Будущее от Future, или будь, что будет

Рецензия на: Донелла Х. Медоуз, Деннис Л. Медоуз, и Йорген Рандерс. Пределы роста. 30 лет спустя. М.: ИКЦ «Академкнига», 2008.

Norman Brosterman. Out of Time. Designs For The Twentieth-Century Future, Harry N. Abrams, Inc., Publishers. 2000 («Вне времени. Чертежи для будущего двадцатого столетия»).

Владимир Одоевский, «4338-й год. Петербургские письма» // Полдень, XIX век: Сборник фантастических произведений. М.: Корпорация «Сомбра», 2005.

* * *

Вне таком уж и далеком 1974 году авторы сборника статей ведущих советских ученых «Заглянем в будущее» были абсолютно уверены, что «деятель науки в отличие от писателя-фантаста считает возможным предвидение лишь таких событий, зародыши которых можно разыскать сегодня».

Что же предвидели советские ученые 35 лет назад в отношении 2000 года? Это весьма любопытно:

  • «Огромное распространение приобретет каменное литье для строительства жилищ и дорог. При этом любой грунт на месте строительства можно будет превращать в литой материал»;
  • «По мере усовершенствования полупроводниковой техники, ЭВМ появятся во всех библиотеках, а затем и во всех квартирах наряду с телевизором и холодильником. Кстати, о телевизорах. Работа в области создания крупных кристаллов полупроводников приведет к сверхплоским безвакуумным телевизорам, которые можно будет вешать на стене, как картину»;
  • «…выращивание живых организмов в колбах и поправка генных дефектов (то есть неселекционное управление наследственностью) …»;
  • «…получат широкое использование электрохимические источники энергии на автономных транспортных средствах, почти не загрязняющие воздушный бассейн и с низким уровнем шума»;
  • появление гражданских самолетов с вертикальным взлетом и посадкой;
  • «Появится сверхскоростной наземный транспорт на воздушной подушке или с магнитным подвешиванием»;
  • «…будут обследованы все планеты нашей системы и будет дан ответ на вопрос о существовании или отсутствии жизни на них»…

И под всем этим технико-технологическим великолепием – твердый фундамент методологии. Простой, понятный и доступный: «Любой прогноз – это в первую очередь процесс экстраполяции, базирующийся на компетентных и хладнокровных оценках того, что было в прошлом, и того, чем мы располагаем в настоящем». Волшебное слово произнесено – экстраполяция.

Классический пример использования этого метода – легендарный уже первый доклад Римскому клубу «Пределы роста»[1] (опубликован в 1972 году). Если говорить коротко, то в докладе, исходя из некоей математической модели, утверждалось, что коллапс человечества неизбежен, поскольку неизбежно истощение всех видов ресурсов, в том числе и трудовых. «В конце концов, численность населения снижается, поскольку повышается смертность в результате нехватки продуктов питания и медицинских услуг. Точно рассчитывать время этих событий не имеет смысла, так как уровень агрегирования модели высок и в ней присутствует множество неопределенных факторов. Однако важно, что рост прекращается около 2100 года. С определенной уверенностью можно сказать, что если в современном мире не произойдет коренных изменений, рост численности населения и промышленного производства остановится не позднее начала будущего столетия», – отмечали авторы «Пределов роста» Донелла и Денис Медоузы, Йорген Рандерс и Вильям В. Бернес.

Экстраполяционные способы прогнозирования будущего очень хорошо описываются известной фразой – «метод научного тыка». Именно это и произошло с первым докладом Римскому клубу. Недаром его авторы уже в 1992 году опубликовали еще один, уточненный прогноз – «За пределами роста. Предотвратить глобальную катастрофу. Обеспечить устойчивое будущее».

Явный дефицит идей, новых теорий. Человечество как будто буксует, увязнув по уши в созданной им самим второй природе – невероятном количестве гаджетов (от англ. gadget: приспособление, принадлежность, техническая новинка; но также – безделушка, ерунда).

