"О, если бы мужчины всей земли имели одну голову
на всех, чтобы я мог срубить ее одним ударом меча!"

Калигула

Ландшафт крупного российского бизнеса стремительно заполняют структуры под названием "госкорпорации" - отраслевые монстры, объединяющие внутри себя государственные и ренационализированные предприятия. Уже созданы Объединенная авиастроительная и Объединенная судостроительная корпорации, Банк развития, Фонд содействия реформированию ЖКХ и компания в перспективной нанотехнологической отрасли "Роснанотех". В самое ближайшее время создаются госкорпорация по строительству олимпийских объектов "Олимпстрой" (уже решено, что эту корпорацию возглавит бывший президент Транснефти Семен Вайншток), госкорпорация в атомной энергетике "Росатом", госкорпорация "Российские технологии" (на базе "Рособоронэкспорта"). Следующие на очереди - корпорация по строительству автомобильных дорог "Автодор", корпорация в рыболовной промышленности "Росрыбфлот", госкорпорация по распределению лекарств для "льготников" и пр. И все это - не считая уже общепризнанных государственных гигантов вроде "Газпрома", "Транснефти", "Роснефти", РЖД, Сбербанка и т.п., которые и так занимают первые позиции по объему выручки среди российских компаний.

Процесс укрупнения и огосударствления особенно удивительно выглядит на фоне реструктуризации одной из самых важных инфраструктурных отраслей - российской энергетики. Там все активы РАО ЕЭС в несколько этапов были разгруппированы, разделены по степени автономности и стратегической значимости и уже около года мало-помалу продаются частным инвесторам. Понятно, что реформа РАО - детище другой (хотя совсем недавней еще) эпохи, когда вера в живительную силу частного интереса еще присутствовала в умах политиков, а в казне было слишком мало денег, чтобы потянуть многомиллиардные инвестиции в генерацию и распределение энергии. Сейчас иные времена: о том, что, вполне возможно, и здесь не за горами создание какой-нибудь новой квазигоскорпорации, Владимир Путин намекал еще в мае - ведь и так можно прочесть его слова о создании "правопреемника" РАО ЕЭС и определении санкций для нерадивых частных инвесторов. Да и скупка большей части приватизируемых энергоактивов "Газпромом" о многом говорит.

Промышленная политика многих развивающихся стран напоминает блуждание между двумя соснами, одна из которых - тотальная приватизация, а вторая - тотальная национализация. У каждой из двух "сосен" масса апологетов среди экономистов и политиков. И хотя кажется, что аргументы в пользу выигрышности каждой из позиций (в том числе анализ практики) столь убедительны, что оппонентам впору бы образумиться, но не меньшей силы убедительные аргументы находятся и у противников. В итоге самые прозорливые из спорящих (такие, как нобелевский лауреат Герберт Саймон) вынуждены констатировать: окончательных свидетельств в пользу эффективности хозяйствования частных или государственных собственников просто нет.

У российского блуждания, конечно же, история особая. Государственный корпоративизм в 20-е и 30-е годы стал единственной альтернативой нарождавшемуся классу нэпманов-лавочников. Было понятно, что модернизация отсталой, но очень амбициозной аграрной страны (80% населения в деревнях) не могла происходить только вследствие частного интереса, - локомотивами модернизации стали наркоматы, отраслевые "министерства", созданные еще в 1917-м, но приобретшие особую силу при Сталине. Надо сказать, что тогдашние структуры добились своих целей (пусть зачастую и средствами, уже невозможными для частного бизнеса в XX веке) - в стране возникла современная добывающая и перерабатывающая промышленность, позволившая выдержать войну с технологическим лидером и быстро восстановиться в послевоенное время.

Трудно сказать, где именно в 2000-е вновь возникла идея о государственных корпорациях, - как многие блуждающие мемы, она все время появляется то здесь, то там. Понятно, что глобализация ставит перед Россией очень серьезную задачу: опережающим ростом догнать ведущие мировые державы, восстановить потерянный в 90-е технологический задел, создать конкурентоспособную промышленность в высоких переделах... Понятно, что обращение к опыту прошлого тут же выдает подсказку - индустриализация 30-х годов, проведенная под жестким государственным контролем. Очень удобно, когда одна инстанция отвечает за всю отрасль, когда понятно, кого именно хвалить за достижения и ругать за провал, - прямо по Калигуле, мечтавшем о том, чтобы у мужчин мира была одна голова, которую он при случае мог бы отрубить.

