В теплом круге настольной лампы

Муратов Александр, Муратова Дина. Судьбы чехов в России, ХХ век. Путь от Киева до Владивостока. Издательство «Русская традиция», Прага, 2012. 344 стр., 195 илл.

Любительские книги, написанные непрофессиональными историками и непрофессиональными литераторами, пахнут домашним уютом. Мамиными блинами и бабушкиной малиной к чаю. Ну или сахарно-ванильной пампушкой с маком, бухтой, если и бабушке, и маме одного из авторов случилось быть чешками. Как у Александра и Дины Муратовых.

А хороший запах располагает к чтению, как мягкий свет и теплый чай. Плотная белая бумага и ясный четкий шрифт. Старые видовые фотографии, семейные и групповые снимки, милые объявления из еженедельников прошлого века, сеялки Фильверта и Дедины, гимнастические снаряды товарищества Орт и Кашпар и тут же граммофонные пластинки «Экстрафон» фабрики Йиндржишка. Все хорошо и славно. Блины, малина, ну или бухты, пампушки с маком или курагой. Тем неожиданней все в том же черно-белом свете все того же давнего, устроенного быта и устоявшегося житья труп. Еще землею не засыпанный, но уже со снятыми сапогами. И такой оборот может иметь в России семейная история. На фото останки чеха, геройски погибшего летом 1917 в бою под Зборовом прапорщика русской армии и георгиевского кавалера, Вацлава Кашпара. За что он сражался тут, в России, и почему остался в нашей земле — на этот вопрос пытаются ответить его потомки, Александр и Дина Муратовы. Хорошее дело, достойное.

Да только средства, блины и бухты, уютный, мягкий семейный контекст, близкий и теплый круг одной настольной лампы кажется несколько узковатым ввиду поставленной задачи. Не проникает во все углы и щели многообразными еще живыми или уже окаменевшим фигурами заполненного дома. Родного, как выясняется, и нам, и чехам, которых в той стороне, что они сами называли Русью, к началу Первой мировой собралось не менее ста тысяч. То есть, по меньшей мере один из каждой сотни чехов или словаков тогдашней Австро-Венгрии выбирал на жительство наше Отечество. Кто-то на время, для заработка, а кто-то навсегда, буквально, принимая православие и превращаясь из Йиржи в Георгия или из Микулаша в Николая. Именно эти люди, мечтавшие о нерушимом союзе всех славян, о русском князе на пражском Граде, «пусть засияет чешская корона св. Вацлава в лучах короны Дома Романовых», а вовсе не пленные, не дезертиры-перебежчики, в четырнадцатом году слали петицию своему, и вновь не фигурально, а буквально, русскому царю с просьбой разрешить формирование на русской территории чешского войска – Дружины. Для чего? А просто, для дела правого, святого, чтобы плечом к плечу идти в бой с русским братьями против общего всем славянам врага. Сражаться за всем понятные и близкие идеалы. И было на это, а как же, выражено монаршее, самое чистосердечное благоволенье. Цитирую.

«Спустя годы журналист Федор Коваржик писал в "Вестнике Центрального товарищества чехов и словаков из России" (№ 1, 1931 г.), что после аудиенции царь говорил обер-прокурору Святейшего Синода В. К. Саблеру: "Здесь было последнее время много депутаций, ни одна не произвела на меня такого впечатления, как чешская. Дай Бог помощь чехам и словакам". После этих слов царь подал В. К. Саблеру чешский меморандум, попросил его читать вслух, так как хотел еще раз прослушать. В его глазах появились слезы».

Слезы, не слезы, но братские, полные приязни и уважения эмоции и чувства по поводу того, как чехи сражались под русскими знаменами за свою страну и русского царя, звучали и в словах наших собственных военачальников. Например, командующего Юго-западным фронтом Алексея Алексеевича Брусилова. Оставившего такие вот вспоминания о крещенских торжествах девятьсот шестнадцатого:

«В этом празднике принимали участие и внесли много оживления чехи из чешской дружины. Эта дружина имеет свою маленькую историю... Они великолепно сражались у меня на фронте. Во все время они держали себя молодцами. Я посылал эту дружину в самые опасные и трудные места, и они всегда блестяще выполняли возлагавшиеся на них задачи».