Технологии истощились. Вернее, истощились фундаментальные основы технологий. «В конце концов, наука… выполнила почти все, что от нее требуется для того, чтобы обеспечить человеку комфортабельную жизнь. Но достижение мечты человечества – построение коммунизма – не сводится к успехам техники», – отмечал в 1974 году один из авторов цитированного выше сборника «Заглянем в будущее». И действительно, принципиально нового ничего нет вот уже более ста лет: рентгеновское излучение открыто в 1895 году; электрон – в 1897 году; явление радиоактивности – в 1898-м.

Даже Интернет никто – почти никто! – не смог предсказать. Почти – потому что русский писатель Владимир Одоевский в своем неоконченном романе «4338-й год. Петербургские письма», отрывки из которого начали печататься в 1840 году, говорит о некоем необычном способе коммуникации: «…для сношений в непредвиденном случае между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далеком расстоянии разговаривают друг с другом».

Вот еще несколько прогнозов от князя Одоевского:

  • «…может быть, XIX столетие еще не кончится, как аэростаты войдут во всеобщее употребление и изменят формы общественной жизни в тысячу раз более, нежели паровые машины и железные дороги»;
  • «Конечно, мы, китайцы, ныне ударились в противоположную крайность – в безотчетное подражание иноземцам; все у нас на русский манер: и платье, и обычаи, и литература; одного у нас нет – русской сметливости, но и ее приобретем со временем. Да, мой друг, мы отстали, очень отстали от наших знаменитых соседей; будем же спешить учиться, пока мы молоды и есть еще время»;
  • «…дамские платья из эластичного хрусталя»;
  • «дорожные гальваностаты – воздушные шары, – приводимые в действие гальванизмом»;
  • «Изобретение книги, в которой посредством машины изменяются буквы в несколько книг»;
  • «…будет приискана математическая формула для того, чтобы в огромной книге нападать именно на ту страницу, которая нужна, и быстро расчислить, сколько затем страниц можно пропустить без изъяна».

Тематические пересечения с прогнозами 1960 – 1970-х годов очевидны: транспорт, материаловедение, информационные технологии, социальные трансформации… Это позволяет предположить, что мы имеем дело не со специфической, а с универсальной характеристикой футурологических прогнозов. Богатый фактический материал на эту тему стал доступен как раз накануне смены тысячелетий. Появилось великое множество подборок футурологических прогнозов, сбывшихся и не сбывшихся. Вот характерное название одной такой подборки – альбом «Out of Time. Designs For The Twentieth-Century Future» («Вне времени. Чертежи для будущего двадцатого столетия»).

Составители альбома собрали прекрасную коллекцию изображений, публиковавшихся в научно-фантастических журналах в конце XIX – середине XX веков. Визуально – завораживает! Но идеологически – все то же: гигантские многоуровневые мегаполисы, перекрытые куполами из ячеистых конструкций; невероятной изощренности монорельсовые дороги; сверхскоростные дирижабли. Ближе к середине прошлого века – стремительные ракетопланы, города на орбите (впрочем, и на океанском дне тоже), антропоморфные роботы. Конечно, не обошлось без прогнозов ракетно-ядерной войны и проектов лунных баз…

В качестве методики проектирования будущего работает все та же классическая экстраполяция: берем за основу современные тенденции и проецируем на будущее, преувеличивая их масштаб. «Результат ее применения, – пишет обозреватель Financial Times Джон Кэй, – переоценка последствий краткосрочных тенденций и недооценка масштабов и природы долгосрочных изменений. Мало кто из нас способен представить себе картину будущего, радикально отличающегося от настоящего. А вот нарисовать мир, в котором все тенденции лишь продолжают нынешние, – это легко»[2].

