Символ помилования

Умер Анатолий Приставкин. Эта новость наполнена особой печалью, потому что помимо обычных человеческих чувств, дружбы и приятельства, которые испытывали к нему люди, и помимо читательской любви, у Приставкина была еще репутация человека, связанного с общественным состраданием.

Но все по порядку: он родился 17 октября 1931 в Люберцах - это потом этот город станет сразу же ассоциироваться с "люберами", а тогда это был город на большом еще расстоянии от Москвы. Герои Приставкина повторяют судьбу автора - детдом после смерти родителей, мотив бегства, работа на разных заводах в разных краях, армия - это все обыкновенная судьба тех детей, чьи отцы погибли в войну. Да и вся судьба Приставкина была безумно трагической, если смотреть из благополучного настоящего, и нормальной с точки зрения того времени. Вроде как заклинания - живой, есть кусок хлеба, то и славно.

Но Приставкин закончил Литературный институт (причем на время уехав на сибирские стройки), а затем стал настоящим советским писателем. Кстати, его повести и очерки про сибирские стройки написаны нормальным языком, хотя конечно, сейчас они - предмет интереса историка литературы, а не современного читателя. Как писатель он был вполне успешен, и к концу жизни собрал множество премий, от советских до российских, от отечественных до иностранных. Преподавал, заседал в разных фондах, был членом редколлегий - но вот человек уходит, и ордена со званиями куда-то просеиваются мимо красных подушечек. В этот печальный момент слово оказывается главнее металла. А если говорить о слове, то повесть "Ночевала тучка золотая" среди его двух десятков его книг все равно стала главной. Она и сейчас читается, как и должна читаться нормальная русская проза. Она читается без скидок на какую-то политическую актуальность, а это значит, что Приставкин писал текст не следуя социальному заказу (да и то была бы не беда - иногда из социального заказа рождается неплохая литература). Приставкин рассказывал про двух мальчиков, чеченского и русского, про то, что люди равны в страданиях, а доброты все время не хватает, так вот, он писал про все это, следуя заказу внутреннему - а это куда круче.

Оттого повесть жива и сейчас, а вот множество конъюнктурных вещей, написанных в восьмидесятые годы, подевалась куда-то, будто и не было тех букв, из которых они состояли.

Приставкин был настоящим человеком восьмидесятых годов, вернее их второй половины - времени иллюзий, какого-то непрекращающегося праздника. Еще не было голода начала девяностых, не было разочарований и отречений. И вот, казалось, добавь в жизнь чуть свободы, и будет эта жизнь совсем светлая и хорошая.

Многие из тех, у кого в то время каталось на языке слово "демократия" были людьми расчетливыми и быстро конвертировали эти слова в менее возвышенные и нелетучие ценности. Приставкин был честен - вот в чем штука. Его, как других искренних людей восьмидесятых, ждала трагедия следующего десятилетия, когда оказалось, что исчезновение Советской власти вовсе не означает всеобщего счастья. Наступило время, когда неидеальность человека вылезла опять наружу.

Оказалось, что дело не совсем в политическом строе, и мир не делится на хороших и плохих людей, а поле битвы проходит через сердце каждого - ну и прочая русская классическая литература.

И вот 12 января 1992 у него началось новое служение - он стал председателем комиссии по вопросам помилования, а через десять лет, когда комиссию расформировали, был назначен советником президента по вопросам помилования. Вообще-то в комиссии и вокруг нее работало довольно много людей, но именно Приставкин стал символом этого дела.

Скорбные дни вынуждают к превосходным степеням, а вот этого как раз бы не хотелось. Приставкин именно символ, а не идол, божок помилования. Он сложная фигура, и сейчас требующая уважения, а не подобострастия.

Эта часть жизни Приставкина может преподать нам всем очень важный урок. Такое может звучать цинично в тот момент, когда он только что умер, но все мы вместе с ним стояли, а теперь стоим одни перед лицом чудовищной жестокости жизни. (Эта жестокость, конечно, не отменяет всего прекрасного, что есть в мире). Оказывается, что люди, собранные вместе, удивительно непоследовательны - они легко обвиняют любого на основании зыбких слухов, оправдывают тысячи смертей, и, одновременно, могут простить чудовищных негодяев. Вот такое у нас общество - и другого нет.

Приставкин, особенно в последние годы жизни оказался перед целой системой нравственных выборов - когда нужно сказать "да" или "нет", а мир сложен, все в нем перепутано. Перед сотнями таких жизненных ветвлений стоит каждый из нас. Ну да, нас не так часто персонально спрашивают, миловать кого-то или нет, что произошло на той войне или другой, или как отнестись к тому или этому.

А Приставкин, по своей служебно-нравственной обязанности, окунулся в пространство судебных решений - то пространство, где человек с молчаливого согласия общества, уподобляет себя Богу. И никаких заранее справедливых и понятных решений в этом пространстве нет, никакого автоматического правила не придумано. Как-то сам Приставкин рассказывал про прошение о помиловании какой-то женщины, что воровала то ли молоко, то ли козу (не помню - одну и ту же, или разных) - преступление и его рецидив были очевидны, да только Приставкин говорил, что женщину нужно не просто помиловать, но и за счет государства купить ей козу, чтобы ее многочисленным детям несчастья в жизни было меньше.

Эта мысль совершенно толстовская, это настроение будто взято из рассуждений позднего Толстого. И, в общем, понятно, что гарантий будущего у нас нет никаких - выпустят тетку из тюрьмы, купят ей козу - а она пропьет козу, и снова что-то украдет. А вдруг нет, не украдет, и жизнь наладится?

А это ведь простой пример, без крови, на которой все больше судеб замешано, и которая подразумевается за множеством прошений о помиловании. Это проблема выборов вовсе не проблема только государственная, это проблема частная. Как судить людей внутри собственной головы - задача, на самом деле, очень важная для общества - не менее важная, чем функционирование тюрем.

После Приставкина осталась не только проза, но и записки о работе с тюремными прошениями. Это очень важное учебное чтение.

И я вовсе не хочу сказать, что смерть их автора сделала его суждения истиной в последней нравственно-юридической инстанции. Вовсе нет - гуманность штука спорная, и спорить с Приставкиным хочется. Вот с этим - согласиться, а по этому поводу задать вопрос - почему собственно? Потому что милость к преступнику все же какое-то смещение мироздания - что эта милость по отношению к его жертве. Ведь люди, увы, не только коз воруют. Сам Приставкин в одном интервью говорил: "Я тоже человек, выступающий против смертной казни, но я не прощаю нашим убийцам детей. Поэтому иногда, в нескольких случаях, раза два или три, я голосовал за смертную казнь". А что делать? Где грань, где прощение невозможно? Никто сказать раз и навсегда невозможно - каждый раз нужно определять наново.

Век все жестче и жестче, вопросов больше и больше.

А задать вопрос теперь можно только самому себе. Человек ушел, и поговорить нельзя.

       
Print version Распечатать