Детская окукленность, естественный рост, словно бы невзначай останавливаемый в своем развитии, инфантильная забывчивость - родовые черты русской истории 19-го века, по Ключевскому, выравнивающие всех причастных ей, без сословных ограничений. Инфантилизм советского извода, во многом уже искусственный и эфемерный, возникал и поддерживался как единый культурный и социальный проект, в основе которого был общий язык, набор поведенческих стилистик, заложенный в том числе единым списком "детских книг", по которому и по сей день опознают друг друга, аукаются те, кто пытается ухватить и заново собрать сегодняшнюю реальность

Почти двадцать лет назад довелось мне по казенной надобности провести около полугода в ИТК # 662620 (Красноярский край, г. Черногорск-11. Учреждение УП 288/29. Политико-воспитательная часть). Времени хватило с лихвой, чтоб привыкнуть к изрытой ямами, заброшенной и сгнивающей тогда зоне КАТЭКа (Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса), рядом с которым находилась старая колония. Колония - осколок некогда большой лагерной зоны. В ней сохранилась примечательная библиотека, пользовавшаяся успехом у заключенных. По слухам, раньше (в конце 1940-1950-х гг.) там можно было найти Замятина, Пильняка, П.Романова, любой том из полного собрания сочинений Мережковского. Рассказывали, что это и впрямь была чудесная библиотека, потому что по каким-то малопонятным ведомственным причинам ее практически не коснулись изъятия "устаревшей литературы", проводившиеся в 1930-1940-е годы. Но, может, все это легенды, которыми без всякого разбору была начинена местная жизнь? Во всяком случае, я обнаружила многотомник Альфонса Додэ, разрозненного Драйзера, газету "Воспитание трудом" да детские книжки. Их было действительно много. И за ними выстраивалась очередь - не только 17-18-летних, за плечами у которых было по десятку убийств, но и старших насильников и душегубов. Помню, там как-то правильно подобрано все было. Подшивки журнала "Мурзилка" - с конца 1920-х годов. Осееву - "Васек Трубачев и его товарищи" - пересказывали друг другу. А Пантелеева - "Республику ШКИД" и "Честное слово" (про то, как вредные мальчишки оставили товарища на посту в парке под честное слово, а сами убежали, и мальчик там стоял, пока не стемнело, а потом пришел офицер, очень похожий на здешнего ленинградца, и отпустил мальчика) - читали много раз. Некоторые рыдали. Все это надо было видеть.

В библиотечном ворохе мне попалась книжка "Дом с волшебными окнами" (1959) Эсфирь Эмден, когда-то мною любимая и много раз читанная ангинными вечерами. Серая обложка. На обложке замок, затянутый красноватой паутиной. Красная сова. У кого-то позднее мне попался "Дом..." точно такой же, только начала 1970-х издание, в бежевом переплете. Красное на бежевом терялось, было каким-то правильным и не волшебным.

Невозможно объяснить, почему эта книжка пришлась там, в учреждении УП 288/29, особенно к месту. Потом мне стало интересно: ее брали чаще других. Может быть, потому что в "Доме..." сошлось сразу много такого, что захватывало и подчиняло, надолго привязывая какой-то кажущейся простотой. Может, потому что была зима и снег как-то рвано накрыл землю, изрытую канавами. В тех красноярских обстоятельствах это странное свойство инфантильного "затягивания" сработало неожиданно. Социальная живучесть инфантилизма проступила наглядно.

Про что книжка? Про всех нас и как-то очень осторожно и тепло про каждого в отдельности. Канун Нового года. На стекле нарисовано морозное дерево, и смутно виднелась сквозь его мохнатые серебряные ветви широкая вечерняя улица. В высоких домах зажигались окна. Одно за другим, как гирлянды лампочек на елке. Кто-то забыл у ворот саночки. Два человека торопливо шли по мостовой и размахивали руками. В самом конце улицы, там, где начинался бульвар, все сливалось в мохнатое, белое, пушистое... Шел снег. В комнате пахло хвоей. Большая елка стояла в углу, и стеклянные шары тускло поблескивали на ней.

Отчего это в комнате вдруг посветлело?.. Это окошко светится. Отчего? Это от фонаря с улицы, свет пробивается сквозь замерзшее стекло. Поблескивают на елке шары. За окном падает снег. Тепло обитая дверь мягко приоткрылась. Никого! Вереница маленьких белых мышей промчалась мимо подъезда. Или это был снег? Но в эту минуту прямо в дверь влетело целое облако густого морозного пара. "Приехали", - сказал тихий голос, и в этом облаке прямо в дверь квартиры вошла старушка гостья.

А еще там строилась какая-то необыкновенная машина с кузовом грузовика и пропеллером самолета. Она могла летать, плавать и ездить. "Кружок, брусок и палка - готова превращалка".

Уголовники ИТК # 662620 особенно западали на эту чудо-технику и всерьез обсуждали, из какого материала что можно изготовить. Человеческое уродство волшебно выпрямлялось на время, чтобы потом вернуться с удвоенной силой.

