Смена вектора

Такого нашествия русской культуры французский Лион еще не знал. В течение одного уик-энда здесь показали полноценный театральный фестиваль, открыли массу выставок, провели пару круглых столов и дали с полдюжины концертов. Хотя фестиваль лишь метафорически назывался «Сибирь неизвестная», но был посвящен искусству России в целом, в официальных речах на открытии нет-нет, да и проскальзывали пассажи о богатстве именно сибирской культуры. Это, конечно, верное наблюдение, но к фестивалю оно имело опосредованное отношение.

Организаторы «Сибири неизвестной» из фонда Михаила Прохорова понимают Сибирь как метафору, покрывающую собой все неизвестное и одновременно клишированное в сознании западноевропейцев, когда те вспоминают о России. Конечно, сегодня морозы, медведи и водка – не первое, что приходит на ум при слове «Сибирь». Но разрушение стереотипов – процесс еще более долгий, чем их создание, для расставания с ними нужны решительные методы.

Массовая инъекция чужой культуры кажется верным решением. Одна из самых интересных выставок оказалась в то же время и самой сложной для французской публики. Это были макеты воображаемых утопических зданий (в большинстве своем храмов), выполненные машинистом московского метро Николаем Лёвочкиным (1933 – 2004). Коллекцию созданных им работ, от архитектурных скульптур до памятных альбомов, музей недавно получил в дар, поскольку после смерти автора девать их наследникам было просто некуда: путь лежал только на помойку. Так музей стал обладателем бесценной подборки артефактов, обязанных своим появлением позднесоветскому утопическому мышлению, где сплавлено воедино религиозное и социальное. Многое можно понять уже и по названиям работ: «Станция “Вековая”», «Собор Святой Руси», «Дворец 12 месяцев», «Памятник Великому Бегству». Наверное, даже пухлый каталог, будь он издан, не смог бы объяснить французам всю многозначность показанного в галерее и книжном бутике «Archipel» (формально тот называется центром городской культуры), что расположился прямо в центре города, рядом с лионской мэрией.

В самой же мэрии показывали скульптуры «Студии ДЭЗ № 6». Студия, Михаила Лабазова знаменита своей работой с детьми, в том числе из детских домов. Над лионским проектом работали, например, ребята из Норильска, причем одновременно с французскими детьми. Открытие их совместной прошло в тот же вечер, что и концерт РНО под управлением Михаила Плетнева (исполнялись редко звучащие во Франции оперы Рахманинова «Алеко» и «Монна Ванна»).

Такое соседство в программе возможно лишь на фестивале, не подчиненном формальной логике и нетривиально объединяющем выступления Русского инженерного театра АХЕ и the best международного канского видеофестиваля, Лиликанский театр Майи Краснопольской и Ильи Эпельбаума и «винтажные перформансы» Александра Петлюры. Все они проходили в течение трех дней в режиме «нон-стоп»в центре экспериментального искусства «Les Subsistances».

А вот «Рассказы Шукшина» Алвиса Херманиса играли в главном театре города «Сelestins». Поначалу казалось удивительным, что сами сотрудники театра, говоря, что свободных мест «всего лишь сто», выглядят довольными. Но выяснилось, что на спектаклях самого театра «Сelestins» свободных мест бывает больше (речь, конечно, не о малом, но главном зале). Просто в Лионе слишком велико количество культурных предложений. Здесь даже концерты в знаменитом Амфитеатре, памятнике архитектуры 70-х годов прошлого века, почти не собирают аншлагов: Амфитеатр оказался слишком велик размерами для лионских меломанов.

Так что концерт РНО с пианистов Николаем Луганским тоже не собрал полного зала, хотя вечер оркестра в лионской опере, перестроенной Жаном Нувелем, прошел при аншлаге. А на спектакль по Шукшину в Лион приезжали даже из Швейцарии (хотя постоянных зрителей «Рассказов Шукшина» не могут не отметить очевидную тенденцию: вместо десяти первоначальных новелл актеры сперва стали играть девять, а в Лионе и вовсе восемь – так лаконизм побеждает изначальный замысел). Местная публика впечатлена происходящим: подобных масштабных культурный вторжений в последние годы здесь не помнят.

Фестиваль «Сибирь неизвестная» включен в программу Года России во Франции, на его открытие прибыли высокопоставленные чиновники, включая руководителя администрации президента России и губернаторов Иркутской области и Красноярского края. Несмотря на официальное сопровождение проекта, поначалу кажется, что в общем перечне годовых мероприятий фестиваль в Лионе выглядит белой вороной – не только оттого, что проводится на частные средства, но и из-за неформального состава.

