Три Москвы

Модель «четырех Россий», предложенная в конце минувшего года географом Натальей Зубаревич, стала с тех пор весьма расхожей среди аналитиков, пытающихся объяснить ею различия в электоральных предпочтениях населения российских регионов.

На июньском семинаре Московской школы политических исследований многие докладчики (Кирилл Рогов, Борис Дубин и др.) также на нее активно ссылались. Однако на слушателей, большинство из которых как раз и составляли представители этих самых «четырех Россий», эта модель производила несколько абстрактное впечатление.

Прежде всего потому, что основана она на давнем модернистском стереотипе о лидирующей, «прогрессорской» роли мегаполисов. Автор модели прямо называет «Первую Россию» «страной больших городов». Наверное, оказавшись в США, г-жа Зубаревич также не включила бы небольшие городки Силиконовой долины в «Первую Америку», отведя им роль «моногородов», депрессивных по своей природе.

Сверхурбанизация давно уже не является критерием прогресса. На это недавно обратил внимание автор книги «Креативный город» Чарльз Лэндри: «Некоторые думают, что чем больше город, тем он важнее, и что самые крупные по численности населения города исторически являются самыми важными. Это уже неверно. Города с самой большой численностью населения – такие как Сан-Пауло, Мехико, Дакар и другие – не являются самыми важными городами планеты. Цюрих – очень маленький, но очень важный город. Франкфурт – очень маленький (меньше миллиона жителей), но очень важный город. Необязательно быть большим, чтобы быть важным. Это просто мания величия».

Например, 263-тысячный Петрозаводск, с высокой ролью научно-культурной общественности и студенчества, насквозь опутанный интернет-сетями и на выборах отдавший один из минимальных по стране результатов «Единой России» и Путину, никак не вписывается в «страну больших городов». Разумна ли эта сугубо количественная модель?

Здесь неизбежно возникает вопрос о точке отсчета для изображения этих «четырех Россий». На него, кажется, наилучшим образом ответил наш недавний круглый стол в ЦДХ, где участникам было предложено нарисовать карту России. Большинство представленных эскизов стали иллюстрациями классического: «Начинается земля, как известно, от Кремля». В центре жирно обозначалась Москва, вокруг которой простиралась некая опасная и хаотическая terra incognita.

Однако не пора ли аналитически разобрать и саму эту «колокольню»?

Поводом для такого разбора для меня стало замечание соведущего этого круглого стола Владимира Каганского – пока Москва символизирует лишь имперский гиперцентрализм, она напрочь утрачивает свой собственный городской образ.

Немного из личного опыта: практически все «лихие девяностые» я учился и работал в Москве, а затем вернулся в родную Карелию. Теперь же, оказавшись в этом городе с более-менее длительным визитом, испытал весьма контрастное чувство. С одной стороны, очень воодушевляет новое обретение гражданской свободы, напомнившее студенческие перестроечные времена. С другой же – иногда возникает ощущение, что за «тучные нулевые» концентрация имперской глупости здесь стала совсем невыносимой…

Складывается впечатление, что сегодня существуют, как минимум, три Москвы. Или, точнее, три типа ее жителей, различающихся образом восприятия собственного города.

Первый из них, доминирующий уже не одно десятилетие, видит в Москве прежде всего столицу империи. Это «третий римлянин», или, если угодно, москаль. Научное определение этого термина в 2005 году дал экономист Валерий Кизилов, и его высоко оценил поэт Илья Кормильцев:

«Москаль – это идейный сторонник «московского проекта», т.е. политики, начатой в 14 веке московскими князьями и выдвигающей в качестве высшей цели создание, поддержание и укрепление централизованного милитаристского государства, обладающего следующими признаками:

1) как можно более широкие полномочия верховного правителя;
2) подчинение всей духовной жизни правительственной регламентации;
3) всеобщая принудительная государственная служба;
4) систематическое пренебрежение правами личности, а также нравственными и эстетическими соображениями ради увеличения военно-политической силы государства;
5) административные запреты и ограничения на культурный и экономический обмен с внешним миром;
6) высокая доля ресурсов, изымаемых у населения, поступающая в распоряжение центрального правительства;
7) столица в Москве».

