Три книги от Ли Сина

Юрий Мамлеев, Виктор Пелевин, Эрнст Юнгер

Реальность обгоняет самые смелые фантазии. Старая фраза. Но фантазия-то вообще чистый гон по нынешним временам, по практичным консьюмеристским понятиям. Это переводит смелую фантазию в разряд и качество ошибки восприятия. Вопрос всё тот же – являются ли в образах фантазии подосновы самой реальности, которая на порядок «смелее» самой буйной фантазии? Если это так, то реальность - гонщик Шумахер на болиде в момент обгона бабушки-фантазии на велике. Наше дело только одно – заметить, что бабушка, тьфу, фантазия – горючее для реальности, а не наоборот. Какая может быть реальность без воображения, если учесть, что вообразить значит осознать то воспринимаемое, что воспринимается, но не осознаётся без наличия фантазии. Парадокс. Ничего нельзя придумать такого, чего не было бы в реальности - старая фраза, спасающая любую, самую лютую ошибку восприятия. Потому что все ошибки есть маркеры границ доступной для восприятия реальности. Но почитаем-ка, почтим наших «старушек», то бишь троицу больших писателей, проникших взглядом глубоко в почву видной всем поверхности - зеркальной, глянцевой и пустой, приводящей всех нас к непрерывным ошибкам восприятия.



Юрий Мамлеев. Вселенские истории: роман, рассказы – М.: Эксмо, 2013. – 320 с. – 2000 эк.

В книгу апологета метафизического реализма вошёл очередной апокалипсический роман и семь рассказов, живо напоминающих читателю о тех самых, любимых метафизиками «Шатунах». Роман же выглядит сиквелом или приквелом предыдущего романа «После конца», текста о том, что бывает после конца всего. «Сказал отец – всему конец», поёт Леонид Фёдоров в новой песне. Тема Мамлеева – старая, очень старая песня. Как только Богослов написал «Откровение», так сразу и услышали люди эти нечеловеческие песни. Но, кроме огромного интереса к «концу всего», у Юрия Витальевича есть не менее интересная, сквозная тема – исследование русскости в метафизическом аспекте. Есть люди, а есть русские. Роман «Вселенские истории» - о простых американских «техномистиках» и о наших шатунах. Отличия между ними огромные. Наши-то, они хоть и упыри в периоды обострения, но чтобы съесть человека, это нет. Как нет? Ну, иногда, под настроение, наш шатун может кого-нибудь съесть, но токмо ради любопытства, чтобы через приобщение к смерти другого, через убийство найти своё собственное положение (в смерти). Шатуны даже посмертные бывают, а в новом романе, в картинных эпизодах московской кухонной эзотерики, фигурирует и совсем Сверхпокойник.


В первой части романа всё просто, один голландец съедает швейцарца, по обоюдному согласию, причём швейцарец ест сам себя, во славу нового способа самоубийства. Юмор, сами понимаете, у Мамлеева совсем иной, нежели у Сорокина. Но интрига романа, пройдя через традиционные посиделки метафизиков на кухнях во второй части, в третьей неожиданно приводит к очень интересному персонажу, американцу – смертологу. Это профессия такая, смертолог. Смертолог Аллен отвечает в романе за демонический аспект гнозиса, яростно кричит о невыносимости жизни: «Я устал, устал от своего нелепого человеческого тела, которое скоро сгниёт, от этого идиотского мира, созданного по ошибке…». Кроме того, Аллен (чужой) не простой смертолог, а посланец тёмной силы, предтеча Антихриста. Но наш герой Румов тоже не лыком шит – на «достоевскую» истерику американца он отвечает страшным стихом – Но явь, как гнусный и злой подлог, кривлянье жадных до крови губ. Молю: исчезни железный бог, огромный, скользкий на ощупь труп.

Аллен, особого рода техномистик, курирует «от антихриста» ценное в Америке – институт бесконечной жизни, Дом бессмертных. И здесь самое интересное – в этот дом, естественно, попадают только мультимиллиардеры, готовые стать киборгами, цепляющиеся жадно за последнее дыхание, но не подозревающие, в лапы какого Зверя они попадают. Вот и представьте себе отношение русского мистика Румова к такой ерунде, как бесконечная физическая жизнь. Дрянь, чистая противобожеская дрянь. Над такой мировой дрянью, вожделенной для всего чужого, нерусского мира, у нас смеются даже в Комеди-клабе: киборги заполонили всю плОнету!



Виктор Пелевин. Бэтман Аполло: роман – М.: Эксмо, 2013. – 512 с. – 150000 эк.