Вот в словосочетании "жесткий контроль" и кроется закавыка. Далеко не случайно большая часть экономистов ставит под вопрос способность государства эффективно управлять экономикой. В случае классического предпринимателя, мотивированного классическим же стремлением к максимальной прибыли, довольно понятен и интерес, и исход деятельности (самоорганизация порядка "невидимой рукой" рынка, по Адаму Смиту). В больших корпорациях, где вместо предпринимателя появляются акционер и руководитель бизнеса, владельцы и менеджеры договариваются между собой о некотором справедливом распределении доходов - интерес понятен и здесь, хотя уже возникает масса подводных камней (почему бы, скажем, директору не построить на средства компании себе особняк, взять и не отдать кредит и т.п.?). В государственной сфере чиновник должен мотивироваться абстрактным "общественным благосостоянием", которое он призван максимизировать; но очень трудно при этом удержаться от искушения использовать служебное положение в личных целях - а значит, вместо того, чтобы думать о достижении поставленной стратегической цели, чиновник-менеджер будет больше думать о собственной маленькой "лесопилочке" возле этой цели.

Сталинские наркоматы держались на тотальном контроле и на угрозе очень жестокого наказания - и даже здесь люди не удерживались, чтобы не попользоваться предоставленным рычагом власти (по версии некоторых историков, сталинские репрессии конца 30-х были связаны в том числе и с попыткой "очистить" госаппарат от всеразъедающей коррупции). Есть ли возможность в следующий президентский срок развернуть такую же машинерию контроля и наказания, да и рискнет ли нынешняя элита это сделать? Можно не сомневаться, что ответ здесь отрицательный. А без подобных механизмов госкорпорации будут заведомо менее мобильны и куда менее экономически продуктивны, чем их аналоги из прошлого.

Возникает и другой вопрос, тоже связанный с соотношением частного и государственного интереса. В либеральной картине мира государство - необходимое зло, обеспечивающее основные экономические институты, но почти не участвующее в реальной экономике. В этатистской картине мира государство выступает и как регулятор, и как активный игрок. Что происходит, если в конкуренцию вступают государственная и частная компании? Легко ли будет удержаться от того, чтобы не использовать для поддержки госпроекта регулирующие возможности? Скорее всего, нет - и недавним свидетельством тому конфликт за клиентов между государственным "Шереметьево" и частным "Домодедово". Вот простая иллюстрация: частный бизнес вкладывается в серьезный, по российским меркам, проект реконструкции аэропорта, честно выигрывает конкурентную борьбу с госкомпанией и переманивает многих из ее клиентов, а потом появляется регулятор (он же - надзирающий за госкомпанией) и административными мерами пытается отрулить все "как было". Несколько подобных кейсов - и самые социально ответственные бизнесмены задумаются, стоит ли им делать больше, чем "поддерживающие" инвестиции (читай - ровно столько, чтобы используемый актив не развалился до поры до времени). Это будет означать только одно: никакой альтернативы госкорпорациям не будет. А то, что отсутствие достойных соперников развращает даже самых сильных и талантливых, известно было еще древним грекам.

Так что же - государство движется совсем не по тому пути, по которому следовало бы? Получается, что так. По крайней мере, развивающиеся страны, добившиеся в последние десятилетия больших экономических успехов (например, Китай, Индия или "азиатские тигры"), шли по пути сбалансированного частно-государственного партнерства. Мотор роста в этих странах - малый и средний бизнес, движимый частным интересом. Государство выступает партнером, скорее, в больших компаниях, где оно часто держит значимую (но не контрольную) долю, предоставляет льготы по экспорту и кредитованию, частичное финансирование НИОКР и пр. Самое важное - государство не пытается полностью подменить собой рынок, а, скорее, закрывает прямым регуляторным участием те сферы, где еще не сформировались общественные институты, нет нормального законодательства и т.п. Более того, там, где регуляторное участие уже избыточно, государство, как правило, стремится свое присутствие ограничить (например, при постепенном выкупе китайских государственных предприятий менеджментом). Это - истории успеха. А примеров эффективно выполненной и принесшей весомые плоды тотальной национализации и "госкорпоративизации" в современном мире, к сожалению, нет.

Но - нет худа без добра - в происходящем повсеместном распространении корпорации в качестве инструмента государственного управления есть и свои плюсы. О многих из них говорится в опубликованной недавно в газете "Ведомости" статье А.Еганяна "Госкапитализм: право на госкорпорацию", и нет смысла утомлять читателей повторным перечислением. Одно качество представляется очень важным - это увеличение прозрачности государственных расходов. Многие государственные программы (а всякое серьезное вмешательство государства предполагает такую программу) чрезвычайно непрозрачны по целям, результатам и затратам. Если программы превращаются в "госкорпорации" (как, скажем, это происходит с финансированием нанотехнологических разработок или строительством олимпийских объектов), появляется, по крайней мере, шанс более эффективно (по сравнению с простой "программой") контролировать стратегию и бюджет. И там, где в этом есть нужда, то есть там, где стоит реальный выбор между разными формами государственного управления, госкорпорации могут быть более "понятны" (опять же понятны и упомянутым уже "мышлением Калигулы"). Но эта "понятность" - все же сомнительный повод делать госкорпорации тотальным форматом экономики.