Ну, допустим, не так уж и легко. Но в главном Джон Кэй прав – «переоценка последствий краткосрочных тенденций и недооценка масштабов и природы долгосрочных изменений». Именно на этом и «погорели» авторы большинства футурологических прогнозов. Их подход к будущему был сугубо операционалистский: будущего, как такового, в данный момент не существует. Они ошибочно не принимали во внимание ключевой ресурс – само будущее.

Нынешнее поколение наиболее нетривиальных футурологических прогнозов онтологически тем и отличается, что они рассматривают будущее как разновидность полезного ископаемого. Будущее как способ управлять настоящим.

Если еще 20 – 30 лет назад будущее заканчивалось – вернее, считалось вполне созданным – с появлением на прилавках очередного гаджета, то теперь создание гаджета – только предвестье будущего. Вернее, вопрошание будущего. Следствие: будущее можно формировать, предъявляя ему гаджеты.

«Мы должны предвидеть воздействия технического нововведения на социальную, культурную и психологическую среду, – замечал Алвин Тоффлер. – Широко распространено убеждение, что автомобиль изменил лицо наших городов, потеснил домовладение и систему розничной торговли, изменил сексуальные традиции и ослабил семейные связи. На Среднем Западе быстрому распространению транзисторных радиоприемников приписывается связь с усилением арабского национализма. Контрацептивы, компьютеры, космические достижения, как и изобретение и распространение таких „мягких“ технологий, как системный анализ – все несут в себе значительные социальные изменения»[3]. Написано это было еще в 1970 году.

В условиях постиндустриального мира, когда мы имеем дело с информационными технологиями (IT), или, как их называет Тоффлер, «мягкими» технологиями, гаджеты уже изначально создаются с намерением определенным образом повлиять на тип поведения людей.

Другое дело, что гаджеты каким-то непостижимым образом ускользают из игры по предложенным для них правилам, проявляя при этом поистине протеическую текучесть. Картина усложняется, становится трудно предсказуемой еще и потому, что в системе возникают и обратные связи (feedback): свойства продукта / гаджета определяются пользователями, а не инженерами.

Никто не мог предположить, например, что изобретение в 1970-е годы пульта дистанционного управления (ДУ ) телевизором изменит не только стратегию смотрения ТВ , но и наше восприятие действительности. А ведь кажется, что инженеры японской корпорации AKAI, создавая ДУ , решали вполне банальную, частную техническую задачу: облегчить человеку функцию переключения программ телевизионного приемника. Но в итоге изменилось само восприятие телевизионной коммуникации: теперь мы смотрим несколько программ одновременно или вообще не смотрим. Появилось такое социальное явление (даже клиническая нозология), как заппинг (от англ. zapping – раз-раз; пережигание перемычек) – «перепрыгивание» с канала на канал.

Под эту стратегию смотрения вынуждены подстраиваться рекламодатели. Обратите внимание: в прайм-тайм по всем основным телевизионным каналам рекламные блоки транслируются почти одновременно. Реклама тотальна и неотвратима! Писатель Виктор Пелевин, кажется, первым из беллетристов подметил появление на социальной сцене такого «заппингующего» субъекта («субъект номер два» в его терминологии). Выводы Пелевина предельно радикальны: «С этой точки зрения субъект номер два – нечто совершенно невероятное и неописуемое. Это телепередача, которая смотрит другую телепередачу. В этом процессе участвуют эмоции и мысли, но начисто отсутствует тот, в чьем сознании они возникают»[4].

Будущее приобретает свойства субъектной субстанции. Будущее желает быть актуализированным уже сегодня, немедленно; требует хотя бы называния, чтобы тут же реализоваться. «Будущее – не то, что будет (так мыслят о нем лишь план, манифест и утопия), а то, что может быть», – подчеркивает американский философ и культуролог Михаил Эпштейн[5]. Конструируя настоящее, ученые проектируют будущее.