Сохранили чехи и веру, и те идеалы, с которыми встали плечом к плечу с тамбовскими, уральскими и забайкальскими, и после переворота семнадцатого. Иначе разве шли бы в одном этапе из бердической тюрьмы в быховскую генерал Антон Иванович Деникин и чешский поручик Войтех Клецанда?

«Вокзал залит светом. Там новая громадная толпа в несколько тысяч человек. И все слилось в общем море — бушующем, ревущем. С огромным трудом провели сквозь него под градом ненавистных взглядов и ругательств. Вагон. Рыдающий в истерике и посылающий толпе бессильные угрозы офицер — сын Эльснера, и любовно успокаивающий его солдат-денщик, отнимающий револьвер; онемевшие от ужаса две женщины — сестра и жена Клецандо, вздумавшие проводить его... Ждем час, другой. Поезд не пускают — потребовали арестантский вагон. Его на станции не оказалось. Угрожают расправиться с комиссарами. Костицына слегка помяли. Подали товарный вагон, весь загаженный конским пометом. Какие пустяки! Переходим в него без помоста. Несчастного Орлова с трудом подсаживают в вагон. Сотни рук сквозь плотную и стойкую юнкерскую цепь тянутся к нам... Уже десять часов вечера... Паровоз рванул. Толпа загудела еще громче. Два выстрела. Поезд двинулся».

Все тут. И смерть, и мужество и нерушимое единство. И как же так вышло, что эта общая, великая война, в которую чехи вступили, выражаясь высоким слогом их собственного меморандума царю «в исторические дни переживаемой нами борьбы между Германством и Славянством», вдруг стала им, по выражению современного историка, «чужой». Чужой именно в тот момент, когда никто в белых рядах на Волге и на Дону не сомневался, что большевики обыкновенные наймиты немецкого генштаба, и битва с ними — лишь продолжение великого славянского похода?

Среди очерков Александра и Дины Муратовых, а именно они и составляют книгу «Судьбы чехов в России, ХХ век. Путь от Киева до Владивостока», трудно найти ответ на этот основополагающий вопрос. И не потому, что рассказ двух авторов далек от правды или тенденциозен, вовсе нет, он просто слишком человечен для нечеловеческих проблем. В домашнем, мягком свете настольной лампы так просто и легко увидеть, даже сыграть, представить в семейном театральном действе то, каким героем был бывший студент Киевского политехнического института Вацлав Кашпар, а вот лечь на исходе июльского жаркого дня, как он, уже окоченевший и без сапог на русскую землю, чтобы задуматься навек, да кто же родных заставит? Тем более когда вокруг, в том же приятном желтом конусе рассеянной теплоты, столько желающих избавить близких от подобного катарсиса. И надо-то немного, чуть-чуть подправить факты, всего лишь навсего обуржуазить чешскую триаду начала века – панславизм, самодержавие и независимость. Оставить от нее лишь только хвост, поскольку голова с ее идей и романтикой сгнила. Царя прогнали, а белые все подчистую проиграли. Так чего мучиться, будем прагматиками, иначе говоря, чешские монархисты, равно гуситской веры и православные, сложили головы в России за Первую республику чехов и словаков – Чехословакию. Смешно? Нелепо?

Но между тем так оно и вышло. Но вовсе не по той причине, которую обычно приводят современные специалисты, чтобы разделывать селедку прошлого. Делить ее на то, что уж отгнило, бесполезно, и годное еще на шубу или под водочку с лучком. Историки и политологи. То самое зло, что иногда, само того не ведая, творит добро. Льет воду милосердия на мельницу гуманизма. Да, например, снабжает писателей-любителей, самодеятельных историков и краеведов готовыми теориями, так все гармонизирующими и упрощающими в домашнем свете настольной лампы. Соединенном неразрывно с ванильным запахом свежих коврижек. Цитирую.

«Прошел год после Второго Съезда, и в апреле 1917 года в Киев начали съезжаться делегаты Третьего съезда Союза ЧС обществ. <....> Состав делегатов отличался от состава участников предыдущих съездов. Первый и второй съезд были съездами представителей российских чехов. Тогда не было среди них делегатов от военнопленных, то есть "австрийских чехов". Теперь среди делегатов Третьего съезда только от военнопленных были 141 делегат и 86 — от войска, причем многие были недавними военнопленными — "австрийскими чехами". Представителей российских старожилов, бывших приверженцев монархии, было на этом съезде только 55 человек.

