Рецензия на: Comité invisible. L’insurrection qui vient. La Fabrique éditions, 2007. 125 р.

Невидимый Комитет. Грядущее восстание.

* * *

Эта столь совершенная демократия сама создает своего неопределенного врага, терроризм. Ей действительно хочется быть оцененной скорее по своим врагам, чем по своим результатам. История терроризма написана государством; следовательно, она назидательна. Популяции зрителей не могут, конечно, знать о терроризме все, но у них всегда есть возможность знать о нем достаточно, чтобы быть убежденными, будто в сравнении с этим терроризмом все остальное довольно приемлемо, в любом случае, более рационально и более демократично.

Ги Дебор

Маленькая зеленая книга, оставшаяся никем не замеченной в марте 2007-го, когда она вышла во Франции, оказалась в центре внимания СМИ и множества общественных дебатов после ареста девяти молодых людей 11 ноября 2008-го по подозрению в «создании преступного сообщества с целью террористической деятельности». Трое из арестованных подозреваются в чем-то более конкретном — саботаже на путях Национальной Компании Железных Дорог (SNCF) в ночь с седьмого на восьмое ноября.

Задуманная и проведенная с целью произвести должный эффект на французских граждан, операция ареста была на редкость зрелищной. 150 полицейских в масках, розыскные собаки для поиска взрывчатых веществ и вертолет были мобилизованы, чтобы взять штурмом маленькую деревню Тарнак на юге Франции с населением в 350 человек. Рядом с этой деревней молодые люди организовали общину и коллективную ферму, а также восстановили магазин с небольшим рестораном на ее территории. Операция транслировалась в прямом эфире специально приглашенными теле- и радиорепортерами, уведомленными за два дня до вторжения об «угрозе возрождения ультралевого терроризма во Франции». Уже через два часа после операции министр внутренних дел Мишель Альо-Мари провела пресс-конференцию в Париже, на которой поздравила полицию и спецслужбы с успехом.

Но время шло, день сменял другой, а папки дела, заведенного МВД Франции, оставались пустыми. За неимением доказательств, большинство молодых людей были освобождены. Двое до сих пор находятся в тюрьме, в нарушение элементарного принципа презумпции невиновности. Большинство СМИ без проверки пользовались информацией полицейского коммюнике, в котором задержанных называли террористами, утверждая их вину доказанной. В нарушение закона, ТВ и газеты разглашали имена задержанных и обстоятельства их жизни. Только по истечении недели, под влиянием волны выступлений во Франции и в мире в защиту арестованных, СМИ начали ставить под сомнение официальную версию происходящего. Свою роль сыграла петиция ведущих мировых интеллектуалов: Джоржио Агамбена, Алена Бадью, Люка Болтански и многих других, выразивших возмущение возможностью ареста людей лишь по подозрению в совершении преступления — за то, что они принимают участие в демонстрациях, читают и думают. Важную роль сыграли действия жителей ближайших к общине деревень, которые первыми организовали комитет поддержки задержанных: они были благодарны молодым людям, вернувшим жизнь в не самое преуспевающее и населенное место во Франции.

В ходе многочисленных обысков полицейские не нашли почти ничего. Только расписание движения поездов, переносную лестницу и… эту маленькую зеленую книгу, написанную анонимным «Невидимым Комитетом». Книга уже была знакома полиции. Сорок экземпляров «Грядущего восстания» советник министра внутренних дел приобрел для своих коллег за несколько месяцев до развернувшихся в ноябре событий. Она заинтересовала полицию, поскольку содержала призывы к радикальным действиям, городской герилье, и в том числе к саботажу на железных дорогах. Книга удовлетворяла потребность французского МВД в том, чтобы «составить фоторобот» новой волны беспорядков, развернувшейся во Франции с 2005 года. Беспорядков во вспыхнувших и так до сих пор не погасших парижских пригородах, во время обычно спокойных демонстраций, во время бурных реакций на изменения трудового законодательства (CPE) и либерализацию университетского образования (LRU), нападений на партийные офисы во время президентских выборов. Возможно, именно после изучения этой книги вместе со своими сотрудниками министр внутренних дел начала говорить о «возвращении ультралевого терроризма во Франции». И вот, книга найдена у подозреваемых в саботаже. Полиция поспешила представить это в прессе как подтверждение вины задержанных, что вызвало возмущение французов, которым такие заявления напомнили времена до Французской Революции 1789 года, когда людей отправляли на виселицу только за чтение Вольтера.