Парадоксальная, на первый взгляд, прямо-таки топологическая инверсия, когда футурология оказывается всего лишь способом предсказания настоящего, на самом деле имеет глубокий смысл и давно уже отрефлексирована даже в беллетристике. Вот что пишет по этому поводу американский писатель-фантаст Уильям Гибсон (именно Гибсон в своем романе «Нейромант», 1984 года, впервые ввел в оборот слово «киберпространство»; он же придумал и термин «киберпанк»): «Разумеется, мы не можем представить, как будут выглядеть наши потомки. И в этом смысле у нас нет будущего. В отличие от наших предков, которые верили, что оно у них есть. Наши прадедушки могли спрогнозировать мир будущего, исходя из того, как выглядело их настоящее. Но сейчас все изменилось. Развернутые социальные прогнозы – это для нас недоступная роскошь; наше настоящее стало слишком кратким, слишком подвижным, и прогнозы на нем не могут устоять. Мы не ведаем будущего, мы только оцениваем риск. Прокручиваем различные сценарии. Занимаемся распознаванием образов»[6].

Гораздо более эффективный способ создать будущее не порождение все новых гаджетов (это всего лишь знакомая нам экстраполяция современных технологий и тенденций), а отправка в будущее значений (знаков). Михаил Эпштейн называет эти значения футурологизмами. «Футурологизмы – это слова, которые предшествуют самим явлениям, как бы опережают их, а возможно и предвещают их, формируют те понятия, из которых в свою очередь могут формироваться сами явления»[7].

Означаемого еще нет, а означающее – уже там, в будущем. Между прочим, именно в такой парадигме мыслил, судя по всему, еще Александр Герцен: «Действовать на людей можно только грезя их сны яснее, чем они сами грезят, а не доказывать им свои мысли так, как доказывают геометрические теоремы». Вот достойная задача для современной прогрессивной футурологии, на знамени которой должно быть написано: «Порождение альтернативных вероятностей!».

Но пока по-прежнему в будущее предпочитают забрасывать гаджеты[8]:

2020: первый пилотируемый полет к Марсу;

2025: успешное клонирование человека;

2029: эффективный и высокоскоростной интерфейс между компьютером и мозгом;

2030: технология автоматического вождения автомобиля;

2049: нанороботы (наноботы) будут использоваться для трехмерного воспроизводства людей и предметов;

2052: автомобили на водороде;

2099: компьютерные технологии смогут воспроизвести человеческий мозг…

Экстраполяция бессмертна! Впрочем, князь Владимир Одоевский и ей положил предел. Примерно к 4000 году от Р . Х . «Человечество достигает того сознания, что природный организм человека не способен к тем отправлениям, которых требует умственное развитие; что, словом, оказывается несостоятельность орудий человека в сравнении с тою целию, мысль о которой выработалась умственною деятельностию. Этою невозможностью достижения умственной цели, этою несоразмерностью человеческих средств с целию наводится на все человечество безнадежное уныние – человечество в своем общем составе занемогает предсмертною болезнию».

* * *

[1] Донелла Х. Медоуз, Деннис Л. Медоуз, Йорген Рандерс, Вильям В. Бернес. Пределы роста: Доклад по проекту Римского клуба «Сложное положение человечества». М.: МГУ, 1991.

[2] Джон К эй. Невозможные прогнозы. Ведомости, 11 января 2006. А2.

[3] Алвин Тоффлер. Футурошок. СПб.: Лань, 1997.

[4] Виктор Пелевин. Generation «П». М.: Вагриус, 2003.

[5] Михаил Эпштейн. Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2004.

[6] Уильям Гибсон. Распознавание образов. М.: АСТ , 2006.

[7] Проективный философский словарь: Новые термины и понятия / П од ред. Г. Л. Тульчинского и М . Н. Эпштейна. СП б.: Алетейя, 2003.

[8] Подборка составлена на основе: The Seventh Technology Foresight Future Technology in Japan toward the Year 2030 и GEO. 2008. № 4.

       
Print version Распечатать