Конечно, после долгой подковерной борьбы, связанной с неполучением президентских грантов, РНО волей-неволей признали национальным достоянием, да и Театр наций под управлением Евгения Миронова если и испытывает проблемы, то только с затянувшимся ремонтом здания в Петровском переулке. Но в целом ни АХЕ, ни театр «Тень» нельзя отнести к любимцам российской культурной бюрократии. Если почитать о злоключениях АХЕ в некогда культурой столице Петербурге, становится дурно. У театра большие сложности с помещением для репетиций и выступлений; обещания городской администрации помочь знаменитой труппе, обладательнице «Золотых масок», оказались очередным петербургским мифом.

Более того, недавно комитет по культуре отказался помочь АХЕ в организации поездки на фестиваля, проводимом Петербургом в одной из скандинавских стран, куда театр уже был приглашен. В итоге оплату всех расходов взяли на себя иностранцы. Но в целом времена, когда Запад спонсировал русскую культуру, остались позади. Практически все расходы по проведению фестиваля в Лионе – около 2 млн. евро - взял на себя фонд Михаила Прохорова. В некоторых проектах фестиваля частично участвовали российский Минкульт и лионский театр «Селестин».

Вместо итогов

В России и во Франции год культурообмена в основном завершился. И тут, и там показали массу любопытного, причем не только в столице, но и в провинциальных городах. Общее число зрителей достигло 5 миллионов человек – цифра поражает. Но, если приглядеться внимательнее, то покажется, будто в Париже все было по-настоящему, а в Москве и Петербурге – слишком многое для галочки. Речь не о музыкальной жизни, и так традиционно богатой в столицах. Скепсис в первую очередь вызвали выставки: мегапроекты, которыми отметился Лувр (шедевры старого искусства «Святая Русь» и посвященный современному искусству «Радикальный абстракционизм»), а также «Музыка между Лениным и Сталиным» в «Городе музыки», не идут ни в какое сравнение с привезенным в Россию.

Запасники парижского Музея Пикассо, показанные на Волхонке и в Эрмитаже, как и рисунки из Лувра – конечно, познавательные вещи, но все-таки в иерархии современных выставок подобные проекты занимают скромное место. Да, Россия знает в основном раннего Пикассо, покупавшегося еще Щукиным с Морозовым, и даже сюрреалистический его период (на который кураторы из музея Пикассо сделали особый акцент) интересен многим.

Но в выставочном бизнесе есть сложные концепции и сложные проекты, когда работы отбираются из многих коллекций, а есть простые решения, когда выставляется лишь одно собрание. Да и его выставлять можно по разному. Каталог, выпущенный к выставке рисунков Лувра в Третьяковке – образец полиграфической неряшливости, сама выставка, при всей редкости показанного с точки зрения российских музейных будней, была интересна скорее специалистам, чем широкой публике. В общем, если говорить простодушно, наши выставки во Франции выглядели поумнее французских в России.

Когда изучаешь список членов российского оргкомитета Года Франции, не говоря уже о Почетном комитете, лишний раз поражаешься, насколько важен в составлении этих список административный ресурс и как мало ценится мнение экспертного сообщества.

Не случайно скандал, разразившейся на «Радикальном абстракционизме» из-за попытки запретить привоз в Париж работ Авдея Тер-Оганьяна, кто-то назвал «чиновничьим скандалом». Российская бюрократия не оставляет попыток доказать свою общественную значимость путем брутальных поступков: запрет актуального выглядит в ее глазах достойной ролью в арт-процессе и может повысить рейтинг в глазах вышестоящей власти. На деле все оборачивается конфузом, ведь в Европе культурное пространство построено принципиально иначе, скандалы подобного рода там выглядят проявлением варварства. Тем важнее частная инициатива в представлении русского искусства за границей.

Понятно, что фестиваль современной русской культуры в Лионе не мог породить подобных конфузов. Фонд Прохорова привез художников и артистов, с которыми либо давно работает, либо только начал поддерживать их в нынешних трудностях. Обидно лишь, что инициатива прохоровского фонда не получила зеркального отклика – никто из французских благотворителей не взял на себя смелость самостоятельно представлять искусство своей страны в отдельно взятом российском городе. Конечно, не приходилось сомневаться в нескандальности французской программы в России. Но ситуация в целом лишний раз напоминает об отзывчивости русской души. Если все 90-е прошли под знаком гуманитарной (и культурной) помощи со стороны Европы, то теперь вектор финансовых вливаний в культуру поменялся. Обилие запросов в прохоровский фонд о возможности таких фестивалей в других городах показывает, что грезы о русских меценатах вновь входят в моду.

       
Print version Распечатать