Голод. Сделано в СССР.

Рецензия на: Кондрашин В. В . Голод 1932 – 1933 годов: трагедия российской деревни. М.: РОССПЭН. 2008. 519 с.

* * *

Что такое голод? Каковы причины и динамика самого страшного за всю историю России голода 1932 – 1933 годов? Каковы были особенности этого голода в сравнении с великими голодными годами в России и других странах мира? Как голод 1932 – 1933 повлиял на последующий ход событий в СССР, и как в наше время историками и политиками оценивается это феноменальное бедствие? На эти вопросы отвечает в своей книге Виктор Кондрашин.

Голод был нередким событием в России и ранее, где за период XI – XX веков было зафиксировано 350 голодных лет. То есть в среднем примерно каждый третий год был голодным. А это означает, что в такие годы значительная часть населения умирала именно от нехватки пищи. Голод может жестоко поразить одну или несколько провинций страны, а может стать общенациональным бедствием. Так, на века запомнился своими бедствиями голод 1601 – 1603 годов в царствование Бориса Годунова, когда люди «уподоблялись голодным зверям и пожирали друг друга» (c. 53). В этот период от голода умерло около полумиллиона человек. На исходе XIX века в 1891 – 1892 годах Россию Толстого и Горького потряс так называемый Царь-голод: его жертвами стали также более полумиллиона человек. В 1921 – 1922 годах страшная засуха поразила советскую Россию, разрушенную и обескровленную предшествующими мировой и гражданской войнами. От голода умерло около 5 миллионов человек — наивысшее число жертв за всю тысячелетнюю историю голодных лет в России. Через 12 лет этот трагический рекорд был побит. В голод 1932 – 1933 годов по разным оценкам умерло от 5 до 7 миллионов человек. Последний массовый голод в России зафиксирован в 1946 – 1947 годах. Его главной причиной стала опять же страшная засуха, разразившаяся над просторами страны, опустошенной войною. Число умерших от голода достигло 1 – 1,5 миллионов человек.

Причины голода начала 1930-х годов коренились в свершениях форсированной коллективизации. Во времена НЭПа советская власть изымала из деревни 20 – 25% выращиваемого зерна. С началом коллективизации доля государственных зернозаготовок подскочила до 35 – 40%. В 1930 году благодаря исключительно благоприятным погодным условиям был собран большой урожай. Его причиной Сталин объявил на XVI съезде партии первые успехи колхозного строя, и потому было решено на 1931 год еще более увеличить планы хлебозаготовок. Одновременно с этим, в 1930-м и в последовавшие за ним годы, стали все более явными фундаментальные организационные пороки коллективизации. Прежде всего это разорение, ссылка и недопущение в колхозы крепких хозяйственных крестьян — фактическое изничтожение сельских элит. С одной стороны, обширная организационная бесхозяйственность, присущая большинству наспех и в массовом порядке созданным колхозам, с другой стороны, хаотико-бюрократическое управление колхозами со стороны авторитарных советских органов приводили к чудовищным потерям сельскохозяйственных ресурсов. Например, крестьяне в массовом порядке резали или за бесценок продавали на мясо свой скот, только чтобы не сдавать его в колхоз. А попавшие на колхозные фермы животные часто гибли от голода и болезней, от равнодушного с ними обращения колхозников, не получавших платы за свой труд в общественном хозяйстве. Велики были и потери зерна из-за нерадивости работников и бюрократического идиотизма — важных побочных проявлений определяющего феномена форсированной коллективизации — ожесточенного энтузиазма. Тем временем хлебозаготовки все увеличивались, и к 1932 году сельская Россия начинала впадать в настоящий хаос дезорганизации аграрного производства, при котором низы (крестьяне) стремились по преимуществу саботировать навязанный им колхозный строй, а верхи (бюрократия) через укрепление диктатуры колхозов стремились выкачать из деревни побольше хлеба, чтобы обеспечить индустриализацию и милитаризацию СССР .

