Герой нашего времени

Рецензия на: Дмитрий Олейников. Бенкендорф. М.: Молодая гвардия, 2009 (ЖЗЛ). 393 с.

Григорий Бибиков. А. Х. Бенкендорф и политика императора Николая I. М.: Три квадрата, 2009. 424 с.

Появление сразу двух биографий знаменитого и пресловутого главы III Отделения графа А. Х. Бенкендорфа в наше время выглядит симптоматично. Как ни странно, совпадение с актуальностью скорее кажущееся. На самом деле интерес к фигуре Бенкендорфа обусловлен в большей мере внутренней логикой исторического исследования и переосмысления историографии. До серьезного разговора о графе Александре Христофоровиче мы наконец доросли.

Как отмечает аннотация к книге Г. Бибикова, «для наследников традиций русской дореволюционной интеллигенции имя Александра Христофоровича Бенкендорфа олицетворяло собой все негативные стороны николаевской России». Гонитель и почти убийца Пушкина и Лермонтова, душитель свободы и прогресса, бездушный человек-функция, шеф III Отделения, практически олицетворение жандармской сути самодержавия. В самом начале собственных исторических изысканий я была немало удивлена, наткнувшись в архиве на такую историю. Один из молодых офицеров, несильно причастный к декабристским обществам и сосланный служить в гарнизон отдаленной крепости в оренбургских степях, скучая там и желая сделать хоть что‑то полезное, стал снимать топографические планы и виды местности, где нога топографа еще не ступала. Результат отослал в Петербург, в ведомство, за ним надзиравшее, причем извинялся, что результат вышел не блестящий: в оренбургских степях не было ни чертежных инструментов, ни канцелярских принадлежностей. Письмо ссыльного легло на стол Бенкендорфа. Неожиданной была его резолюция: шеф жандармов распорядился за свой (его, Бенкендорфа) счет купить готовальни, краски, кисточки и отослать изгнаннику. С тех пор я стала обращать внимание на касающиеся Бенкендорфа детали.

Граф Александр Христофорович оказался на редкость не соответствующим собственной репутации. Мало того, я затрудняюсь назвать другого исторического деятеля, настолько не подходящего не только к историографическому мифу о себе (примеров опровергнутых мифов немало), но и к любым иным штампам, какие могли бы быть приложены к нему на разных этапах его биографии. Был он и придворным баловнем, и немцем на русской службе, и чрезвычайным охотником до женского полу, и кавалерийским генералом, и главой политической полиции — да все как‑то на свой лад.

Две вышедшие книги о Бенкендорфе рассчитаны на разного читателя, соответственно акцентируют разные аспекты жизни персонажа, написаны в различном стиле, имеют каждая свои достоинства.

Книга Дмитрия Олейникова, изданная в серии ЖЗЛ, вполне может увлечь широкого читателя рассказом о доблестном кавалеристе, герое-любовнике, склонном к поиску приключений путешественнике. Написана она легко, местами даже не без блеска. Лучше всего Олейникову удались первые главы, о Бенкендорфе до III Отделения (они и занимают больше половины книги). И немудрено: тут есть не только богатая фабула, но и возможность цитировать записки самого Бенкендорфа, часть которых совсем недавно введена в научный оборот.

Мать Александра Христофоровича была лучшей подругой императрицы Марии Федоровны, жены Павла I. Детство Бенкендорфа проходило в Павловске, где он был баловнем великокняжеской семьи. Но при характере Павла, близость в любой момент превращалась в немилость и изгнание. Бенкендорфам пришлось перебраться в Дерпт, Байрейт, затем в Ригу. В Германии Александра Христофоровича отдали в пансион, где открылось и сильное его отставание от сверстников в учебе, и (зато) пленительная возможность мальчишеских уличных драк, вплоть до вооруженных: в 13 лет Бенкендорф развлек прусский гарнизон дуэлью на саблях. «Моя репутация стала ужасом для уличных проказников, которые […] были во множестве стычек биты молодежью под моим командованием. […] Телесные наказания, которые я получал за эти акции, только воспаляли мое мужество и прибавляли мне силы». Затем Павел их вернул, но вскорости госпожа Бенкендорф заболела и умерла. Ее дети стали предметом энергичных забот Марии Федоровны. В России, как писал сам Александр Христофорович, «пораженные моим невежеством родители» отдали сына в петербургский частный пансион иезуита аббата Николя. Пансион был модный и дорогой, там учились отпрыски лучших фамилий, в том числе будущие декабристы Михаил Орлов и Сергей Волконский. Но учили довольно поверхностно. А наш герой в свои 15 лет обнаружил еще одно чрезвычайно притягательное и отвлекающее от учебы обстоятельство: подруг своих взрослеющих сестер. В общем, дождавшись 16 лет, он вышел из пансиона и поступил на службу в гвардейский Семеновский полк. Пробелы в образовании Бенкендорф впоследствии старался восполнять чтением.

