Неолиберализм как формальность

Рецензия на: Rachel S. Turner. Neo-Liberal Ideology: History, Concepts and Policies. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2008. 248 p.

Рейчел Тернер. Неолиберальная идеология. История, идеи и политика.

* * *

На протяжении последних 30 лет неолиберализм был, фактически, господствующей в мире идеологией. Для многих он стал синонимом глобализации. Но в конце 90-х появился антиглобализм, в начале 2000-х начался «левый поворот» в Латинской Америке, а тут еще финансовый кризис и вынужденный отказ от неолиберальных рецептов… Все это если и не свидетельствует о «смерти неолиберализма», то заставляет задуматься и подвести некоторые промежуточные итоги. Так что книгу о неолиберализме, изданную в середине 2008 года, берешь в руки с большим интересом — даже с предвкушением.

Но первая же фраза ставит в тупик: «В мрачные для либерализма годы сразу после Второй мировой войны…» (с. 1). Почему вторая половина 40-х была «мрачными годами» для либерализма, ведь именно в эти годы он стал господствующей идеологией на Западе? Конечно, для неолиберала эпоха кейнсианства и «государства всеобщего благосостояния» является кризисом либерализма. И действительно — перед нами история неолиберализма, написанная с точки зрения неолиберала. Точнее автор сам не является неолибералом, по крайней мере, Рейчел Тёрнер не пишет от первого лица и не говорит «мы», но считает, что неолиберализм «как сложную и плюралистическую идеологию надлежит раскрывать и прояснять изнутри» (с. 22). Поэтому и критику неолиберализма она с самого начала не обещает, а интерпретацию философских идей прошлого предлагает не академическую, а именно неолиберальную.

Итак, как же выглядит неолиберализм и его история «изнутри»?

Неолиберализм — разновидность либерализма и одна из самых влиятельных идеологий XX века, овладевшая умами политических лидеров Запада. Здесь автор предлагает нам целую классификацию существовавших и существующих вариантов «либерализма»: классический либерализм Британии и США (Смит, Рикардо), утилитаризм Бентама, Джеймса и Милля, новый либерализм Гобсона, Хобхауса, Грина и Бевериджа, немецкий liberalismus Канта, Гегеля и Гумбольта, локковский либерализм в США (Пейн, Джеферсон, Адамс), «либеральный прогрессизм» Ф. Рузвельта и Дьюи в США и, наконец, неолиберализм Хайека, Мизеса, Фридмана, Бьюкенена, Рёпке (с. 8). Остается, правда, загадкой, почему в классификации отсутствует Локк, по праву считающийся основателем либерализма. Или почему для исследования выбраны только три страны: Англия, Германия, США. Видимо, по версии неолибералов, во Франции либерализма не было.

Данная классификация помогает понять, как трансформировались либеральные идеи с течением времени и как они менялись в зависимости от культурного и географического контекста. Так, если первые («классические») либералы придерживались идей индивидуализма, естественной свободы, минимального государства, свободного рынка, то впослед-ствии в либерализм проникли концепции «общественного блага» и государственного регулирования. «Центральным положением нового либерализма, ориентированного на социальное реформаторство, стала идея государства как позитивного и активного института. Реализация индивидуальной свободы стала рассматриваться как обеспечение равных шансов на саморазвитие. Все это требовало существенного увеличения активности государства во имя „социальной справедливости“» (с. 37). «Новые либералы», рассматривая рыночную экономику как подходящий инструмент для создания общественного богатства, старались с помощью социальных реформ избавиться от присущих ей недостатков. Но подобные нововведения, с точки зрения неолибералов, были уже не либерализмом, а «либеральным социализмом», «вызывали отвращение» и ассоциировались с «тоталитаризмом» (с. 38). Либералы стали «неправильными». Именно желанию провести различие между «широкораспространенным проколлективистским либеральным этосом и принципами традиционного либерализма» (с. 4) мы и обязаны появлением термина «неолиберал», введенного в 30-е гг. немецким экономистом Александром Рюстовым. Когда же в послевоенные годы стали популярными идеи Кейнса, утверждавшего, что эра laissez-faire закончилась и что «будущее за коллективизмом», западные либералы «отреагировали на эти пессимистичные настроения торжественным обещанием бороться с коллективизмом и возродить либеральную идеологию» (с. 221).

Интересно, что «(про)коллективистским» неолибералы считают практически любое государственное вмешательство. И в этом смысле меры по государственному регулированию экономики в ходе Второй мировой войны в Англии и США, плановая система Советского Союза или экономика Третьего рейха для неолиберала в равной степени — «коллективизм», ведущий к «тоталитаризму» — «дорога к рабству». Нет, конечно, автор не пишет (цитируя Хайека), что это одно и то же, но приводит как равнозначные примеры «отхода от истинного либерализма» и «тенденций к коллективизму».