В результате, в сравнении с 1931-м, в 1932 году произошло существенное сокращение посевных площадей: по различным оценкам от 15 до 25%. Да и эти поля оказались засеяны меньше соответствующих нормативов. Весенняя посевная кампания из-за накопившейся организационной неразберихи также значительно затянулась. Предыдущие годы зачастую халтурной колхозно-совхозной обработки почвы дали о себе знать к 1932 году повсеместным обилием сорняков. Как подчеркивает автор, «сорняки просто съедали урожай» (с. 105). Уборочная страда прошла крайне неудовлетворительно. Как следствие, в целом по стране потери зерна составили не менее 30% от выращенного урожая. Крестьянство в массовом порядке и всеми способами, от саботажа до воровства, противилось коллективизации. Автор подчеркивает: «Сталинское руководство оправданно считало, что в 1932 году воровство „социалистической собственности“ приобрело масштаб подлинной эпидемии. И у историков нет сомнений на этот счет. Даже самые критически настроенные к сталинистам и симпатизирующие земледельцам исследователи признают достоверность содержащихся в официальных источниках сведений о воровстве в колхозах» (c. 136).

Клин большевики стали вышибать клином. 7 августа 1932 года ЦИК СССР принял написанный Сталиным закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности», названный в народе законом «о пяти колосках» (с. 141). Это был сталинский ответ так называемым парикмахерам колхозных полей. Закон предусматривал расстрел за хищения государственной и колхозной собственности, при смягчающих обстоятельствах — лишение свободы на срок не менее 10 лет. К 1 января 1933 года по этому закону было осуждено уже около 54 645 человек, из них 2100 расстреляны. Одновременно сталинские секретари Молотов, Каганович, Постышев мобилизовали парторганизации самых хлебородных регионов Украины, Северного Кавказа, Поволжья на выколачивание из колхозов хлеба. И хотя в 1932 – 1933 не было страшной засухи — вечной первопричины российских голодных лет — беспрецедентный трехлетний конфликт бюрократии с крестьянством обернулся, наконец, жутким голодом.

Другая важная причина чудовищного голода заключалась в разрушении традиционной системы крестьянского выживания в голодное время. Обыкновенно каждая крестьянская семья и каждая деревня имели собственные неприкосновенные зерновые запасы на черный день. К этим запасам относился, прежде всего, семейной материал для посева на будущий год. К концу 1932 года советская власть в массовом порядке изъяла фактически все эти страховые запасы. Зимой и весной, в разгар великого голода, Партия под своим жестким контролем выдавала зерно только для колхозной посевной кампании и проведения необходимых общественных работ. Усугубило голод и отсутствие в деревне кулачества. Обычно в голодные годы крепкие зажиточные крестьяне оказывали посильную продовольственную помощь бедным односельчанам, спасая их от голодной смерти, Но к 1932 году из деревни вывезли не только хлеб, но и кулаков. Следующий традиционно верный способ крестьянского выживания — собственная корова. Кто в голод имел корову — тот спасался. Но ведь в коллективизацию более половины крупного рогатого скота было уничтожено. А из другой половины в значительной мере сформировали часто дохнувшие от бескормицы и болезней стада социалистического животноводства. Вместе с тем даже законсервированные и засушенные продукты огорода и леса изымались партийными активистами из крестьянских погребов в наказание за невыполненные планы хлебосдачи государству. Наконец, последний способ выживания крестьян в голодный год — уход на заработки или отход в бродяжничество и попрошайничество в другие регионы, не затронутые бедствием — также решительно блокировался и пресекался советской властью. Голодающие районы Украины, Северного Кавказа, Поволжья контролировались отрядами ОГПУ . Развернувшаяся в это время «всеобщая» паспортизация СССР не распространялась на деревню. Поэтому даже вырвавшийся из деревни в город крестьянин имел теперь проблемы с трудоустройством в городе из-за отсутствия у него паспорта. Немецкий агроном Отто Шиллер, в то время посетивший ряд сельских регионов юга России, пришел к выводу, что «голодающий крестьянин стал заключенным в своей деревне, так как у него не было лошади, чтобы уехать, и сил, чтобы отлучиться на длительное расстояние» (с. 227).

Надо отметить, что в деревенской среде этот советский голод породил специфическую иерархию смертности. Прежде всего от голода умирали дети, старики, одинокие крестьяне, неполные и многодетные семьи. Собственное историко-социологическое обследование автором «102 сельских населенных пунктов Поволжья и Южного Урала, а также изучение других источников не выявило фактов гибели от голода председателей колхозов и сельских Советов… В то же время установлены случаи использования представителями местной власти должностного статуса в целях улучшения своего продовольственного положения в условиях голода» (с. 235). Во многих районах местное руководство в ходе хлебозаготовок создавало специальные продовольственные фонды для снабжения районного партийно-хозяйственного актива, и все это делалось сверх государственного плана.