Офицерский чин, производство во флигель-адъютанты императора, высший свет, балы, красавицы, слава одного из главнейших столичных волокит. Как ни странно, Бенкендорфу это довольно быстро прискучило. Он попросился в экспедицию генерала Спренгпортена, которого в начале 1802 года отправили в длительную инспекционную поездку. Тихвин, Рыбинск, Волга, Казань, Оренбург, Урал, Сибирь, Забайкалье; они добрались до Кяхты, главного торгового пункта на границе с Китаем, да попутно Бенкендорф еще пару раз отпросился у генерала сделать «небольшой крюк» — от Тобольска вверх по Иртышу до Обдорска (Салехард), да потом от Иркутска на Якутск. Тогда это было довольно опасной авантюрой. Бенкендорф подробно расспрашивал, всматривался, записывал; Сибирь нашел краем изобилия и дикого чиновничьего произвола; инородцев жалел. Ознакомление с местной жизнью дополнял непременным интересом к дамам, включая остячек и якуток. Ненадолго в Петербург, затем новый маршрут: Рязань, Тамбов, Царицын, вниз по Волге, земли донского казачества, далее Кавказ. Здесь Бенкендорф нашел возможность впервые испытать себя в сражениях. Далее Крым, и на военном бриге — через Босфор, Константинополь, берега Эгейского моря, острова архипелага, Афины, античные руины, восторг человека эпохи, когда цивилизацию отсчитывали от древних греков. Наконец, остров Корфу, тогда российская военно-морская база. Там Бенкендорф успешно тренировал отряды албанских партизан, но некстати увел даму у иностранного дипломата, чем спровоцировал клубок военно-шпионски-дипломатических интриг и был отправлен домой. Путешествия эти заняли более трех лет.

Наполеоновские войны, боевые награды. Бенкендорф — адъютант генерала Толстого, тот после Тильзита назначен послом в Париж. В Париже Александр Христофорович снова отличился. На этот раз он без памяти влюбился в самую знаменитую парижскую актрису мадмуазель Жорж; ее Бенкендорф увел не у какого‑то дипломата, а лично у Наполеона. Мало того, он увез Жорж в Россию, где она потом блистала на сцене. Бенкендорф же, хоть и был сильно влюблен, помчался на войну с турками. В Отечественной войне 1812 года он командовал летучими отрядами, его части, действовавшие независимо от большой армии, первыми вошли в покинутую французами Москву, и наводить порядок в городе выпало Бенкендорфу. В 1813‑м Александр Христофорович со своим отрядом и практически не спросившись начальства, провел впечатляющую операцию по освобождению от французов Голландии.

После войны Бенкендорф командовал кавалерийской дивизией, расквартированной в городке Гадяч Полтавской губернии. Был послан императором разбираться в злоупотреблениях гражданской администрации Воронежской губернии (первый его важный опыт такого рода), причем вступился за угнетаемых крепостных. Переведен в Петербург начальником штаба Гвардейского корпуса, затем командовал кирасирской дивизией. Отдельная веха — петербургское наводнение 1824 г. Пушкинское «В опасный путь сред бурных вод / Его пустились генералы / Спасать и страхом обуялый / И дома тонущий народ» — это именно про Бенкендорфа. После его плавания на полицейском катере по бурной стихии Александр I объявил: «Я всегда вас любил, но теперь я люблю вас всем сердцем!» На самом деле было не совсем так: Александр Павлович Бенкендорфа не слишком жаловал, и взлет его карьеры пришелся уже на следующее царствование.

С Сергеем Волконским Бенкендорф дружил с пансиона Николя, но особенно — с тех пор как они бок о бок партизанили в 1812‑м. И по возвращении из Сибири декабрист отзывался о шефе жандармов неизменно дружески. Среди современников Бенкендорф слыл человеком добрым, ленивым в канцелярских делах, чрезвычайно рассеянным.