Понимая всю серьезность создавшегося положения, в 1947 году в швейцарском местечке Мон-Пелерин собрались представители нового идеологического движения, «поставившие себе цель разоблачить опасности, которыми чреват коллективизм, и создать международный форум для возрождения либерализма» (с. 1). Собравшиеся были уверены, что «ход истории в конечном счете определяется жизнью и смертью идей» (с. 49), и развернули целую кампанию по возрождению либеральных идей (с. 69). Они понимали, что социализм слишком глубоко проник в умы людей, и возвращение либерализма будет медленным процессом, который займет не одно поколение (с. 70). Поэтому-то они направили свои усилия на создание целой сети институтов, исследовательских центров, подготовку ученых и идеологов, которые бы беспрестанно распространяли — публиковали, теоретически обосновывали и т. д. — неолиберальные идеи (с. 2). В эти «мрачные для либерализма годы» члены общества Мон-Пелерин были прямо-таки «лучом в темном царстве» и «поддерживали огонь классического либерализма, который усилиями коллективизма мог погаснуть в любой момент» (с. 73).

Сама же неолиберальная идеология «очень сложна и имеет множество вариантов» (с. 219). Но, по словам автора, можно выделить четыре объединяющих инвариантных принципа. Первый принцип: рынок является самым эффективным механизмом распределения ресурсов, который, обладая некоторыми несовершенствами, в целом дает преимущества, которые стоят того, чтобы предпочесть именно его. «Подобно естественному отбору Дарвина, рыночная конкуренция способствует устранению неэффективности через отбор победителей, получающих прибыль, и исключение неудачников (работающих в убыток)» (с. 124). Второй принцип связан с приверженностью закону. Подобно рынку, в законодательстве должна действовать «невидимая рука» обычая, традиции. Государство в соответствии с первым принципом лишается права вмешиваться в экономику (принцип минимального государства), и в соответствии со вторым наделяется функцией поддерживать существующие правовые нормы и охранять индивидуальные права, в частности право собственности. Третий принцип — это деполитизированная концепция социального обеспечения, которое ни в коем случае не должно быть государственным. И, наконец, четвертое и главное: принцип частной собственности. Различение частной собственности и общественной — принципиальный момент в идеологии неолибералов (с. 202). Автор говорит словами Людвига фон Мизеса: «Программа либерализма — собственность, то есть частная собственность на средства производства. Все остальные требования выводятся из этого фундаментального» (с. 192). Именно частная собственность обеспечивает свободу индивида, независимость от государства, а ее ограничения порождают тоталитаризм (с. 203).

Усилия неолибералов из Мон-Пелерин увенчались успехом. Они породили «мощный интеллектуальный процесс переосмысления либерализма», изменили «климат идей», «классические либеральные догмы были очищены от приращений», «началось возрождение либеральной веры» и «западная цивилизация была перенаправлена». Как следствие, в 70 – 80-е гг. в Англии и США идеология неолиберализма восторжествовала.

Трогательная история. Грубых фактических ошибок нет, но вдумчивый читатель (независимо от политических взглядов) вряд ли будет удовлетворен, так как при чтении возникают многочисленные вопросы. Так, Тёрнер пишет, что Кейнс показал недостатки свободного рынка (безработица, социальное неравенство), однако считал, что их можно исправить. Следом приводится новое высказывание, на этот раз Карла Поланьи: «указанные недостатки — неотъемлемая часть капитализма» и их невозможно устранить (с. 53). Неолибералы на этот счет заявляют, что недостатки, конечно, есть, но это самый лучший из возможных вариантов. Кто же прав? — Видимо, тот, чьи идеи победили. Но это уже мои домыслы, так как в книге вы не найдете ответа на этот вопрос. Автор, рассказывая, кто и что сказал по какому поводу, не пытается сделать из этого какие-то выводы или проверить приводимые высказывания на соответствие действительности. Вообще, иногда создается впечатление, что читаешь реферат или по-быстрому написанную диссертацию, где собрано много точек зрения, но нет своей собственной. Все, что автор пишет от первого лица — банально. А там, где требуются ответы на принципиальные вопросы, их попросту нет.

Причин тому несколько.