Примерно 70% всех делегатов съезда были "людьми из дома", недавно вырванными мобилизацией из чешских городов и сел. Они были сторонниками Парижской Чехословацкой Народной Рады, которую возглавляли чешские депутаты австрийского парламента в эмиграции: проф. Т. Г. Масарик — председатель, его заместитель аграрий Й. Дюрих, секретарем Рады был политолог Э. Бенеш, а одним из членов — пилот, офицер французской армии словак М. Р. Штефаник — все сторонники независимой республики. <...> Такой состав делегатов определил ход съезда и принятие решений.

<...>

Съезд признал высшим органом всего чехословацкого освободительного движения Парижскую Чехословацкую Народную Раду во главе с Т. Г. Масариком.»

Это пишется о третьем, так называемом «революционном» съезде Союза Чехословацких обществ в России. И кажется бесспорным и логичным. Ну, вот же, как же, люди из дома, «большинство австрийских чехов», какой тут панславизм и самодержавие – республика, и точка. Ну, а война, понятно, само собой, чужая. Короче, кто тут временные, слазь, отмер славянский корень Дружина, у нас теперь в названии иной, романский, общемировой – Легион.

Между тем, рядом с этим, только что процитированном очерком, в книге Александра и Дины Муратовых другой, за минусом вполне простительных и единичных мелочей несомненно и определенно замечательный по точности и верности действительности. И как раз об одном таком вполне типичном «чехе из дома», военнопленном 1915-го, добровольце Дружины шестнадцатого, и вовсе не о республике мечтавшем, а вполне и искренне разделявшем идеи и веру русских чехов. Наших, здешних, киевских о том, что должна и непременно «засияет чешская корона св. Вацлава в лучах короны Дома Романовых». Оставивший много документальных свидетельств своим тогдашним убеждениям, поскольку по профессии этот самый «австрийский чех» был литератором. Писателем, поэтом. И звался Ярославом Гашеком.

Да и чего же крепче и вернее, если именно за свой фельетон «Клуб чешских пиквиков», которым он приветствовал этот самый судьбоносный чехословацкий съезд, и лишен был будущий автор романа о Швейке всех своих киевских льгот и должностей и послан простым пулеметчиком в окопы. Да. Человек от природы не наделенный практической сметкой, самим понятием о субординации и обходительности, именно эти очень полезные для жизни и в ней устройства свойства взял да и осмеял, в особенности как раз той самой части киевского руководства чешских союзов, что переметнулись от славянофилов и монархистов Червены, Йиндржишка, Вондрака к республиканцу и западнику Масарику. Назвал белое белым, а черное черным. И был отправлен зарабатывать своего солдатского Георгия под Зборов. Туда же, где жизнь свою вот-вот отдаст за идеалы и веру бывший киевский студент, прапорщик русской армии Вацлав Кашпар.

Так что же, выходит, не все, не все «австрийские чехи» были такими, как их теперь удобно и выгодно представлять? И третий съезд Союза Чехословацких обществ в России по справедливости назвали революционным? Имея в виду самое прямое понимание термина. Революции как принуждение одних другими, насилие, навязывание воли одной части общества другой. Возможно, подозреваю только, что это вопрос к автору какой-то совсем иной, будущей книги о нашей общей с чехами истории. Холодному исследователю, профессионалу, равнодушному и безразличному к тому, что будет в теплом, семейном доме, когда все окна разом распахнутся и свет проникнет во все углы и щели. И целое не станут уже делить на гнилое и еще годное. Сквозняк неутомимой, объективной мысли разницы не чувствует.

Ну а пока нет подобной, порадуемся, по крайней мере, тому, что есть. Огромной и важной работе, которую сделали Александр и Дина Муратовы, любители и непрофессионалы, просто собирая факты. Тщательно и скрупулезно, часто забавно повторяясь в описания одних и тех же дел, событий, происшествий, из очерка в очерк снова и снова очерчивая те же контуры, строя те же фундаменты, опоры и мосты. Что, впрочем, очень по-семейному. Так говорят с внуками, чтобы запомнили все крепко-накрепко. И в этом есть, конечно, обаяние. Пусть обаяние и по определению ложь. Но как приятно. И, в общем-то, нормально. Такая ведь задача изначально и стояла. Сделать приятно. Тепло, по-родственному. Со сладкими пампушками, бухтами, что подавались в чешском кафе пана Новака на Фундуклеевской, 19. И об этом, а как же, есть в книге Муратовых прекрасный очерк, о киевских топонимах русско-чешской истории. Стромовка, Шулявка и «Дом со шпилем» на улице Большая Подвальная. Да, то, что было задумано, то, несомненно, и получилось.

