Смертельная драма "сухих цифр"

Рецензия на: Блюм А ., Меспуле М . Бюрократическая анархия: Статистика и власть при Сталине. М.: РОССПЭН. 2008 г. 328 c.

* * *

Во главе Центрального статистического управления (ЦСУ) с 1918 по 1941 годы сменилось восемь руководителей. Пятеро из них были расстреляны с 1937 по 1939 годы. Как правило, в основе столь трагических решений кадрового вопроса лежали противоречия, возникавшие между ЦСУ и могущественными советскими учреждениями, такими как Госплан, НКВД, а то и само политбюро во главе со Сталиным. Не только руководители ЦСУ, но также в целом весь аппарат ЦСУ подвергался в 1920-1930-е перманентным большим и малым чисткам, репрессиям, расстрельный апогей которых для статистиков, как и для большинства других интеллектуально профессиональных сообществ СССР, пришелся на вторую половину 1930-х годов.

Однако это не книга о репрессиях. Авторы предлагают многоплановое историко-социологическое исследование взаимодействия статистики и власти в сталинском СССР 1920-1930-х годов. Учитывая и тоталитарный, и ревизионистский подходы в советологической историографии, авторы фактически создают оригинальный исследовательский стиль, основанный на стремлении поставить «человека в центр анализа формирования управленческих механизмов сталинского государства».

Одно из ключевых средств изучения судеб статистиков ЦСУ, руководителей и специалистов – анализ их конфликтов со сталинскими ведомствами, а также с самим диктатором по вопросам ключевых характеристик советского общества. В общем ряду особый стратегический характер получили конфликты, связанные с аграрными экономическими показателями середины 1920-х, итогами первой пятилетки, голодом 1932 – 1933 годов, переписями населения (в особенности 1937 – 1939 годов) и, конечно, глобальной проблемой так называемого классового подхода в статистике.

Первым значимым конфликтом между ЦСУ и Госпланом политбюро стал спор о хлебофуражном балансе в СССР середины 1920-х годов. В это время экономико-статистические ведомства страны создавали модели балансов советской экономики, среди которых так называемый хлебофуражный баланс отражал важнейшие индикаторы НЭПа, прежде всего, такие как соотношение потенциалов города и деревни, социальную стратификацию крестьянства, а также общее производство и запасы продукции растениеводства – «хлеба». Сколько крестьянская страна вырастит хлеба, сколько государству удастся заполучить товарного хлеба для своей экспортной и индустриальной политики? – вот вопросы постоянной головной боли большевистского руководства 1920-х годов. Оценочные цифры производства и запасов хлеба, а также прогнозы по перспективам его использования сильно расходились между данными ЦСУ, с одной стороны, и данными Госплана политбюро – с другой. По мнению Сталина, начальник ЦСУ Попов систематически представлял неверные (заниженные) оценки советских хлебных возможностей, да и вообще расчеты ЦСУ были противоречивы и ненадежны. Попов же в полемике с членами политбюро и специалистами Госплана настаивал на достоверности и добросовестности собранной его ведомством информации и резко критиковал, на его взгляд, необоснованно оптимистические хлебные расчеты своих оппонентов. В результате начальник ЦСУ за спор со Сталиным и его коллегами поплатился своей должностью, а ЦСУ подверглось в 1926 году первой в своей истории основательной чистке.

Старого земского статистика Попова на посту ЦСУ сменил элитный большевик-интеллектуал Осинский (Оболенский). Кажется, что через нового руководителя партия поставила под контроль статистику, но логика функционирования серьезного научного ведомства такова, что Осинский как руководитель, прежде всего, отстаивает интересы ЦСУ, а не сталинского ЦК. Осинский фактически сохранил ключевые поповские кадры, пользуясь своим большевистским авторитетом, блокировал политическую чистку ЦСУ, а главное продолжил линию Попова на отстаивание достоверности умеренных цифр советских хлебных запасов. Более того, он со своими тревожными прогнозами хлебозаготовительного кризиса 1927-1928 годов оказался одним из главных сталинских оппонентов на пленумах ЦК того периода. Осинского сняли с должности в 1928 году накануне борьбы с правой оппозицией.

