Справедливость в новой политической реальности

Данная статья – постскриптум «Гефтеровских чтений», по поводу которых наши читатели посетовали на отсутствие выводов. Нисколько не претендуя на восполнение пробела и пересказ тезисов более компетентных, чем я, докладчиков, - они и сами смогут изложить свои мысли, - все же поделюсь и некоторыми своими.

***

Нетрудно заметить, что слово «справедливость» не всегда звучало так громко, как сегодня. Действительно, о справедливости практически не говорили в эпоху приватизаций 1991-1999 годов. Но не потому, что она никого тогда не интересовала, а потому, что экономически и политически целесообразней было поскорей, чуть ли не за бесценок, распихать общественную собственность. Один либеральный экономист даже сказал: да хоть бы и кидать ее с вертолета, лишь бы та поскорее кому-то досталась и восстановилась собираемость налогов. В то же время в массовом сознании все еще теплился архетип: общественное распределение – справедливое, честное. Частное – нечестное, противное морали. Возбуждать на этой почве спор было опасно. Поэтому дискурс быстро придушили редакторы либеральных изданий.

Однако, если сам по себе этот архетип еще можно было считать отрыжкой устаревшей коммунистической идеологии, то невозможно игнорировать, что и в старых капиталистических обществах многие исповедовали те же самые или сходные убеждения.

Во всяком случае, во Франции - я сам видел, - частным образом владеть общественно значимыми культурными ценностями, или природой, или пространствами в общественном мнении считалось чуть ли ни стыдным. Отчего многие частные замки частично преобразовывались в музеи. А частные парки (или даже сады, дворики) открывались для свободного доступа в определенные часы. И вообще общественный сектор был очень широк, и никто не говорили, что это сдача позиций коммунистам.

Но другое дело, в России, резко ставшей на капиталистические рельсы с опозданием лет на двести. Тут в девяностых годах широко укоренилось убеждение – как ни странно зеркально порожденное коммунистической пропагандой – что старому «хорошему» социал-демократическому капитализму, к которому мы стремились, должен предшествовать период первоначального накопления капитала, а в основе первоначального накопления непременно должно лежать преступление.

Следовательно – что? Преступление, несправедливость были как бы ожидаемы и не встречали должного общественного протеста.

Что касается коммунистов – почему они ленились эксплуатировать свой традиционный дискурс – за ними тянулся длинный шлейф несправедливости опрокинутого режима. Они лишь противопоставляли новокапиталистическому «отобрать и отдать» свое старопартийное «отобрать и переделить», - хоть в лоб, что по лбу, - и были крайне невнятными относительно того, чем их очередной коммунистический проект будет более справедливым, чем опрокинутый старый или действующий ныне либеральный.

***

Увы, тема справедливости и несправедливости совсем не звучала и в нулевых. И опять же по очень понятной причине.

Постъельцинский режим отстраивал свою идеологию на преодолении негатива 90-ых, а опирался на чиновничий класс, который весь поднялся и оброс жирком за счет этого самого негатива. Собственно, и был негативом, если честно. Из-за чего получилась отличная почва для когнитивного диссонанса.

При этом новые номенклатурные хозяева жизни уже не признавали ни «отдать», ни «переделить». А лишь понимали «отобрать» и «охранить» отобранное, называя это «государственничеством» и «охранительством».

Опять же, если «несправедливость» наиболее остро всегда ощущалась именно на уровне индивидуального сознания, то режим нулевых как раз старался либеральный индивидуализм подавить. Индивидуализм, как и раньше при коммунистах, снова загонялся в подполье коллективизмом «путинского большинства», демагогией о приоритете интересов Родины над приоритетом каждого отдельного человека. Что касается государства, то из-за того, что оно без устали жало на клавиши централизма, патриотизма, антилиберализма и антизападничества, и распевало сталинский гимн, оно мнило себя априорно справедливым. Вследствие чего вообще исчезла потребность в какой-либо доказательной аргументации и потеряли работу многие независимые аналитики. Зависимые же, как известно, вступили в соревнование за право писать «Путин. Его идеология».

Демагогическое, репрессивное или стремящееся снова стать репрессивным по своей новой сути государство как бы снова стало являть собой карикатуру на классическое интеллигентское заблуждение доктора Будаха из «Трудно быть богом» Стругацких:

«Как все продумано, какая устойчивость, какой гармонический порядок! Сверху Путин, этажом ниже - партия власти, ниже гранитная плита «путинского большинства». Чему еще меняться в этом отточенном кристалле, вышедшем из рук небесного ювелира? Нет зданий прочнее пирамидальных, это вам скажет любой знающий архитектор…»

***

Проблема, или как говорят – угроза, однако, заключалась в том, что все это было мертво экономически. Режим много обещал, но ничего не делал. Он не мог, допустим, обогнать передовые страны в науке и культуре – там в эти сферы вкладывается больше и туда физически переезжают специалисты, - сделать компьютер, произвести клёвый фильм или пошить модные джинсы, которые в два счета сшьют на коленках китайские портные...

Из режима как будто бы выпустили воздух или вытащили пружину. Ни на что не хватало денег, которых вообще-то в стране хватало. Мы видели это и по Куршевели и по списку миллиардеров из «Форбс». Вопреки законам земного тяготения все деньги задерживались на вершине пирамиды, как будто бы они не имели тяжести, а были воздушными шарами.