Только совсем ленивый читатель не написал в своём блоге о новом романе Пелевина. Литкритики отписались о том, что это вторая серия «Empire V», что всё то же, всё о том же, о нечеловеческом дискурсе и гламуре. Притом, как пишут в блогах и всяческих СМИ, продолжение вампирской саги совсем какое-то человеконенавистническое вышло у Виктора Олеговича. Якобы мистер «наше всё» исписался, строча по роману в год на модную поп-культурную, да что там – поп-религиозную тему кровососания. Попадают, однако, пальцем в небо рецензенты. Важно заметить гигантское развитие темы, по сравнению с первой версией классического вампирического романа, викторианско-тайноведческого «Дракулы» Стокера. Впрочем, ничего особенно таинственного там не было, кроме привычных чудес голливудских вампирских саг. Да что я говорю, и десятой части кино-вампирства не было у Стокера!


Итак, что нового внёс «Бэтман Аполло» в специальный, пелевинский, синтетический, буддийско-кастанедовский миф об устройстве мира? Остановимся только на центральной сцене встречи учителя, Дракулы, с учеником – Рамой. Дракула – революционер вампирского мира, он нашёл путь, свободный от вампиризма, постепенно выдал потрясённому Раме правду - путь, которым могут идти все люди, вампирам заказан, ибо вампир – раб «остановки внутреннего диалога», происходящего от сосания баблоса. Баблос – материализованное излучение страдания «ума-Б», который внедрили людям вампиры и те, кто за ними стоит - «магические черви». Слишком сложные схемы даже для «посткастанедовских» фантазий, похоже на то, что Пелевин устремился в сторону Говарда Лавкрафта. К тому же хтонический кракен, вечный дагон, гигантский человек-кальмар, правящий миром с огромного чёрного корабля – налицо. Это и есть Бэтман Аполло. Враг рода человеческого, римский император, расшибающийся в лепёшку ради счастья человеков и, особенно, вампиров. Нет, определённо, эта история требует продолжения.

Роман кардинально гностический. Третьей, врагом учителя Дракулы, как положено в мистериальной традиции, была фигура девушки Геры (Символика имён важна. Гера самая могущественная из богинь Олимпа, сестра и жена Зевса, дочь Кроноса). Гера, возлюбленная Рамы времён их «человечности», стала Великой мышью с огромным змеиным телом, о котором она, великая Мышь, не помнит, находясь в лимбо. В лимбо она хочет быть просто девушкой, с человеческим телом, ничего не знающей о вампирах. И здесь, в любовной истории Рамы, самая глубинная часть романа зарыта. Рама, кавалер ночи Великой мыши, встречает в лимбо Софию (премудрость гностиков, павшая в мир тленный, случайно порождённый ею же. София, вследствие сей роковой ошибки порождающая бесчисленных Елен и Магдолин, «священных проституток»).

В лимбо, загробном мире, Рама встречает самого Бэтмана в образе Софии – и влюбляется. Но эта катастрофа, знание того, кто на самом деле эта ученица, обворожительная и умная вампиресса София, настигает Раму только в конце романа. Такое ощущение, что будет трилогия. Пребывая в главном состоянии сознания вампиров-ныряльщиков, Рама становится психопомпом, проводником душ. Это особые, продвинутые вампиры, впадающие в состояние лимбо для сопровождения умерших людей и вампиров к месту назначения. Миллиардеры платят вампирам за «золотой парашют», за сохранение души гигантские деньги, а проводники, как выясняется ближе к концу, кидают, иезуитски обманывают души нуворишей, используют «мирских свинок» как бомбы ради спасения от нижнего ада своих умерших вампирских товарищей. Дело ведь происходит в Лимбо, мире мёртвых, мире глубоких сновидений живых. Лимбические приключения есть во всех романах Пелевина, но чёткое, оригинальное, жуткое и смешное, издевательское и затрагивающее внутренние ощущения читателя описание посмертного мира, в духе тибетской или египетской Книги мёртвых, представлено впервые. Этот гон дорогого стоит. Ждём продолжения.


Эрнст Юнгер. Эвмесвиль: роман – М.: Ад Маргинем Пресс, 2013. – 640с. – 2000 эк.