На смену Осинскому приходит другой элитный большевик Милютин. В отличие от Осинского он менее интеллектуально самостоятелен, ортодоксален в поддержке текущей сталинской установки на достаточность хлебных запасов. Тем временем развертывание планов первой пятилетки усиливает административно-управленческое значение главного советского планирующего центра Госплана.

ЦСУ, которое все 1920-е годы являлось независимым органом, неоднократно противостоявшим Госплану в оценках различных показателей, теперь все более подпадает под давление Госплана, а в 1930 году лишается своей самостоятельности, превратившись в административное подразделение Госплана. Вместо старого большевика Милютина руководителем ЦСУ становится молодой коммунист Минаев. Но к этому времени уже сам Госплан попадает под огонь партийной критики за очевидные провалы в планировании первой пятилетки. В результате в 1931 году бывший ЦСУ получает своеобразную автономию при Госплане и новое название – Центральное управление народнохозяйственного учета СССР (ЦУНХУ). Вновь на пост его руководителя возвращен Осинский, что, кажется, придает больший политический и интеллектуальный вес всему учреждению. Но уже в 1932 году сталинское политбюро опять нападает с критикой на статистическое управление и его руководство. ЦУНХУ вменяют в вину занижение цифр уровня потребления трудящихся, урожая 1932 года, а также выполнение пятилетнего плана.

Осинскому от политбюро объявлен выговор, его не отправляют в отставку, но ставят под политический контроль специального назначенного помощника, Ивана Краваля. Кроме того, Госплану и ЦУНХУ напоминают, что они находятся под контролем ГПУ и в связи с этим для них вводится режим политической секретности, заключающийся в требовании неразглашения статистических сведений, запрета их публикаций до соответствующего согласования с ГПУ. Вслед за форсированной коллективизацией в 1932 – 1933 годах в СССР вспыхивает великий голод, унесший по оценкам авторов книги около 6 миллионов жизней. Именно статистики со всей ясностью фиксируют формы и масштабы голода. Местные отделения ЗАГСа в голодающих районах старались насколько возможно точно отмечать стремительно растущую смертность. Часто главным препятствием в этом занятии для ЗАГСов оказывался, в конце концов, дефицит специальных книг учета смертей, заполнявшихся и переполнявшихся статистиками в то время с ужасающей быстротой. При этом с книгами учета записи рождений проблем не было. Зам. начальника ЦУНХУ Краваль не скрывал этого, в своем письме членам Политбюро в апреле 1934 года сообщая: «Прекращение регистрации в книгах ЗАГСа вызывалось тем, что этих книг не хватало при массовых смертях. Комиссии, создаваемые сельсоветом, имели своей первой целью убрать трупы и их похоронить. Задача же учета смертных случаев, естественно, являлась для них второстепенной».

Летом 1934 года только что созданному Сталиным репрессивному органу, НКВД, вменили в обязанность контроль ЗАГСов. Озабоченный респектабельностью полицейской отчетности, НКВД оспаривает аналитические данные ЦУНХУ, заявляя, что в этих данных вредительским образом для дискредитации советской власти статистика смертей завышена, а статистика рождений занижена. Статистики отвергают обвинения чекистов и вновь отстаивают достоверность своих данных. Сталин в этот момент предпочитает не высказывать собственное мнение о статистике голода, предложив сформировать специальную комиссию, куда войдут с одной стороны руководитель НКВД Ягода, с другой стороны руководитель ЦУНХУ Краваль. Главная цель комиссии – расчеты естественного движения населения и подготовка декрета предстоящей переписи населения.