В книге приводится достаточно потрясающих случаев общественного безумия на почве борьбы за хлеб в голодомор. Это не только воспроизведение знаменитых фрагментов писем Шолохова Сталину с описанием безобразий, доходящих до садистски смертельных зверств, которые чинили коммунисты над крестьянами ради хлебозаготовок, но также собственные авторские записи воспоминаний стариков, о том, например, как «в многодетных семьях… родители были вынуждены не кормить часть детей, чтобы спасти жизнь остальных… Около мельниц и элеваторов, где рабочие употребляли в пищу зерно, голодные дети собирали человеческий кал, извлекали из него зерна и употребляли их в пищу» (с. 231). Упоминаются в книге и случаи людоедства, когда, как правило, маленьких детей, поедали родители и родственники, потерявшие от голода рассудок.

В половозрастной структуре умерших от голода наблюдалось некоторое преобладание мужчин (от 54 до 58% в зависимости от региона). По мнению В. Кондрашина это происходило потому, что именно голодные мужчины в первую очередь выходили на тяжелые колхозные работы, а из полученной платы — суррогатной пайки хлеба — большую часть отдавали семье. Женщины чаще находились в доме «у печки», поэтому у них, иногда, было больше возможностей выжить.

В этот период резервный государственный фонд составлял почти 2 млн тонн зерна. Но эти запасы таки остались недоступными для голодающих. Более того, в пик голодомора, зимой 1933 года, сталинское руководство продолжало продажу зерна за рубеж. Только в апреле 1933 года Политбюро, наконец, приняло решение приостановить хлебный экспорт, который к тому времени составил 1,8 млн тонн. Автор отмечает, что общую цену этого экспорта в человеческих жизнях подсчитал известный российский историк Виктор Данилов, оценивший годовое потребление хлеба средней крестьянской семьей в 16 пудов, или 262 килограмма. Вывезенные 18 млн центнеров зерна обеспечивали возможность прокормить 6,9 миллионов человек по нормам средне благополучных лет. А это ведь как раз те самые умершие от голода 7 миллионов!

Более того, зерно было важной, но не единственной статьей советского экспорта. В 1932 – 1933 годах доходы от продажи хлеба составили 369 млн рублей, а от продажи леса и нефти государство получило 1570 млн рублей. Еще у СССР к тому времени накопился приличный золотой запас, и его можно было бы частично истратить для закупки продовольствия за рубежом. В конце концов, можно было обратиться за гуманитарной помощью к международным организациям… Но Сталин оставался непреклонным, не желая использовать этих ресурсных рычагов для борьбы с голодом. Он стремился сам и призывал свой аппарат всячески игнорировать, прятать голод. Особенно стыдился Сталин того, что о голоде могут узнать иностранцы. Когда модный американский журналист «Нью-Йорк Таймс» в Москве Вальтер Дюранти в одной из своих статей упомянул о голоде, взбешенный Сталин указал Молотову и Кагановичу: «Надо положить этому конец, и воспретить этим господам разъезжать по СССР» (с. 253).

И все же голод таких чудовищных масштабов невозможно было спрятать от мира. Работавшие в СССР иностранные дипломаты, журналисты, специалисты-аграрники оставляли письменные свидетельства о положении крестьян Мария Мыслина в советский голодомор. Суть коммунистического игнорирования голода точно оценил немецкий очевидец событий, аграрник Отто Шиллер: «Советское правительство многолетней пропагандой пятилетнего плана, основанной на явно преувеличенных известиях о победах, завело себя в такой тупик, что признание катастрофы, каковой является голод, было бы равносильно объявлению абсолютного банкротства со всеми связанными с этим опасностями» (с. 275).

В целом, как мы видим, наступление великого голода был вызвано комплексом причин большого скачка 1-й пятилетки, центральную роль среди которых сыграл аграрный хаос 1932 года — противостояния крестьян и власти по поводу организации повседневной колхозной жизни, связанной с хлебозаготовками.

