Больше всего на свете некоторым людям нравится делать то, чего они не умеют. Например, громко петь при полном отсутствии слуха. Страсть к публичной речевой деятельности тоже обычно овладевает не теми, кем следовало бы.

Словесное творчество Юрия Михайловича Лужкова столь разнообразно, что ставит в тупик вдумчивого исследователя. Жанровые метания автора от зарисовок из сельской жизни до мистических опытов и социально-экономических штудий, безусловно, свидетельствуют о непрекращающемся внутреннем поиске. Стилистический разнобой дополняет картину. Автор находится под заметным влиянием деревенской прозы, управленческого фольклора, деловой публицистики и русских народных сказок, собранных Афанасьевым, вдохновляется Библией, трудами Салтыкова-Щедрина и Жванецкого.

Неизменным в большинстве текстов остается одно: общий дидактический пафос, который выдает, в частности, пристрастие Юрия Михайловича к чужим афоризмам. Законы Паркинсона и Мэрфи, пословицы и поговорки, библейские цитаты и анекдоты встречаются в его произведениях буквально через слово. И поскольку Юрий Михайлович на мелочи не разменивается, а зрит сразу в корень (его волнуют масштабные проблемы традиций русской культуры, русской души, спасения русской деревни), то вывод напрашивается сам собой: Юрий Михайлович Лужков хочет занять вакансию мудреца. А еще лучше - пророка.

Пророк не говорит и не пишет. Он вещает. Пророческая речь, как мыслится претенденту, должна быть выразительной. И он прилагает к этому максимум усилий. Так на свет появляется фольклорная интонация: "Знаете, какая там луна в августе? Оторопь берет. Идешь по ночной тракторной колее мимо зарослей чалиги, такого низкорослого, побитого ветрами и холодом кустарника, и вдруг - пожар". Это интонационное благолепие поддерживают разговорные и просторечные слова, используемые в огромном количестве ("пустующее неудобье", "несусветная красота", "старушка с авоськой", "не считали зазорным"), на фоне которых престранно выглядят экономические термины, канцелярские штампы и какая-то школярская латынь. Иногда автору трудно сдержать эмоции, и концентрация экспрессивной лексики резко возрастает там, где речь идет о ключевых мировоззренческих проблемах: "голубизна", "голубая провокация", "гей-парады в стольном городе".

От ощущения собственной значимости автор впадает в многословие, излишне детализируя очевидное. Второстепенные детали нанизываются одна на другую, как если бы они были самоценны. Обилие экспрессивной лексики, сомнительных сравнений ("каменел, как статуя Командора") и неудачных метафор ("мошкара братков", "всей страной попали в воронку схожего сюжета") создают впечатление, что текст искусственно оживляют и он беспорядочно дергает лапками, как гальванизируемая мертвая лягушка.

И вот в этот момент невольно начинаешь подозревать какую-то симуляцию. Слишком много всего понапихано в эти опусы, как стилистически, так и содержательно. Тут вам и патриархальная нравственность. Тут вам и патриотизм. Тут вам и духовные устои общества. Тут вам и народная мудрость. И ответы на вопрос, "что такое хорошо и что такое плохо". И враги названы практически поименно. Сермяжность и заигрывание с аудиторией. Попытки сатиры. Собственные квазиафоризмы: "Эксперт - любой человек с Запада" или "Мат - единственный язык, указания на котором понимаются без искажений". И все это безнадежно вторично. Но не может же мудрец без конца пересказывать готовые чужие мысли и имитировать чужой стиль. Пророку положено быть оригинальным.

В общем, по всему видно, что старания много, а вот вдохновения мало. Для того чтобы по-настоящему жечь глаголом, Юрию Михайловичу недостает некоторой юродивости. Священное безумие трудно симулировать.