Ничто ни в характере, ни в прежней жизни Бенкендорфа не предвещало в нем будущего главу III Отделения[1]. Кроме, пожалуй, одного: женившись, Александр Христофорович враз и надолго оставил знаменитое свое волокитство и стал примерным семьянином. То есть была в нем способность меняться.

Бенкендорф в междуцарствие решительно поддержал Николая Павловича, был одной из центральных фигур следствия над декабристами. Пока еще следствие длилось, Бенкендорф составил для нового императора проект создания верховного органа политической полиции, воплощенного в виде III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. В царствование Александра I без высшего органа политического сыска и надзора как‑то обходились, но дело декабристов со всей очевидностью показало, что он все‑таки нужен.

Надо сказать, что оба биографа, и Г. Бибиков, и Д. Олейников, все эти события рассматривают. Олейников пишет легче и занимательней, Бибиков более академично, в чем‑то тяжелей, в чем‑то пристальней. У каждого автора, в силу исследовательских предпочтений, есть свои излюбленные места (конек Олейникова, скажем, в описании освобождения Голландии в 1813‑м). Однако с того момента, когда Александр Христофорович становится главой III Отделения и шефом жандармов, повествование Олейникова как‑то увядает. Что Бенкендорф делал в этих должностях, сказано поверхностно и недлинно (вся государственная деятельность графа уместилась страницах на 40). Как ни странно, Олейникову также совсем не интересна (или мало известна) частная жизнь Александра Христофоровича: читатель может узнать, что у них с женой было три дочери, да еще две ее от первого брака; но что с ними дальше сделалось, хотя бы за кого они вышли замуж — ни слова, да и вообще о семье почти ничего.

Сильная сторона книги Г. Бибикова — это как раз государственная деятельность Бенкендорфа. Ради того, чтобы в ней разобраться, автор делает обстоятельные экскурсы в то, как были устроены III Отделение, Отдельный корпус жандармов. Здесь Бибиков вносит существенный вклад в историографию. Ему удалось найти довольно сложный для исследователя баланс, за описанием ведомства (задачи, штат, функции) не упуская постоянно отслеживать направляющую волю Бенкендорфа (как он видел эти задачи, как отбирал людей, как управлял), причем не только на уровне учредительных записок, но и последующей многолетней практики. А проанализировать деятельность высокого сановника именно как управленца и руководителя — методически довольно сложная исследовательская проблема.

Книга Г. Бибикова фундаментальна, фактографична, точна, спокойна, лишена декларативности и за счет внимания к деталям добивается ювелирного, нюансированного видения предмета. Придуманная Бенкендорфом и Николаем I архитектура того, что много позже стали именовать «спецслужбами» была несколько нестройной, несколько путаной, хотя и не громоздкой, и зиждилась на базовом доверии императора Бенкендорфу и выбранным им людям. Сложилась она не враз в 1826‑м, но постепенно дополнялась и корректировалась после проверки практикой. III Отделение было центральным органом, занимавшимся отслеживанием состояния умов, надзором за подозрительными, осуществляло, как бы сейчас сказали, «мониторинг общественного мнения»; обнаруживало злоупотребления чиновников, а также нарушения при рекрутских наборах и выборах в дворянских собраниях; наблюдало за сектантами, искало фальшивомонетчиков, собирало сведения о различных изобретениях и технических усовершенствованиях; следило за иностранцами и контролировало их въезд, а то и высылку (тут присутствовал и элемент того, что позднее назвали контрразведкой); ведало «всеми вообще происшествиями в государстве», т. е. вело статистику чрезвычайных происшествий, эпидемий, пожаров, убийств и волнений. И знаете, какой штат чиновников осуществлял все перечисленное? (Давайте прикинем, по скольким ведомствам сейчас распределены эти задачи.) При А. Х. Бенкендорфе штат III Отделения составляли… 16 человек, к 1841 г. он разросся до 27 человек, а после передачи в ведение III Отделения еще и театральной цензуры дошел до 30.

И как, скажите, при таких цифрах быть с образом полицейского режима Николая I, с недреманным оком III Отделения, образом, с таким жаром и остроумием созданным усилиями А. И. Герцена и современной ему антироссийской европейской публицистики (ах да, надо прибавить: противодействие враждебной западной пропаганде тоже входило в круг обязанностей III Отделения).

Были, конечно, и секретные агенты. Их имена и численность до сих пор неизвестны, есть только представление о суммах, которыми III Отделение располагало «для секретных расходов». Суммы воображения не поражают.