Тот же Путин, проповедуя нестяжательство и нередко рассказывая про Франциска Ассизского, мог снять свои наручные часы и надолго осчастливить рабочего. На пуговицу от пиджака - месяц кормить деревню. Не провести себе курс инъекций ботокса и спасти добрый десяток онкологических больных от верной смерти. Но все-таки предпочитал ходить в пиджаке и заботится о внешности.

«Народ устал не от узурпации – нашли, чем удивить русского человека, - а от вопиющей социальной несправедливости, коей пронизано все современное русское общество снизу доверху, - писал политолог и юрист Владимир Пастухов. - Несправедливость нашла воплощение в беспрецедентном для такого огромного и сложного организма, как Россия, социальном и правовом неравенстве, когда одним можно все, а другим ничего».

Обществу явно требовалось новое обоснование действию, подвигу, самоотверженности. И этим обоснованием становился крестовый поход за справедливостью.

***

Во второй половине «нулевых» слово «справедливость» стремительно вошло в политический лексикон, оказывая давление на политических игроков.

За сравнительно короткий период возникла партия «Справедливая Россия» (создана 28 октября 2006 г.), дурацкость названия которой отнюдь не помешала ей превратиться в полноценную системную силу и даже выдвинуть из своих рядов политиков гораздо более интересных, чем кадровый партиец Миронов. Гудкова, Пономарева... В то же самое время глава Института национального проекта Александр Аузан на всех углах повторял о необходимости перезаключения Общественного договора, про который, однако, никто не знал, что он был когда-то и кем-то для чего-то заключен. Тем не менее, с этой мыслью пробился на прием к президенту Медведеву, и даже одно время казалось, что возглавит президентский совет по правам человека. Ни у кого не возникало сомнений, что заключать Договор предполагалось на более справедливых основаниях.

О восстановлении справедливости заговорили не только оппозиция, но и, перехватывая инициативу, власть. См. статью Руслана Хестанова – она так и называется «Перехват». Во внешней политике справедливостью (а не коммерческим интересом), стали обосновывать продажу ракет сирийскому диктатору Асаду, которыми он утюжил оранжевую революцию . Наоборот, предлагая раз и навсегда покончить с вяло текущей холодной гражданской войной, идущий на четвертый срок подряд (вот те раз!) президент Владимир Путин наказал капитанам отечественно бизнеса принести на алтарь отечества так называемую справедливую жертву. Некую компенсации за незаконную приватизацию в 90-х годах. Что, по его мнению, должно найти понимание в обществе, в отличие от непонимания четвертого срока.

Не известно, нашла бы эта жертва в реальности понимание в обществе или, что совсем маловероятно, у капитанов отечественного бизнеса, но она точно нашла бы понимание у распорядителя жертвенного подношения – президента Путина. Или у других знатных членов кооператива «Озеро».

***

Но вообще вот вопрос на засыпку: справедливость – это конъюнктурное понятие или объективное, внеисторическое. Вернее, трансъисторическое?

Многие считают, что конъюнктурное, «плавающее», поскольку зависит от состояния нравственной сферы, консенсуса образованных и политических классов. Который в свою очередь зависит от развития производственной базы.

Мои критики так и писали в Facebook: Америка богатая – она может позволить себе демократию, а Россия – бедная и во враждебном окружении, следовательно, чтобы сохраниться, должна фальсифицировать выборы, давить инакомыслящих, и это, мол, правильно!

Несомненно так же и то, что еще 200 лет назад в Америке нравственным и справедливым считалось рабство, а теперь - нет. А у нас в православной великоморальной России, в Гулаге (а не в Древнем Риме!), 70 лет назад (по рассказам Шаламова) совсем не казалось чем-то из ряда вон выдающимся, аморальным, если кого-то лишали жизни с помощью гвоздя и кувалды или уморения голодом. И до сих пор считают моральным Сталина.

Другие наоборот указывают на тот факт, что фундаментальные представления о нравственности и справедливости не сильно претерпели изменения со времен аж первых христианских праведников, которые, как ни странно, подчерпнули свои убеждения из еще более ранних учений.

Тот же западник Франциск Ассизский, на которого ссылается Путин, жил задолго до Толстого и Чехова, и даже – страшно подумать - Бори Межуева с Русланом Хестановым, и выковал свои убеждения в очень темные времена.

Поэтому, нисколько не отрицая значение производственной базы и производственных отношений, которые, конечно же, очень важны, мне более симпатична версия из книги Джина Брюера «Планета - КАПЭКС».

Там, если помните, один известный психиатр пытался разоблачить одного своего пациента, который утверждал, что он… пришелец из Космоса. И вот чтобы его подловить и поколебать его логику – иными словами, чтобы поймать на слове и выявить психическое расстройство – психиатр спрашивает: а как у вас, в вашем инопланетном бытие определяют, что такое «добро» и «зло», что такое «справедливость»? Имея в виду, что инопланетное должно быть точно иным, чем у нас, на Земле. На что «инопланетянин» ему спокойно ответил: вы знаете, АБСОЛЮТНО ВСЕ РАЗУМНЫЕ СУЩЕСТВА ВО ВСЕЛЕННОЙ ЗНАЮТ, что такое «добро» и «зло». Что такое СПРАВЕДИВОСТЬ.

Надо только не врать себе, а прислушаться к ним.

       
Print version Распечатать