Во-первых, сам методологический подход: как ни смешно, но автор всерьез уверен (как и неолибералы), что история определяется борьбой идей. Поэтому и смотреть надо только на эти идеи — кто что сказал (написал) и как на это отреагировали его оппоненты, сама социальная действительность остается за пределами книги. Но без социально-исторического контекста история идей превращается в «караван историй». Во-вторых, при исследовании идеологии (которая всегда направлена на защиту интересов определенной социальной группы!) попытка ограничиться пересказом не может не привести к фатальным для научной работы последствиям. Отказ от собственной позиции и одновременно от изучения социальных условий развития идеологии оборачивается — вне зависимости от желания автора — банальной идеологической же предвзятостью. Так, если Хайек сетует на пропаганду идей коллективизма (и автор вроде как соглашается, хотя в точности сказать нельзя), то в отношении неолиберализма почему-то речь идет о распространении идей. А, например, монополии, очевидно нарушающие свободную конкуренцию, автор вслед за неолибералами делит на две группы: вредные монополии труда (читай: профсоюзы) — угрожающие не только мирному функционированию рыночной конкуренции, но и политической свободе, и вполне приемлемые монополии капитала, которые «являются результатом успешного ведения дел» (с. 127). В общем, известный сценарий: «все животные равны, но некоторые — равнее других». И так — везде.

Если, рассказывая о возникновении либерализма, автор все же изменяет своему «подходу» и описывает (правда, не сам — через цитирование одного из современных исследователей) те социальные группы, которые стояли за либерализмом (промышленники, торговцы и т. д., заинтересованные в уничтожении феодальных препонов), то о социальной базе неолиберализма мы не узнаем ничего. Неолибералы оказываются этакими святыми пришельцами, воодушевленными «верой в свободу». И интересов-то у них никаких, кроме веры в правоту своих идей, выходит, не было. Да что вообще говорить о каких-то низменных интересах, если «влияние общества Мон-Пелерин распространялось на сферу идей. <…> Оно никогда не обладало ни организацией, ни ресурсами, достаточными для успешного лоббирования или отстаивания интересов группы…» (с. 73). Однако мы знаем другое. Например, организацию под названием «Круглый стол бизнеса», которая стремилась обеспечить корпорации политическим влиянием и расходовала ежегодно около 900 млн долл. на продвижение неолиберальных идей и решение политических вопросов. Или факт поддержки создания телевизионной версии книги Милтона Фридмана за счет фонда Scaife, созданного Джозефом Коорсом — владельцем пивоваренного бизнеса[1]. И таких фактов — масса.

Только это уже факты из другой книги.

Рейчел Тернер вообще не решается (не хочет?) соотнести факты и действительность. По словам автора, неолибералы не приемлют государственного планирования за его тоталитарность и неэффективность. А как быть с успехами, свидетельствующими о его эффективности при выходе стран Запада из Великой депрессии или в годы Второй мировой войны? Индустриализацией в СССР? Китаем после Дэн Сяо Пина? «Экономическими чудесами» в Японии или в «азиатских тиграх»? Но зачем же задаваться этим вопросом, мы лучше просто напишем, что да, было госрегулирование и неолибералы считают его «неэффективным». А разговор о его настоящих результатах — это уже «оценка», которая за пределами авторской задачи.

Третья причина беспомощности книги Тёрнер заключается в сознательном отказе от теории и любых попыток проникнуть в суть явлений. Автор, видимо, не знает о существовании феноменального и эссенциального уровней. Поэтому с ним и случаются такие казусы, как, например, с интерпретацией философии Джона Стюарта Милля. Тёрнер искренне не понимает, почему для неолибералов утилитаризм Милля означает разрыв с классическим либерализмом. Согласно Тёрнер, «данное противоречие… несколько преувеличено. Изменилось логическое обоснование либерализма, а исходные предпосылки остались те же» (с. 25). А ведь неолибералы считали Милля «великим адвокатом социализма», по сравнению с которым «все остальные социалистические авторы — даже Маркс, Энгельс и Лассаль — едва ли имеют какое-либо значение». Более того, среди причин, приведших интеллектуалов, особенно в англоговорящем мире, к социализму, Хайек выделял работы Милля, «имевшего репутацию великого героя классического либерализма». Неспособность увидеть принципиальную разницу между неолибералами и Миллем — это непонимание сути неолиберализма. Вот и получается, что, хотя целью книги было выявление сущности неолиберализма, в заключении мы находим откровенное признание: «И все же точная природа неолиберализма как универсальной экономической доктрины или идеологии остается неясной» (с. 216).