Другое дело, что, может быть, и не понадобилось бы для обаятельного освещения событий странное средство освещения — настольная лампа, семейные сорок свечей. И лишний, только отвлекающий внимание чудесный запах свежей выпечки. Да, если бы чешские легионеры стали для белых в 1918 тем, чем стали для красных тогда же латышские стрелки. Сорок тысяч прекрасно вооруженных, обученных и организованных бойцов. Не раз и не два проверенных в реальном деле. От Казани до Москвы, где уже были легионеры вместе с отрядом Каппеля, всего лишь двадцать-двадцать пять дневных переходов до Москвы, а до Нижнего и вовсе пара ночей на пароходе. Но, увы, там, где одним славянам вдруг оказались ближе французы, чем братья русские, так получается, что монархист остался в нашей земле, сражаясь за республику. За ту, что можно было разорвать и съесть в тридцать восьмом, тридцать девятом и оскорбить, унизить в шестьдесят восьмом. А ведь возможен был и другой вариант, и неизвестно еще, что и в каком свете тогда бы засияло, чешская корона св. Вацлава в лучах короны Дома Романовых или наоборот. И это, прямо скажем, стало бы иллюминацией посильнее той, что можно ожидать от какого угодно бытового осветительного прибора. Но увы.

Все, что имели, то и имеем. Странный и, кажется, до сих пор не понятый урок истории для тех, кто думает, что Россия — название моря на Марсе или кратера на Луне. Нечто такое, бесконечно удаленное, и потому-то от устаканивания, благополучия и счастья этой части земной суши не могут и не должны зависеть люди, решившие ее рассматривать лишь только в телескоп. Равнодушно, отстраненно. Душою, сердцем не воспринимать, как замечательный перводружинник, учитель сокольской гимнастики из Екатеринодара, чех Йиржи Йозеф Швец. Он же Георгий. Юра. После принятия православия. По удивительным, необъяснимым причинам лишь только упоминающийся, мелькающий среди героев очерков Муратовых. Собственного, лично ему посвященного не удостоенный. Даже такого краткого, в три листика, как его брат по Соколу и полный идейный антипод, Ян Сыровой. А между тем, если нам остается и поныне только гадать, за что же сложил голову и остался на нашей земле русский офицер, чех Вацлав Кашпар, то почему окончил жизнь у станции Аксаково под Белебеем, что возле Бугуруслана с Богульмой, другой русский офицер, полковник Йиржи Швец, известно со всей определенностью. Потому что он ясно понимал – свобода бывает только общая, отдельно взятой, сбоку, с краю не бывает. И он застрелился, когда его солдаты, чешские легионеры, отказались идти воевать против большевиков. И это очень, очень русское, очень знакомое до боли понимание чести. Солдатское. Противопоставленное каптенармусово-галантерейному с его миллиметрами близости и плотностью притертости рубахи к телу. Да. Абсолютно так же в такой же точно ситуации поступил донской атаман и генерал Алексей Максимович Каледин. Как наказала история донцов за нежелание идти на Москву известно всем, как чехов, в общем, тоже. Вот как бы только сделать так, чтобы не даром, чтобы урок был наконец-то извлечен? И люди спали в русской земле спокойно, зная, за что и почему, и главное, что не напрасно.

Может быть, не книга для этого нужна? А памятник. На русской земле и на чешской, две одинаковые, смотрящие через долины, реки, горы, от Урала к Шумаве, и от Шумавы к Уралу, глаза в глаза друг другу статуи. Там Йиржи Швеца, а здесь Юрия. Или наоборот. В любом случае, бронза живет и сохраняет о себе память дольше, чем сладкая, ванилью или маком пахнущая булочка с малиновым вареньем. Бухта.

       
Print version Распечатать