Как известно, в политике часто важно не только то, что делается, а для чего это что-то делается.

Уже изначально инициатива, выдвинутая Президентом Дмитрием Медведевым по изменению сроков полномочий президента и парламента, была более чем спорной. В значительной степени именно потому, что для ее реализации требовалось изменение Конституции. Первоначально, внося данную инициативу, Медведев утверждал, что лишь уточняет вопросы конституционного устройства, не меняя их базовых положений. И уже изначально это было неправдой. Потом, что, во-первых, принятие этих инициатив меняло саму цикличность политической жизни, которая теперь приобретала в значительной степени и другие формы, и другой ритм. Во-вторых, они ограничивают зависимость власти от граждан, степень ее ответственности.

Но это то, о чем речь шла первоначально.

То, что Президент Медведев сказал в Ижевске, разъясняя свою позицию журналистам, – еще хуже. Сославшись на практику европейских государств, он выдвинул тезис о естественности не только периодического изменения Конституции, но и возможности ее подстраивания под задачи той или иной политической ситуации, одновременно приведя пример Франции, где в течение полувека существовал семилетний срок полномочий президента.

Однако пример Франции не вполне правомочен, поскольку введение по инициативе де Голля срока подобной длительности на тот момент, строго говоря, означало утверждение личной власти де Голля. Де Голлю удалось тогда решить стоявшие перед Францией задачи. Он заслуженно приобрел славу и авторитет, которыми пользуется до сих пор. Только надо учитывать, что, с одной стороны, он приобрел авторитет не за счет семилетнего срока полномочий, а за счет роли в освобождении Франции и борьбе с гитлеризмом. А с другой – при всем своей общенациональном авторитете – вынужден был уйти с занимаемого им поста президента досрочно в результате массовых протестных выступлений 1968 года и проигранного после этого национального референдума.

Так что, ссылаясь на этот пример, Медведев демонстрирует либо обычное для юристов слабое знакомство с историей и политологией, либо вполне соответственный уровень политического цинизма.

Если же говорить об общем выдвинутом им постулате о подстраивании Конституции под задачи определенного политического этапа, то они сами по себе демонстрируют вполне определенный тип политической философии, имеющей уже на общем уровне как минимум два изъяна.

Первый состоит в том, что Конституция, по определению, – это некий документ общего согласия, принимая который общество и власть признают его первенство над собой, принимают обязательство решать свои задачи в его рамках.

Причем в этом понимании Конституция есть документ, в первую очередь ограничивающий права власти, удерживающий ее в рамках правового регулирования и народного контроля. Она тем самым утверждает, что власть имеет право решать встающие или поставленные перед ней народом задачи только в рамках предписанных Конституцией форм действия и нормативных ограничений.

При той постановке вопроса, которую предлагает Медведев, Конституция – это не ограничения, устанавливаемые обществом для власти, а ограничения, которые власть устанавливает для себя самой и для общества.

Конституция превращается из исходной нормы в инструмент, который власть использует для осуществления своего господства, по существу не интересуясь, одобряет их общество или нет.

Но в таком случае Конституция превращается в инструкцию, поскольку Конституция – это то, что является константой. Это нечто постоянное, что меняется лишь при наличии прямых и явных изменений в обществе.

Другой вопрос, что на самом деле готовность политической элиты и представителей большинства политических фракций, две из трех из которых считают себя оппозиционными, с преданностью голосовать за все, что ни предложит Президент, есть откровенное политическое холуйство и холопство. И, по большому счету, элита такого типа совсем не случайно так явно заигрывает с памятью русской имперской предреволюционной элиты.

Второй же изъян заключается в том, что нарушение принципа неприкосновенности Конституции без особых, явных на то оснований ставит вопрос о ее легитимности и признании. Конституция потому и значима в современном обществе, что по возможности не подлежит изменению, что является неким общим социально значимым основанием согласия масс на подчинение власти в рамках данной Конституции.

Конституция 1993 года вообще была малолегитимна в силу самих условий своего принятия. Однако, будучи провозглашенной как принятая, она стала моментом согласия основных на тот момент политических сил страны, которые по факту согласились с игрой по установленным ею правилам.

И Ельцин, и Путин очень много сделали для легитимации Конституции 1993 года. Собственно говоря, отказ Путина от предложений баллотироваться на третий срок – определенная политическая и гражданская жертва на дело легитимации этой Конституции. Путин принципиально отказался от ее изменения в свою пользу, которое было бы с готовностью принято и холопствующим политическим классом, и очарованным им обществом. Он принес эту жертву именно для того, чтобы показать, что неприкосновенность Конституции выше политической конъюнктуры и интересов того или иного политического деятеля.

Создавалась ситуация, когда изначально малолегитимная Конституция как бы освящалась отказом его от власти. Демонстрировалась легитимизирующая Конституцию ее неприкосновенность.

Медведев, по согласию с Путиным или нет, демонстрирует не только утрату Конституцией неприкосновенности. Более того, он утверждает, что такая неприкосновенность вообще не важна.

Но Конституция, которую может по своему желанию и при одобрении своих дворовых менять правитель, – это не Конституция, а фарс.

Де Голь утратил власть в результате кризиса, поразившего страну всего через три года после его переизбрания и через девять лет после своего избрания на первый срок. Значит ли это, что Медведев поставил себе задачу через девять лет привести в Россию «Май 68-го»? Или он идет к этому неосознанно?

Там, через девять лет после 2008-го, как раз намечается весьма знаменательная дата...