И был еще корпус жандармов. Он не подчинялся III Отделению и связан с ним был только через общего начальника. Жандармские команды были распределены по провинциальным городам, местной власти не подчинены, но должны были с ней взаимодействовать и выполнять поручения. Они были той вооруженной силой, которая может быть использована для наведения порядка, охраняет общественный порядок в местах массового скопления народа (ярмарки, театральные представления). «Общая численность жандармских чинов в пропорции к численности населения в Российской империи была в несколько раз меньше, чем в государствах Западной Европы. К середине XIX в. в России она составляла примерно 10 жандармов на 100 тысяч человек» (Бибиков. С. 188). И это притом, что жандармы были нужны для усиления полиции, которой еще меньше.

Европейская территория империи делилась, по первоначальному проекту, на 5 (потом 7) жандармских округов (о том, что жандармы нужны также и за Уралом, задумались несколько позже), округа — на отделения, включавшие до трех губерний, всего отделений 26. В каждом жандармское управление со штатом в 4 человека: офицер начальник отделения, адъютант и два писаря. Всего по штату 1826 – 1827 гг. в Корпусе жандармов служили 4278 человек, в том числе 3 генерала и 201 офицер (Бибиков. С. 151). В 1829 г. решили (проанализировав мнения жандармских штаб-офицеров, которых обязали сообщать в Петербург свои соображения о порядке работы), что отделения нужны в каждой губернии, ибо жандармский офицер толком наблюдает только за той губернией, в которой живет. Учредили 29 новых штаб-офицерских должностей. Однако назначение на них растянулось на несколько лет: Бенкендорф лично отбирал каждого, если не имел подходящего кандидата, то и вовсе никого не назначал.

Главная задача жандармских штаб-офицеров была в информировании петербургского начальства о том, что творится в губерниях. Это был важнейший инструмент «обратной связи». Если посмотреть на дела в архиве (тут ссылаюсь не только на Бибикова, но и на собственный опыт), то очевидно становится, что заговоры и антиправительственные настроения во времена Бенкендорфа составляли отнюдь не главный предмет внимания, а более всего штаб-офицеры доносили о чиновничьих злоупотреблениях и коррупции.

Александру Христофоровичу предлагали иметь «в регионах» просто сеть агентов, тайных осведомителей. Отказался: нужны люди умные и честные, заслуживающие доверия; порядочный человек не пойдет в секретные осведомители, а вот если сделать его положение гласным, одеть его в мундир (цвет мундира нарочно выбрали заметный и отличный от прочих, васильково-голубой), то желающий быть полезным Отечеству человек на такую службу захочет. Позднее, когда штаб-офицеры заработали, не столько от них самих, сколько от губернского начальства стали предлагать расширить их полномочия, дать им некоторую исполнительную власть. Жандармские офицеры ведь не имели даже права делать письменные запросы в учреждения по поводу замеченных злоупотреблений. Могли только от себя доложить губернатору и в Петербург. Их полномочия исчерпывались правом присутствовать, например, при рекрутских наборах; а так все больше — просто находиться в губернии, вращаться в местном обществе (Бенкендорф особенно настаивал, чтобы они старались иметь хорошую репутацию и популярность в обществе), изучать публику, собирать слухи и сплетни, знать кто есть кто. Раз в полгода жандармский штаб-офицер должен был составить аналитическую записку о положении дел и происшествиях в губернии. Главное там было в наблюдении за состоянием управления, характеристики чиновников, информация о «лихоимстве». Бенкендорф передавал эти сведения (без указания на источник, но все вероятно догадывались) заинтересованным ведомствам или самому императору. Они принимались во внимание при кадровых назначениях и перестановках. Причем, как отмечает Г. Бибиков, объектом наблюдения были в первую очередь чиновничество и дворянство; купцы и прочие сословия интересовали меньше. Так вот, придать жандармским офицерам исполнительные функции Бенкендорф также решительно отказывался, опасаясь, что иначе жандармы окажутся участвующими в деятельности и интригах местных чиновников, повязанными с ними общими интересами и ответственностью. А Бенкендорфу требовались отстраненные наблюдатели. Часто ли глава ведомства отказывается от расширения полномочий, подчиненных, а следовательно, и своих собственных? Бенкендорф действовал нетривиально.