Если не сравнивать «Эвмесвиль», поздний роман прожившего очень длинную жизнь Эрнста Юнгера, - с его ранним сновидческим манифестом «Сердце искателя приключений», если не сравнивать с «Излучениями», шедевром мировой военной мемуаристики, то можно сказать одно – это лучший роман аристократа. Это лучший синтетический текст сновидца-историка, занимающегося историей универсальной точки настоящего, точки невозврата. В настоящем есть будущее и прошлое в семенном виде, чреватом любыми темпами роста. Юнгер занимается настоящим, как занимался им в гениальном учебнике выживания на войне, своей первой книге «В стальных грозах». И от вполне фантастического «Эвмесвиля» возникает ощущение, что никакого другого времени, кроме вечного прибоя настоящего, не существует, и это его лучший роман о настоящем, накатывающемся времени, которое безбрежно разливается в прошлое и, одновременно, является всем будущим.

Герой романа Мануэль Венатор – придворный историк в далёком будущем, где-то в захолустье пост-Средиземья, прислужник при дворе просвещённого тирана Кондора, пытающегося выжить маленькой страной, городом-полисом, среди странных соседей, Каппадокии и Мавритании, среди Жёлтых и Синих ханов, после всех возможных войн и революций. Все времена смешались в этом доме.


В этом мире есть Катакомбы и есть Лес. Есть ещё и Север, намёк на колыбель мира, но там никто не бывал, кроме вечноживущего путешественника Аттилы. В подземельях прячется выжившие маги науки, не подчиняющиеся уже никаким земным правителям. Однажды Венатор увидел, как его подружка, гетера, превратилась в скелет с золотым зубом. Это учёные подземелий испытывали новые виды излучений. Венатор, вынужденный придворным этикетом прислуживать тирану, играть унизительную роль кельнера, на деле занят совсем другим. Для тирана Кондора важны исследования всех исторических времён, этим и занят историк, играя всеми пальцами на странном устройстве, называемом луминаром. Когда был написан роман, в 1977 году, везде уже ощущалось присутствие того интернетного мира, в котором мы безвозвратно утонули нынче.

Юнгер интуитивно ухватил скрытый процесс, нарастающий в «катакомбах» научной мысли - мгновенное, взрывообразное одержание, захват мира. Кем, чем? Для Юнгера это не важно, но это ведь произошло на наших глазах. Универсальный компьютер, связанный со всей возможной информацией мира, называется луминар. Надо долго учиться входить с ним в контакт, а сама работа похожа на фортепианную игру в изменённом состоянии сознания. Всё-таки Юнгер не фантаст, а поэт и философ, поэтому он не стал детально продумывать странную технику, а дал нам точный образ – компьютер будущего не будет работать без связи с сознанием человека. И вот, историк Венатор, то есть охотник, связывает с помощью луминара разрозненные сведения о древних временах, преобразует их в точные объективные образы, имагинации – это ли не мечта.

Очень характерно для объективной мировой фантазии, что «Улитка на склоне», со своими одержаниями леса над городом и наоборот, имеет такой же апокалипсический аспект – расщепление мира на две стороны, Лес мутантов и Город учёных. Лес у Юнгера ещё волшебней леса братьев Стругацких, потому что насквозь мифичен, средоточие лелеянного всю жизнь «лесного пути». В конце романа герой отправляется вместе с тираном и его свитой исследовать лес мутантов, где можно увидеть двигающиеся стволы, скрещивание всего со всем, ягнёнка с человеческим лицом, найти секрет вечной жизни. И все они пропадают без вести. И это понятно, ведь юнгеровский лес – древо жизни, в отличие от катакомб, символа древа познания.

В этом романе каждый найдёт своё, в нём очень много всего именно на уровне идей. У персонажа Виго можно обнаружить черты юнгеровского друга Карла Шмитта, а центральная тема романа - продвижение, развитие идей анархизма. Анарх – ключевое понятие «лесного пути» и антропологический тип. Мировая история противостояния тирании движется от анархиста к анарху, похожему на «человека без свойств» Музиля, похожему на сталкера и сновидящего, каким был сам Юнгер. Конечно, автор очень пристально, в связи с различением анарха и анархиста, разбирает внутренние идеи Штирнера. Этим «Эвмесвиль» и хорош, что глубокие идеи не мешают сну о сегодняшней, будущей, всегдашней тщете цивилизации. Вся магическая техника катакомб - ничто по сравнению с каждым живущим, одиноким, бедным и единственным. То, что нам ближе всего, обычно остаётся невидимым, поскольку скрыто в человеке; нет ничего труднее, чем объяснить самоочевидное. Но если удастся обнаружить его, открыть заново, то высвободится огромная взрывная энергия. Антоний первым осознал силу Одинокого, Франциск – Бедного, Штирнер – Единственного.

       
Print version Распечатать