Восточная Европа: необщее выраженье лиц

За 20 с небольшим лет, прошедших после антикоммунистических революций, Восточная Европа – будем по привычке называть ее так, хотя ее жители предпочитают говорить о Европе Центральной, – превратилась в относительно малозаметный регион. Это в чем-то хорошо: времена, когда «пространство между Германией и Россией»[1] привлекало внимание всего мира, обычно были связаны с переворотами, войнами и переделом границ – событиями, редко делавшими жизнь указанного пространства осмысленнее и благополучнее. На фоне катастрофического ХХ столетия последние 20 лет для Восточной Европы – не золотой век, но по крайней мере заслуженный отдых. Это не значит, что в странах, которые мы иногда по привычке еще называем «бывшими соц», ничего общественно значимого не происходит. Все же здесь не Лихтенштейн. Более того, два посткоммунистических десятилетия стали для восточноевропейцев временем довольно интересной эволюции – не только политической и экономической, но и психологической.

Первый ее признак: умер Милан Кундера. Нет-нет, чешский писатель, ставший французским и родину не навещающий, жив и здравствует в Париже. Но почила в бозе сформулированная Кундерой еще за «железным занавесом» концепция Центральной Европы, «похищенной» Советами и жаждущей воссоединения с европейской цивилизацией. Воссоединение произошло, и европейскости былых соцстран теперь не отрицает никто, тем более что в большинстве из них она закреплена политически – членством в ЕС и НАТО. Более того, у Восточной Европы есть по меньшей мере один козырь, который она может предъявить и западным, и восточным своим соседям, первым – как свидетельство родства, вторым – наоборот. Это работающие демократические режимы, далеко не идеальные, пронизанные коррупцией, но все же худо-бедно обеспечивающие гражданам соблюдение их основных прав и власть закона. В политическом плане граница между Европой и «не-Европой» сейчас проходит там же, где стояли когда-то пограничные столбы СССР.

Тем не менее выяснилось, что разница между востоком Европы и ее западом не меньше, чем между востоком Европы и еще бóльшим востоком – Россией и всей постсоветской ратью. А европейскость многолика и часто, как и красота, находится в глазах смотрящего. Так что британец, француз или австриец, сталкиваясь с польским, литовским или словацким гастарбайтером, склонен смотреть на него скорее «ориенталистски», если не сказать покрепче, нежели как на своего собрата-европейца. Таким образом, в какой-то мере «реевропеизация» Восточной Европы явилась возвращением на круги своя. Причем круги довольно давние, когда Брэм Стокер помещал действие романа о Дракуле в «дикую» Трансильванию, а австрийский канцлер Меттерних говорил, что Азия начинается за восточной окраиной Вены.

Но, как бы то ни было, о том, что случилось с ними в последние 20 лет, большинство жителей региона не жалеет. По данным опроса, проведенного этой осенью по заказу Вышеградского фонда в четырех странах (Венгрии, Польше, Словакии и Чехии), падение коммунистических режимов считают «позитивным» или «скорее позитивным» событием от 54 (в Венгрии) до 75 (в Польше) процентов опрошенных, «негативным» или «скорее негативным» – от 5,5% (Польша) до 15% (Словакия). «Рейтинг» вступления в ЕС несколько ниже – от 43% (Чехия) до 59,6% (Польша), но и тут перевес положительных ответов над отрицательными весьма велик.

Второй признак восточноевропейской эволюции – распад того единства (точнее, искусственной унифицированности) региона, которое обеспечивалось некогда коммунистической властью. Своя специфика была в каждой соцстране, однако как на идеологическом, так и на сугубо бытовом уровне пространство от Аша[2] до Владивостока объединяло многое, от типовых панельных домов до «качества» еды в школьных столовых. После революций рубежа 1980-90-х весь регион, избавившийся от коммунизма, по привычке воспринимали как нечто однородное, объединенное общими проблемами, а потому склонное к развитию в одном направлении и по одним законам. Многие западные аналитики изрядно удивились, когда в 90-е годы выяснилось, что в так называемой Центрально-Восточной Европе (ЦВЕ) возобладали одни тенденции, на Балканах – другие, а бывший СССР и вовсе распался на несколько не похожих друг на друга регионов.

В последнее десятилетие эта «непохожесть» стала еще заметнее. Совсем разная общественная атмосфера теперь даже в столь близких странах, как Польша и Венгрия, Чехия и Словакия. Последняя – одна из трех стран Восточной Европы (две другие – Словения и Эстония), вступивших в зону евро. Поэтому нынешний европейский кризис воспринимается в Словакии куда острее, чем в соседних странах, сохранивших свои валюты. Чехия же, напротив, стала островком осторожного евроскептицизма, подогреваемого президентом Вацлавом Клаусом, которому, похоже, доставляет искреннее удовольствие подпускать шпильки Брюсселю. А Венгрия, недавно политически резко качнувшаяся вправо, погрузилась в болото подлинных и мнимых национальных обид, что в сочетании с тяжелой экономической ситуацией привело к возникновению в стране психологической атмосферы, близкой к параноидальной.

Напротив, Польша производит впечатление общества, которое заметно оздоровилось и экономически, и политически. Она едва ли не единственной в ЕС практически не пострадала от первой волны кризиса (2008-10). А результаты парламентских выборов, состоявшихся этой осенью, говорят о том, что традиционный польский консерватизм, замешанный на радикальном национализме и католицизме, явно уступает либеральным и проевропейским силам. Правда, надолго ли – неизвестно. Когда я спросил своего краковского знакомого о том, чтó поляки ждут от будущего года, ответ был таков: «Футбол[3]. И кризис в Европе, конечно». Смесь, характерная для Восточной Европы: аполитичная «нормальная жизнь» – и угрозы, корни которых лежат где-то за границей, а значит, и решения – там же. С 1918 года, когда этот регион стал совокупностью малых и средних национальных государств, именно в этом – его главная проблема: стремление самостоятельно обустроить собственную жизнь – и недостаток сил для того, чтобы это сделать.

Третья черта восточноевропейской эволюции – постепенный уход из общественного сознания исторических факторов, долго игравших гипертрофированную роль. Это прежде всего факторы русский и немецкий. По данным уже упоминавшегося выше опроса, «скорее не доверяют» или «совсем не доверяют» русским от 25% (в Словакии) до 48% (в Польше) местных жителей, немцам же – от 11% (в Венгрии) до 29% (в Чехии). Уровень доверия русским – от 16% (в Чехии) до почти 33% (в Словакии), немцам – от 30% (в Чехии) до 54% (в Венгрии)[4]. Но преобладает нейтральный, эмоционально не окрашенный подход. Сегодняшняя Восточная Европа, оглядываясь на запад или восток, не имеет особых оснований кричать «Враг у ворот!». Это, возможно, главное, что произошло с регионом за последние 20 лет.

Примечания:

[1] Выражение чешского историка Яна Кржена, многое говорящее о мировосприятии восточноевропейцев.

[2] Город на крайнем западе Чехии, у границы с Баварией.

[3] Польша вместе с Украиной, как известно, принимает Евро-2012.

[4] Для полноты картины приведу данные об отношении к американцам: «скорее не доверяют» и «совсем не доверяют» им от 17,5% (Польша) до 28,5% (Венгрия) респондентов, «полностью доверяют» и «скорее доверяют» – от 30,6% (Венгрия) до 44% (Польша).

       
Print version Распечатать