Среди сидельцев был один образованный, в прошлой жизни лаборант подмосковного НИИ, сжегший в серной кислоте своего напарника. Умелец, он делал удивительную бижутерию из тонкой жести консервных банок, пользовавшуюся успехом у местных дам, и в большом количестве сворачивал из фольги крохотные мерцающие существа. "Дом с волшебными окнами" он разгадал сразу же: "Синяя птица". Только по-нашему. Тем и берет".

В самом деле, все сходится. Морфология инфантилизма закладывалась в легкой подмене, в транспонировании сюжетов - европейского в русско-советский. Рождество - Новый год. Дети - Тильтиль и Митиль, а у нас Таня и Сережа. Тоже брат и сестра. Появляется старушка в зеленом платье и красном чепце. Это фея Бирюлина. Она, как и эмденовская снежная гостья, велит детям отправляться на поиски Синей птицы - Дома с волшебными окнами. Лес, царство Феи, царство Ночи, ключи от ее дворца, где живут нестрашные призраки. Вот эти ключи в руках мальчика, отпирание дверей - самые завораживающие страницы и в "Синей птице", и в "Доме...". В нашей истории дети тоже идут сквозь спящие игрушечные города, выпускают на волю птиц и зверей, то ли игрушечных, то ли всамделешних, серебристые и разноцветные живые фонарики, запертые Старым Ночным Сторожем-Фонарщиком, разбегаются и гаснут при свете дня.

Попадают в Страну Воспоминаний, где их встречает Дедушка-Мяч и Бабушка-Кукла. Дедушка и бабушка не умерли, раз о них помнят. У Метерлинка это бытовые старички со старых фламандских картин; они как будто всегда улыбаются, а улыбку эту делит мельчайшая сетка морщинок, которую так любили выписывать старые фламандские мастера. Покойные дедушка и бабушка отличаются от живых только тем, что скрыты за воздушной дымкой, потому голоса и движения у них чуть-чуть смешные; особенно забавно, что дедушка дает звонкую пощечину (а в случае Эмден - шлепок) внуку, опрокинувшему миску с супом (кружку с чаем). В этом нет ничего удивительного; это так же просто и уютно, когда дедушка и бабушка были живы.

Совпадений так много, что получается: "Дом с волшебными окнами" - это "Синяя птица", написанная другим, советским языком, "Синяя Птица" с советской фактурой.

Догадка подтверждалась. Эсфирь Михайловна Эмден (настоящая фамилия - Коссая, 1905-1964. Кстати, столетний юбилей в этом году1) - очень хорошая детская писательница и тонкий, понимающий редактор, одна их тех, чье имя было намеренно заслонено и отодвинуто на самые задворки литературы. Из всего, что она написала, вышло совсем немного: "Сказка о толстом Шульцмане" (1929), несколько сценариев в 1920-х годах, повесть "Соль" примерно тогда же. Кстати, последняя - совсем в метерлинковском духе, повторяющем способ предъявления его персонажеей: Хлеб, Вода, Сахар. К этому тексту были сделаны рисунки Т.Лебедевой, той самой художницей, которая иллюстрировала "детского" Метерлинка (1927), помню, хранившегося еще в старой библиотеке родителей. На эту эмденовскую повесть были написана для Детгиза разгромные внутренние рецензии-доносы, надолго перекрывшие ей дорогу в издательства2.

Метерлинк тем не менее возник неслучайно. С Верой Инбер Эмден обсуждала свой давний перевод пьесы "Там, внутри" (1920-е гг.) и объясняла неточность привычной интерпретации "Синей птицы": "Эту сказку на все времена смотрят и читают, нет, чаще смотрят все дети "из хороших семей", а потом, вырастая, приводят своих детей. Эта сказка никогда не устареет. Но ведь птица - не синяя, а голубая. Это принципиально!"3.

В самом деле, "Синяя птица" лидировала в конце 1920-1930-х годах в детских зрительских предпочтениях4. Моя мама смотрела до войны эту пьесу семь раз в возрасте от восьми до двенадцати лет. Поэтому совсем неслучайно, что Метерлинк получил советскую прописку в "Доме с волшебными окнами", бессрочно пролонгировавшую инфантилизм в других ее фанатах 1950-1960-х, до сих пор "зомбированных" этой книгой5.

Примечания:

1 РГАЛИ, ф. 631 (СП СССР), оп. 15, ед. хр. 796, л. 26.

2 Н.Медведкова. Заключение по книге "В стране бабушки-куклы"(конец 1930-х), РГАЛИ, ф. 630, оп. 1. ед. хр. 190, л. 176; В. В. Смирнова. Заключение по книге Э. М. Эмден "Сказки" / Там же, ед. хр. 96, лл. 11-13.

3 РГАЛИ, ф. 1072 (Инбер), оп. 2, ед. хр. 119.

4 Е.М.Балашов. Школа в российском обществе 1917-1940 гг. СПб, 2003, с. 36.

5 Мои первые книжки. Конференция газеты "Яблоко".