* * *

Книга, найденная среди вещей молодых людей, не является «руководством к восстанию», это не философия и не теория революции. Это манифест, возможно, катализатор критики, бунта, мечты о новой волне спонтанной социальной активности, которая впервые заявила о себе на революционных баррикадах Европы XIX века и затем во всем мире в конце 60-х и начале 70-х годов века XX. Жесткой интонацией и намерением довести до сознания читателя ужас его собственного социального положения книга напоминает некоторые тексты ситуационистов. Она предлагает карту чувственности современного французского общества в его отношении к самому себе. По мнению коллектива авторов, они только придали форму организованного текста чему-то общеизвестному, разделяемому всеми, но еще не нашедшему для себя ясного выражения. В семи главах, названных «кругами», подобно адовым кругам Данте, очерчены семь основных областей социальной практики и аспектов человеческого существования, пришедших сегодня в полный упадок. Надо сказать, что не только авторы книги, но и академические специалисты в этих областях человеческого существования, изъясняясь каждый на своем профессиональном жаргоне, обозначили эти кризисы. Кризис идентичности, общественных отношений, профессиональной занятости, городской жизни, экономики, экологии и цивилизации.

Хорошим тоном сейчас стали разговоры о кризисе либеральной модели экономики, кризисе капитализма, кризисе материального и психологического положения людей, ставших жертвами этой системы. Перед лицом этого кризиса многие ищут выход среди аналитических схем и моделей, оправдавших себя в предшествующих социально-экономических контекстах, которых попросту больше не существует. В середине семидесятых капитализм изменился, реорганизовался и глубинным образом изменил ценности, саму ткань социальной жизни. И критика капитализма сегодня не достаточно сильна, возможно потому, что оказалась не в состоянии до конца проследить эти изменения. Современные дебаты о финансовом кризисе неплохо это демонстрируют. Скажем, люди собрались вокруг праздничного стола: кто-то считает, что кризис разбудит революционные силы общества и приведет к росту социальной активности, кто-то возражает, что на такое способна только война, тем же, кто позволяет себе лишь точные высказывания, остается, опустив голову, погружать взгляд в глубину стакана, как будто спор их не касается… Так что же, по мнению авторов «Грядущего восстания», изменилось в новой версии капитализма?

Феномен тотального менеджмента, этого нового лица капитализма, изменил общественную жизнь, еще недавно структурированную вокруг прав, обязанностей и иерархий, а сегодня устроенную как локальная и международная сеть многочисленных и мимолетных встреч. В этих реконфигурированных отношениях индивидуумы вовлечены в различные проекты, где больше нет разделения на рабочее время и время отдыха и где, как считается, люди свободны сами выбирать. Такая идея свободы становится реакцией на критику отчуждения повседневной жизни, осуществленную еще в семидесятые. Но повсеместное предписание быть кем-либо и реализовываться, на деле, приводит к слабости общества: «Мы превратились в представителей самих себя — весьма странное занятие! — в гарантов собственной индивидуализации, которая, в конце концов, подозрительно смахивает на ампутацию». Ампутацию того, что нас составляет — отношений с близкими, языком, историей, местами, которые раньше были городом, кварталом, деревней, а сейчас превратились в прозрачную, нейтральную и единообразную метрополию. В этом новом порядке «болезнь, усталость, депрессию можно считать индивидуальными симптомами той большой болезни, от которой нам всем предписано лечиться. Но часто предлагаемое обществом лечение лишь способствует поддержанию существующего порядка, „моему“ послушному приспособлению к дурацким нормам, модернизации „моих“ костылей». Наша неприспособленность к жизни в таком мире определяет проблемы этого общества, которые общество пытается решить при помощи медикаментов или полиции. В пустыне человеческих отношений даже оазис семьи и любовной пары не может дать близости, стать утешением, поскольку и близость, и утешение уже пережеваны обществом спектакля и насыщены инкорпорированными рациональными стратегиями.

Жизнь, любовь и здоровье утратили устойчивость, почему же работа должна быть исключением? В период массовой безработицы надежды на восхождение по социальной лестнице большинства людей незначительны, и уважение к работе почти исчезает. Упадок системы занятости приводит к окончательному краху, несмотря на попытки спасти прежний мир этикой мобилизации, которая диктует каждому использовать свою энергию, чтобы производить и продавать себя на рынке труда, которого больше нет. Эта мобилизация и новая конфигурация общественных отношений действуют на потоки людей и вещей в метрополии: ее системы спутниковой связи, железнодорожных передвижений и камер наблюдения… Но архитектура метрополии — это архитектура потоков, средств сообщения; и в той мере, в какой она создает эти потоки и эти средства сообщения, устанавливая свою зависимость от них, она производит возможности собственного разрушения.