Голод все же отступил к 1934 году. К тому времени Сталин внес в аграрную политику коррективы, представлявшие собой, как обычно, уникальное сталинское дозирование кнута и пряника. Своеобразным «кнутом» стал введенный в 1933 году на селе институт политотделов при МТС , в функции которого входил административный контроль за сельской местностью, причем не только за крестьянством, но и за местной властью. Под контролем политотделов МТС посевная и уборочная кампании 1933 года прошли гораздо организованней, чем в 1932 году. «Пряником» стали партийные постановления 1933 года, закреплявшие за колхозниками право иметь в своем подворье корову, мелкий скот, птицу. Начался рост личных подсобных хозяйств, этих гарантов крестьянского продовольственного самообеспечения. В целом, голодомор стал победным финалом сталинской коллективизации над крестьянами. Но это была пиррова победа. Великий противник Сталина — сельская Россия, разоренная, опустошенная, деморализованная в 1930-е годы, на век поникнув головой, с тех пор остается фатально слабым звеном отечественной политики и экономики.

Подводя итоги автор задается двумя основными вопросами: что было общего и особенного в истории трех советских периодов голода 1921 – 1922, 1932 – 1933 и 1946 – 1947 годов? И каковы сходства и различия советского голода в сравнении с голодом в колониальных странах XX века.

Голод 1932 – 1933 выделяется тем, что он был, во-первых, «рукотворным», а не «природным». Он стал не результатом страшной засухи, как голод 1921 и 1946 годов, но результатом жестокости и одновременно безответственности власти. Во-вторых, и в 1921-м и в 1946-м правительство предпринимало специальные меры противодействия, в частности, используя госрезервы для ликвидации последствий голода. В 1932 – 1933 годах резервы на предотвращение голода не тратили. В-третьих, в голод 1921 и 1946 годов советское правительство не скрывало бедствие от мира, и международные гуманитарные организации имели возможность оказать помощь стране, к тому же разрушенной гражданской или мировой войнами. В 1932 – 1933 годах тщательно скрывался в стране, перевернутой вверх дном едва проведенной коллективизацией.

Впечатляют данные в книге сравнения между политикой советских коммунистов и британских колонизаторов по отношению к голодающему крестьянству. Британский колониализм в странах Азии и Африки, а также в Ирландии вел себя часто вполне по-большевистски — жестоко и бесцеремонно. Как результат, например, с 1880 по 1921 год продолжительность жизни индийских мужчин сократилась на 22%, а с 1757 по 1947 год в Индии фактически не наблюдалось роста подушевых доходов. Колониальное регулирование голода в Индии с 1876 по 1902 год привело к смерти, по различным оценкам, от 12,2 до 29,3 миллионов человек. Между прочим, при предшественниках англичан, Великих Моголах, число умиравших от голода даже в страшные засухи было в сотни и тысячи раз меньше.

Ведь Британская империя, как и Советская Россия, за счет подвластных им крестьянских миров целенаправленно и усиленно накапливала ресурсы для роста национальной экономики и укрепления вооруженных сил. Вместе с тем, в отличие от британских колонизаторов, большевики взамен крестьянского хлеба (пусть это был и не эквивалентный обмен) все же в значительной степени развивали в деревне школьное образование и сельскую механизацию.

Как это ни печально, но, описывая трагическую историю советского голода, автор вынужден уделять огромное внимание полемике между современными украинскими и российскими историками: о том, какого крестьянства больше, а какого меньше поморил голодом Сталин. Украинские историки излагают дело таким образом, что голод 1932 – 1933 годов был форменным геноцидом со стороны московского империализма по отношению к украинскому крестьянству. По усредненно нейтральным оценкам тогда от голода погибло не менее 4 миллионов украинцев, русских — 1,5 миллиона и 1 миллион казахов. Российские историки — и Виктор Кондрашин является среди них одним из главных экспертов — настаивают, что этот голод был общей трагедией народов СССР. При этом сам Кондрашин исследует голод прежде всего на территории бывшей РСФСР, да и подзаголовок его книги говорит сам за себя: «Трагедия российской [а не советской — А. Н.] деревни». В книге тщательно перечислены все украинские, российские, казахские монографии и статьи о голоде 1932 – 1933 годов. Особое эмоциональное отношение автор демонстрирует в обзоре конференций, на которых о голодоморе ожесточенно спорили между собой украинские и российские коллеги. Тут лишь остается развести руками: на сытных фуршетах и бодрящих кофе-брейках этих конференций, часто опекаемых вниманием официальных представителей СНГ, легко не замечать мимолетность фарса постсоветских приватизаций памяти великой трагедии советского голода?!

       
Print version Распечатать