, тоже поучаствовавший, хоть и косвенно, в упомянутой дискуссии), а расцвета философской мысли — не было. Что же тогда считать расцветом? И почему надо сразу давать оценочное суждение: «На таком фоне образ Лосева-мыслителя становится рельефнее». Я понимаю, что С. В. Яковлев очень любит Лосева, считает его гигантом среди карликов, но это — выскажу крамольное суждение — еще нужно доказать.

Далее я приведу два примера того, как С. В. Яковлев комментирует Лосева. Лосев пишет: «А я по милости Божией, не настолько еще дурак, чтобы не отличить моего приятеля от студенистых белков. Сами вы — студенистые белки» (с. 32). С. В. Яковлев комментирует это так: «В СССР усиленно пропагандировалось „определение“ жизни… как „способ существования белковых тел“… Здесь Лосев иронизирует по поводу подобного однобокого подхода к определению жизни в ходе „философских дискуссий“ [в СССР ]» (с. 462). Хорошо, посмеялся Лосев. Но комментатор-то зачем берет слова в кавычки? Если ему не нравится определение жизни, данное Энгельсом, а дискуссии по этому поводу он не считает философскими, он может написать отдельную работу на эту тему. А то получается так: мы (я и Лосев) умные вместе смеемся над дураком Энгельсом. И главное, тут же предлагается «правильное» определение жизни, данное Вл. Соловьевым, к каковому определению прилагаются мнения Н. О. Лосского и П. Д. Юркевича. Попутно на основании текста Вл. Соловьева отвергается теория А. И. Опарина о появлении жизни в жидкой среде (так называемом бульоне), причем высказывается сожаление о том, что «теоретическое наследие Вл. Соловьева не было задействовано в XX в. в той мере, в какой оно того заслуживало» (с. 472). Возможно, куда больше здесь была бы уместна ссылка на механицистские работы А. К Тимирязева, которые, в отличие от идеализма Лосева или Соловьева, куда больше связаны с эмпирической реальностью.

Второй случай. Лосев пишет: «Отсюда начинаются бесконечные дурацкие учения: мысль есть порождение мозга, душа есть функция нервной системы и т. д.» (с. 86). Комментарий начинается вполне уместно: «Вполне возможно, что Лосев опирается здесь на мнение одного из своих учителей — Г. И. Челпанова…» (с. 502). Но затем следует нечто невообразимое. Сначала упоминается П. Д. Юркевич, который полемизировал с Н. Чернышевским о том, сводима ли антропология к сумме естественных наук. Затем приводятся слова Н. Бердяева, который «с горечью упоминает об этой полемике», поскольку немногочисленная, но считавшая себя «передовой» (это слово С. В. Яковлев берет в кавычки) часть общества в лице Чернышевского одержала победу над консерватизмом и реакцией (эти слова С. В. Яковлев почему-то не закавычивает) в лице Юркевича. Затем указывается, что Юркевич был, по крайней мере, настоящим философом сравнительно с Чернышевским. После этого приводятся слова Вл. Соловьева о заслугах Юркевича, которые состояли в том, что он боролся «против господствовавших тогда, и теперь еще не потерявших силу над неразвитыми умами теорий материализма» (с. 503) [1]1. Наконец излагаются идеи Юркевича.

Возникает подозрение, что во многих своих комментариях С. В. Яковлев занимается откровенной пропагандой идей русских религиозных философов. Марксисты, материалисты, позитивисты и все прочие, кто не нравился Лосеву и не нравится его комментатору, высмеиваются и опровергаются, по отношению к ним используется уничижительная лексика. В то же время Юркевич, Соловьев, Бердяев и другие религиозные философы выставляются в выгодном свете, их идеи подаются как наиболее адекватные и т. д. Я нисколько не сомневаюсь в том, что С. В. Яковлев может иметь какое угодно мнение по поводу достоинств и недостатков той или иной философии, но зачем помещать эти свои соображения в комментарии к чужой книге, пусть даже мнение автора и совпадает с мнением комментатора?

Но есть и еще один аспект. В начале своих комментариев С. В. Яковлев пишет буквально следующее: «И в этой причастности Лосева диалектике, ведущей к Истине, в силу причастности самим истокам разумного мироздания, можно видеть своего рода рыцарство… Рыцарство как жертвенную преданность Идеалу наряду с реализацией этого Идеала… как превосходящую все условия и потому безусловную любовь к источнику этой жизни… к роднику, к Родине; как неразрывную укорененность, нерушимую привязанность к этой Родине и готовность к ее защите, к борьбе, к подвигу. Философия — как подвиг…» (с. 429). Прошу простить за длинную цитату, но такое отношение, пусть даже к выдающемуся человеку, несколько пугает. Отсюда совсем недалеко до высказывания о Лосеве, обнаруженного мною на сайте «Дома Лосева»: «Высшая духовность, сопровождавшая каждый шаг философа при жизни, пронизывающая каждое написанное и произнесенное им слово, все же восторжествовала: великий россиянин вернулся в свои пенаты, к своим трудам, к своим ученикам: настоящим и будущим».

Куда все это ведет? Лосев все-таки ученый, а не святой (пусть даже он и принял монашеский постриг), не полководец, спасший Отечество, не государственный деятель, поднявший страну из руин. А если он ученый (и «один из…», а не самый-самый главный), то откуда такое раболепное преклонение, такой фанатизм? Разве лосевцы — это интеллигентская секта?

Не имея никакого желания оценивать творчество Лосева в целом, я просто хочу сказать, что он — фигура не вполне однозначная. Даже имяславие, приверженцем которого Лосев оставался всю свою жизнь, многие православные богословы оценивают как еретическое учение. В этом смысле кажутся весьма странными начавшиеся с недавнего времени попытки представить Лосева как некоего тайного религиозного лидера, посвятившего всю свою жизнь обращению в православие своих студентов-атеистов. Кроме того, существуют апокрифические дополнения к «Диалектике мифа» — и их подлинность пока никто не опроверг — где имеются высказывания, которые не красят не то что «великого россиянина», но вообще любого нормального человека. Например, русский народ именуется там «стадом баранов» и «многоголовой мужицкой гидрой». Учитывая все это, хотелось бы, чтобы будущие комментаторы Лосева занимались не созданием канонического образа Учителя и не боролись с многочисленными его врагами, большинство которых не в состоянии ответить, а пытались представить объективную и научно-критическую картину его творчества.

Примечания.

1. Интересно, если они господствовали, то почему в комментарии речь идет о «немногочисленной части общества»?