Как можно заметить, «москаль» – это не столько географическое, сколько ментальное определение. По своему этнокультурному и географическому происхождению такой персонаж может быть кем угодно, но, встраиваясь в «москальскую» бюрократическую иерархию, он становится ее яростным стражем и пропагандистом. Весьма расхожа ситуация, когда этим централистским комплексом в наибольшей степени заражаются именно недавние переселенцы в Москву, нежели коренные москвичи. Напротив, многих коренных москвичей совершенно невозможно классифицировать как «москалей», поскольку они сами защищают от империи остатки культурно-архитектурной идентичности собственного города.

Этот второй тип – «москвичей-регионалистов» – ныне лишь слабо мерцает в тени имперской столицы. В культурном пространстве он едва заметен – увы, «Гиляровских», живущих уникальностью своего города, ныне почти не осталось. Кажется, такой тип творца-краеведа вообще был возможен лишь в те времена, пока Москва еще не вернула себе столичный статус. А какое может быть уникальное краеведение в неудержимо растущих и повсеместно стандартных «спальных районах»? Разве что «быстровозводимые храмы» РПЦ…

Этим, кстати, объясняются известные проблемы с разработкой московского городского бренда. Дизайнеры производят невероятное множество стилизаций под кремлевские стены, башни и звезды – но это все та же, банальная имперская символика. А различные локальные особенности города, как раз и привлекающие современных продвинутых туристов, зачастую неизвестны и самим недавним москвичам…

Третий тип московского городского сознания – это некий конгломерат первого и второго, ярко проявившийся в протестах последнего полугодия. С одной стороны, оппозиционные лидеры любят не менее громко, чем Кремль, вещать «за всю страну». С другой – в протестном движении отчетливо присутствуют регионалистские ноты, звучащие в борьбе за Химкинский лес и спасение старинной городской архитектуры.

Тем не менее, состоявшиеся весной выборы муниципальных депутатов не принесли оппозиции особого успеха. Помимо неизбежной «чуровщины», проблемой стало то, что на эти выборы московское общество не обратило значимого внимания – у него гораздо больший интерес вызывали выборы президентские, изначально предсказуемые. А вот на уровне местного самоуправления могли быть сюрпризы

Так же, как ни странно, до сих пор не возникло никакого гражданского движения против планируемого «расширения Москвы» до границ Калужской области. Неужели москвичи считают нормальным, что границы и сам облик их города определяют какие-то неизбираемые чиновники? Эта атрофия городского сознания – пожалуй, одно из главных препятствий на пути реального демократического пробуждения.

На марше 12 июня удивила кричалка «Путин-лыжи-Магадан!» Задорно скандировавшие этот лозунг, вероятно, сочли остроумным желать такой судьбы тихоокеанскому городу, где, кстати, проголосовавших за Путина было как и по всей стране – около 50%. Логичнее было бы послать его куда-нибудь в Гудермес, где результат 100%. Но имперскому сознанию не до таких тонкостей – для него все, что где-то далеко за МКАД – сплошной «ужас-ужас».

А вот сознание регионалистское куда более креативно. Пресненские депутаты, например, предложили придать «оккупаям» законный статус «местных обрядов». В этом исторически революционном районе такие праздники выглядели бы очень органично!

От того, какой тип восприятия своего города будет доминировать в московском протестном движении, во многом зависят и его перспективы. Сегодня многие оппозиционные аналитики сетуют на то, что «Белой революции» не удается полноценно охватить российские регионы, она зачастую остается сугубо московским феноменом. Но может быть, пора вспомнить древний совет врачу: исцелися сам! Если москвичи сосредоточатся на борьбе за свое городское и районное самоуправление – это неизбежно подхватят другие регионы. В итоге – возникнет настоящая, общероссийская сеть обмена гражданским опытом, а не просто «гастроли» столичных политиков в том или ином регионе. Если же московское движение по-прежнему будет лишь придумывать обобщенные декларации в очередной раз «новой России» – любая «новая» станет римейком все той же старой империи…

       
Print version Распечатать