Иногда он позволял себе совершенно экстравагантные решения. Например, создание для его величества горского конвоя. При непрерывной войне на Кавказе для Николая I сформировали шикарный конвой из горцев, статных красавцев на горячих конях, одетых и вооруженных на национальный манер. Иностранцам очень нравилось. Горцев отбирали из числа «немирных». Логика была такая: они не любят русских, мы выберем главарей, привезем в Петербург, они попривыкнут, наберутся столичной культуры, вживутся, а по возвращении домой станут уже проводниками русского влияния. (А теперь представьте себе, чтобы ФСО… ну, вы поняли…) Расчеты Бенкендорфа может и не вполне оправдались, но проблем с горским конвоем не возникало.

Г. Бибиков отдельную и обстоятельную главу книги отвел именно практике деятельности жандармов и III Отделения при Бенкендорфе, рассмотрев все ее направления — и насчет надзора за иностранцами, и о противодействии западной пропаганде (Николай I считал ниже своего достоинства реагировать на выпады европейской прессы; Бенкендорф же настаивал на контрпропаганде, тем более что европейские публицисты действительно часто врали и преувеличивали, взять хотя бы маркиза де Кюстина. Бенкендорф организовывал печатные ответы и тайно держал на зарплате нескольких европейских газетчиков), и о цензуре русской печати.

Исследование Г. Бибикова несомненно привносит много нового. Но автор не дошел (что вполне простительно, учитывая объем проделанной им работы) до уровня анализа резолюций Бенкендорфа на конкретных делах. Между тем мой опыт выборочного, почти случайного обращения к делам из архива III Отделения заставляет думать, что таким путем мы бы узнали о графе еще много нового. Вот читает он донесение. Как реагирует, какие дает указания, как направляет дело? (Кстати, почитавши сколько‑то этих бумаг и резолюций, начинаешь сомневаться в знаменитой лени графа Александра Христофоровича.)

Тут не только добродушная посылка красок и кисточек политическому изгнаннику. Дело о смерти 7‑летней дворовой девочки, по слухам от побоев барыни: строжайше расследовать, попутно оказывается, что барыня вроде бы и своих детей скверно содержит — барыню под суд, имение взять в опеку (т. е., грубо говоря, «назначить внешнее управление»)[2]. Дело об убийстве помещика, вероятно его крепостными: жандармы немедленно повернули дело против помещика и его жены, которые крестьян своих притесняли и разоряли — имение у вдовы забрали в опеку, а убийц не нашли, да и не очень искали[3]. Ну и так далее. Во всех делах, что я видела, Бенкендорф неизменно вступался за слабых и беззащитных. Вступался за крепостных против помещиков. Известно, что он многократно и на разные лады повторял, что крепостное право есть пороховой погреб под государством.

Откуда же дурная репутация Бенкендорфа? Почему он стал главным душителем свободы? А потому, что был сторонником жесткой цензуры, не допускал и намека на обсуждение в печати каких‑либо недостатков российской государственной жизни и, как следствие, не был любим пишущей братией.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Впрочем, С. Г. Волконский рассказал в своих мемуарах, что вернувшись из наполеоновской Франции, где существовало несколько независимых друг от друга ведомств, выполнявших функции политической полиции, Бенкендорф задумался о необходимости устройства рода жандармерии, состоящей из «честных, смышленых» соглядатаев для информирования правительства. По словам Волконского, Бенкендорф даже составил и представил Александру I проект и приглашал товарищей к участию. У современных исследователей (включая Г. Бибикова и Д. Олейникова) принято стало видеть в этом эпизоде провозвестье будущего бенкендорфовского проекта создания I I I Отделения. Выходит, мысль эта подспудно не оставляла Бенкендорфа полтора десятилетия. Но проект, о котором говорит Волконский, не сохранился, нет и никаких иных документальных следов той инициативы, ничего, кроме воспоминаний декабриста, написанных уже после создания I I I Отделения. Поэтому, как мне кажется, к рассказу Волконского (в целом честного мемуариста) следует относиться с большой осторожностью: последующие события могли преувеличить этот эпизод в его памяти.

[2] ГА РФ. Ф. 109. 4 эксп. 1831. Оп. 171. Д. 200. Эти истории были рассказаны мной совместно с В. С. Тольцем в программах передачи «Документы прошлого» радио «Свобода». См

. http://www.svobodanews.ru / content / transcript / 1 952 482.html

[3] ГА РФ. Ф. 109. 4 экс. 1831. Оп. 171. Д. 202. http://www.svobodanews.ru / content / transcript / 1 976 705.html

       
Print version Распечатать