История переписи между 1937 и 1939 годами станет главным трагическим событием в судьбе советской статистики. Советскому государству и его плановой экономике уже давно необходимо было провести статистическую ревизию населения, тем более в год двадцатилетия Октябрьской революции: подвести юбилейные итоги грандиозных трансформаций социальных структур, прояснить демографическую ситуацию для планирования очередных свершений пятилеток. Тщательно статистики и соответствующие ведомства под контролем самого Сталина согласовывали опросные листы, затем анализировали первые предварительные оценки, получаемые через использование в ряде выбранных регионов опытных переписных листов… Уже на этой стадии, в преддверии полной переписи у статистиков возникли серьезные проблемы. Полученные предварительные данные свидетельствовали: динамика численности населения СССР катастрофически отличается от той, которую живописал на партийных форумах Сталин. Еще на XVII съезде партии в 1934 году Сталин заявлял, что численность населения СССР с 1930 по 1933 годы выросла с 160,5 до 168 миллионов человек. В 1935 году Сталин определял годовой прирост населения СССР в 3 миллиона человек, то есть равным численности всего населения Финляндии. И вот теперь первые предварительные сведения статистиков свидетельствовали, что в первой половине 1930-х годов советское народонаселение вовсе не росло бурными темпами – по причине высочайшей смертности. По прогнозам статистиков, результаты переписи должны были показать, что население СССР минимум на 8 миллионов меньше, чем ожидает Сталин.

Эти пока еще предварительные заключения статистиков с соответствующими злобными комментариями конкурентов – статистических служб Наркомзема и НКВД – весной 1937 года дошли до Сталина. Реакция вождя была моментальной: погром сверху донизу аппарата ЦУНХУ в течение всего 1937 года. На допросах Краваль и его коллеги, в общем, назвали вещи своими именами: основными причинами уменьшения народонаселения СССР были голод 1932-1933 годов, высокая смертность заключенных ГУЛАГа, массовое бегство населения из приграничных советских районов в другие страны. За эти свидетельства арестованные статистики были квалифицированны пособниками фашистов. По подсчетам авторов книги, более половины руководителей статистических служб в Москве и на местах были расстреляны, огромное количество статистиков было отправлено в лагеря. В ЦУНХУ с 1937 по 1939 годы на три четверти сменился состав работающих. В сентябре 1937 года ЦК партии аннулирует всю проделанную работу «вражеско-вредительской» переписи. Проведший в 1937 году чистку аппарата Краваля новый руководитель ЦУНХУ партийный функционер Верменичев сам был арестован и расстрелян в начале 1938 года. Тогда же были уничтожены вместе со своими административными командами и главные оппоненты ЦУНХУ наркомы земледелия и внутренних дел Яковлев и Ягода.

Сталин назначил на 1939 год новую перепись. Новая команда статистиков трепетно принялась за ее подготовку и проведение. Все советское население через средства массовой пропаганды призывалось идейно грамотно и ответственно заполнять опросные листы. Тем не менее даже в те времена, отмечают авторы, в опросных листах попадались издевательски оппозиционные ответы, например, такие как «православная национальность» и «царский подданный». Авторы детально восстановили филигранную работу статистиков под руководством нового начальника ЦУНХУ Саутина и непосредственно ответственного за перепись Старовского. Эта перепись в конечном счете удовлетворила самого Сталина. По мнению авторов, ее репрезентативные особенности таковы: «В конечном счете суммарные цифры в масштабах всей страны почти не подвергаются фальсификации. Меняется только их региональное распределение. Однако и при этом в результатах находят отражение катастрофы прошлого, какие бы коррективы в них ни вносились. Трудности в изменении цифр все равно остаются. Манипуляции относятся главным образом к приемам риторики, будь то умолчание или искажение. Любая цифра используется то так, то иначе, чтобы оправдать ранее принятые политические решения. Она, следовательно, уже не может быть основанием для споров, критики или просто исследования, а обязательно должна быть оправдательным источником».