Читателю, и вдвойне читателю не французскому, книга позволяет понять современный политический контекст, в котором развивается новая волна французских беспорядков. Беспорядков, образы которых были растиражированы по всему миру, но навряд ли принесли с собой понимание происходящего. В наше время массовой безработицы, экономических ограничений и сокращения социальных программ традиционные формы протеста уже неспособны разрешить нарастающее в обществе недовольство. Поэтому неправильно понимать эти беспорядки как антидемократические. Да, они направлены против действующей парламентарной системы, но не отрицают основные демократические принципы. Напротив, они вызваны их недостаточной реализацией. С другой стороны, некоторые из самых громких защитников парламентарной демократии видят угрозу демократической системе в требованиях гражданского общества, большего равенства и большего уважения различий между людьми, предлагая мобилизацию общества. Итак, нужно понимать события последних лет во Франции в контексте исторического развития форм политического выражения, как не раз выходившие на сцену истории способы борьбы, отвергающие классиче- ские формы голосования и уличной демонстрации.

* * *

Появившись в XIX веке, с рождением парламентарной системы, уличная демонстрация стала главным средством осуществления политики во Франции 1970-х. Тогда, во время кризиса доверия к политическим партиям и выборной системе, демонстрация оставалась последним средством политического влияния. В демонстрациях начали принимать участие множество людей всех социальных слоев, а для школьников и студентов они приобрели форму ритуала взросления. Сейчас каждый год во Франции проходит десять тысяч демонстраций. Социологи называют современный французский политический строй «протестующей демократией», подчеркивая тот факт, что люди участвуют в политике через уличные выступления, а не через процедуры голосования и парламентскую борьбу. Но как и любой институционализированный процесс, французская демонстрация стала системной, рутинной практикой, не имеющей больше политического смысла, способной лишь иногда отменять или переносить принятие какого-нибудь закона.

Во время беспорядков в пригородах и движений против CPE и LRU были применены формы борьбы, которые больше напоминали городскую герилью. «Грядущее восстание» свидетельствует об этом опыте спонтанного действия, которое государство не может допустить ни на улице, ни на бумаге. Прежде всего потому, что оно особенно боится союза студентов и простой молодежи из пригородов, боится, что молодежь воспламенится, как это было в Греции несколько недель назад.

Как говорят нам авторы книги, в тупике настоящего не стоит ни возмущаться, ни вступать в какое-либо движение, ни ждать. В качестве протеста, они предлагают нам городскую герилью. В качестве повседневной практики — создание коммун. «Коммуна — это то, что приходит, когда люди встречаются, понимают друг-друга и решают двигаться дальше вместе… на каждом заводе, на каждой улице, в каждой деревне, в каждой школе. … Каждая дикая забастовка — это коммуна. Каждый дом, занятый коллективом с ясными целями — это коммуна».

Идея и практика коммун развивается начиная с XVIII века и достигает своего пика во второй половине XIX. Затем набирающие влияние идеи марксизма предложили другие формы политического действия. Но упадок практики коммун не означал смерти лежащего в их основе принципа прямой демократии, которая была реализована в разных формах в течение всего XIX века. Часть пролетарского революционного движения против политической и профсоюзной бюрократии боролась за слияние исполнительной и законодательной власти. В разных частях мира идея прямой демократии воплощалась в форме советов в начале XX века. Вновь идея советов заявлена в программе ситуационистского интернационала, который ставил своей целью возвращение революционной возможности в общественную жизнь. Практика советов была возобновлена во Франции в 1968 году, во время забастовок на заводах и в университетах… Интерес к идее коммуны обозначил «Невидимый комитет».

«Грядущее восстание» напоминает тот особенный и трудноопределимый тип текстов, характерный для ситуационистов, для которых теоретические построения находятся в особенно тесной связи с практикой общественного действия. Их тексты явственно обнажают общественное устройство и способны стать катализаторами критической практики. После Тарнака книга широко обсуждается во Франции, ее часто упрекают за чрезмерный оптимизм и идеализм. Но такая критика говорит больше о тех, кто критикует, чем о самой книге. «Грядущее восстание» не является теорией революции, которую нужно лишь обсуждать, находя новые философские смыслы. «Грядущее восстание» — это зеркало событий, происходящих сегодня во Франции, зеркало трудностей с которыми сталкивается государство в попытках их контролировать. Интересно знать, были ли у книги читатели столь же серьезные и внимательные, как сотрудники французского МВД? И если да, ведет ли это нас к началу новой эпохи политического выражения?