Понятное дело, такое непонимание приводит к тому, что и сами идеи излагаются крайне поверхностно. Ну что может сказать фраза: «Неолибералы признают, что рынок не способен гарантировать социальный минимум, и ответственность правительства заключается в поддержке „социальных сетей“ для тех, кто не способен обеспечить себя сам» (с. 163)? Но на самом же деле у неолибералов все выглядит с точностью до наоборот: «В конкурентном обществе у бедных гораздо более ограниченные возможности, чем у богатых, и тем не менее бедняк в таком обществе намного свободнее человека с гораздо лучшим материальным положением в обществе другого типа. При конкуренции у человека, начинающего карьеру в бедности, гораздо меньше шансов достичь богатства, чем у человека, унаследовавшего собственность; однако это не только возможно, но более того, конкурентный строй — единственный, где человек зависит лишь от самого себя, а не от милости сильных мира сего»[2]. Это, конечно, не высокий уровень абстракции, которым хвалится Тёрнер (с. 13), здесь все предельно конкретно. Зато понятно, что принцип свободы и независимости означает «каждый сам за себя», «всему обязан сам». И бедным нужно надеяться только на себя. Ничего страшного, что вы бедны — зато ни от кого не зависите!

Если бы Адам Смит увидел неолиберализм в действии, он наверняка ужаснулся. Хотя все неолиберальные идеи и вытекают из классического либерализма, но оказываются в нем доведенными до абсурда. В то время как для Локка, Смита и их последователей помимо рыночных механизмов существовали и другие общественные механизмы взаимодействия и ограничения (например, моральные), а вера в рынок была связана в первую очередь с эффективным производством материальных благ, то для неолибералов рынок стал самоцелью. Недостижимый идеал неолиберализма — это мир, где каждое действие каждого живущего представляет собой рыночное взаимодействие, соревнование с другими и влияющее на других. Происходит сакрализация: рынок — это «сущность западной цивилизации», «двигатель прогресса», существовал (как и частная собственность) всегда; без рынка не будет свободы, и вообще «рынок — это природное состояние, развившееся спонтанно, и игнорировать его законы так же бесполезно, как игнорировать законы гравитации» (с. 115). Все принципы формируются рыночным обменом. Этические тоже. Так что действует принцип, озвученный одним из неолибералов: «Либо ты ешь ланч, либо на ланч едят тебя». Вряд ли Джон Локк или Адам Смит согласились бы с этим.

Классические либералы считали, что экономическая свобода, обусловленная наличием частной собственности, и свобода политическая взаимосвязаны и не существуют одна без другой. Неолибералы выступают против народного суверенитета, против демократии (с. 181), а иногда и открыто высказываются, что политическая свобода противоречит экономической. Так, например, Фридман, говоря о ситуации в Чили после Пиночета утверждал: «Хотя экономическая свобода способствует политической, политическая свобода, однажды установившись, имеет тенденцию уничтожать свободу экономическую»[3]. Но это опять из другой книги. Но что поделаешь, если так и хочется отложить «Неолиберальную идеологию» и почитать что-то другое?

В неолиберализме есть определенная особенность — формальный подход. Так, когда в бюджете Аргентины не хватало средств выплатить государственный долг, его решили выплачивать за счет населения и пенсионных фондов. Это формальный подход: если надо платить деньги — будем платить, и не важно, откуда берутся деньги и что они значат для тех, у кого отнимаются, и для тех, кому отдаются. Ну, еще бы, ведь неолибералы за правопорядок. А то, что правовые нормы не всегда одобряются общественным мнением, это, конечно, неважно. Как и само общественное мнение.

Не важно оно и автору книги. Если «принципы неолиберализма были непопулярны среди электората», то у читателя уж точно возникает вопрос: почему? К сожалению, у автора этот вопрос, видимо, не возник. Причины — это не ее конек.

Когда Тёрнер все-таки вынуждена признать существование противоречий не в сфере идей, а реальном мире, то разрешаются они по-детски поверхностно. Например, что будет с государством и его ролью при глобальном порядке? И как неолибералы относятся к международным финансовым институтам (МВФ, ВТО и др.), которые, по словам их критиков, навязывают всему миру принципы свободного рынка? А очень просто: неолибералы поддерживают риторику данных институтов, их идеи, но отвергают их действия, так как подобные действия предполагают некий уровень планирования, что, конечно же, недопустимо для неолибералов (с. 135). — Шизофрения?

Так что если вы хотите составить представление о неолиберализме, то лучше читайте самих неолибералов (в России их книги сейчас издают в большом количестве) — Фридриха Хайека, Милтона Фридмена, Людвига фон Мизеса, Дэвида Боуза и др., а также их критиков — Дэвида Харви, Сьюзан Джордж, Самира Амина, Ноама Хомского, Иммануила Валлерстайна, Бориса Кагарлицкого и др. От них вы получите больше и полезной информации, и интеллектуального удовольствия.

* * *

[1]Харви Д. Краткая история неолиберализма. М.: Поколение, 2007. С. 64.

[2] Милтон Фридман и Фридрих Хайек о свободе. М.: Социум, Три квадрата, 2003. С. 110.

[3]Кангас С. Чикагские мальчики и чилийское экономическое чудо // http://scepsis.ru / library / id_557.html

       
Print version Распечатать