Хотя даже в этой искусно фальсифицированной переписи не удалось полностью заглушить эхо демографических катастроф первой половины 1930-х годов и таким образом подтвердить оптимистические цифры сталинских докладов о росте народонаселения, Сталин в итоге просто перевел стрелки своей критики со статистиков на плановиков. Вина Госплана состояла в безответственной экстраполяции тенденции демографического роста СССР конца 1920-х на 1930-е годы. Доверяя этим расчетам, Сталин и утверждал, что ежегодно СССР прирастает численностью всей Финляндии. Госплан (за это и не только) был разоблачен и наказан, его руководителя Межлаука c коллегами расстреляли примерно тогда же, когда разделались с руководящими аппаратами ЦУНХУ, Наркомзема, НКВД, а также других, почти всех высших советских ведомств.

Каков же историко-социологический смысл этой хроники конфликтного сосуществования ЦСУ с другими ведомствами и организациями сталинского общества? Авторы реконструировали целый ансамбль различных и разнонаправленных проблем. Прежде всего, это конфликт между изначально идеалистической большевистской идеей развития рациональной статистики – как фундамента научной легитимности планомерно возводимого проекта социалистического общества – и текущей конъюнктурой политического момента с точки зрения сталинского политбюро. Медленно, но неуклонно организационно-научная автономия ЦСУ подпала под авторитарный контроль сталинизма. Надо подчеркнуть, что установление этого контроля не отличалось четкостью планомерного замысла. Экспансия сталинского контроля часто выражалась в политике расплывчатых сигналов и противоречивых инструкций, которые Кремль спускал своим ведомствам. Пытаясь угадать и распознать истинный смысл этих туманно-грозных указаний исходящих от политбюро, ЦСУ и связанные с ним организации вступали меж собой в постоянные конфликты. В итоге сталинское государство, по форме представлявшее собой систему бюрократического абсолютизма, по сути являлось бюрократической анархией, где главным генератором организационно-идейного хаоса являлся сам Сталин, управлявший энергией этого хаоса в интересах укрепления своего могущества.

При этом надо отметить, что идеальная цель сталинизма – создание атомизированного иерархического сообщества абсолютно послушных воле начальства индивидов-«винтиков» абсолютно провалилась. Внутриведомственная история взаимоотношений сотрудников ЦСУ свидетельствует, что, несмотря на все чистки и контроли сталинской администрации (а также внутренние дрязги), сети дружеские, семейные, профессиональные, культурные, национально-земляческие не распадались и не пресекались, но лишь видоизменялись. Авторы подчеркивают, что, несмотря на весь окружающий организационно-репрессивный хаос, а возможно, именно из-за него, единственным надежным ориентиром осмысленного поведения для статистиков становился их собственный профессионализм. Есть у этой в целом, безусловно, замечательной книги и пара досадных недостатков. В книге, центр которой задан темой «статистики и сталинизм», не объясняются принципы авторской выборки анализируемых биографий статистиков, а сталинизм представлен без анализа феномена самого Сталина как статистика. Поэтому остается неясным, отчего одним статистикам авторы книги уделяют внимания на несколько глав (статистик Попов), другим посвящают отдельный параграф (экономист Кондратьев), третьих просто упоминают на протяжении книги несколько раз, а чьих-то имен не называют вообще. Что касается Сталина, то в последние годы появилось несколько достаточно добротных исследований, посвященных отдельным профессиональным талантам этого гениально тиранического дилетанта: Сталин писатель, Сталин-военачальник, Сталин-дипломат, Сталин степени реконструировать особенности Сталина как статистика, ограничившись лишь частыми ссылками на грозное громыхание нечленораздельного сталинского мнения за аналитической сценой истории ЦСУ и соответствующих ведомств, также остается неясным.

Источник: Пушкин №4/2009

       
Print version Распечатать