Сила и слабость "dream team" Обамы

От редакции: Глобальный финансово-экономический кризис заставил страны активизировать международный диалог. Однако попытки договориться о скоординированных действиях, в частности на саммите G20 в Вашингтоне, обнаружили отсутствие представлений о ландшафте кризисного переформатирования у стран, определяющих мировую повестку. Возникает ощущение, что личные переговоры руководителей государств, традиционный метод дипломатии в последнее время, не могут разрешить ни одного насущного вопроса. Каким образом, кому и с кем нужно садиться за стол переговоров в условиях, когда личные связи не работают? Насколько дееспособна нынешняя институциональная база выстраивания внешнеполитических стратегий, в первую очередь США и России? Об этом РЖ побеседовал с главным редактором журнала "Россия в глобальной политике" Федором Лукьяновым.

* * *

"Русский журнал": Уважаемый Федор Александрович, возможно ли сегодня на уровне глобальных мировых институтов найти эффективный выход из кризисной ситуации или каждой стране придется спасаться в одиночку?

Федор Лукьянов: Популярные аналогии современного состояния мира с холодной войной, кануном Первой мировой войны, "большой игрой" XIX века бьют мимо цели. Не было в истории человечества глобализации с такой степенью взаимозависимости участников. Отсюда возникает дилемма между невозможностью решить кардинальные проблемы на уровне национальных государств и неспособностью договориться о совместных институционально оформленных международных усилиях.

Странно полагать, что первая встреча "двадцатки" поставила крест на таком формате международного взаимодействия. Даже внутри ЕС, который имеет шестидесятилетний опыт объединения стран примерно одного типа, одного уровня и одной политической культуры, договариваться чрезвычайно трудно.

Однако Россия вряд ли выиграет от превращения Большой восьмерки в "двадцатку". В нынешней "восьмерке" у России есть определенная функция – представлять незападный мир, мир не относящийся к либеральной демократии, придавая определенную легитимность этому клубу. Но, как только в клуб "великих держав" попадают Китай, Индия, Бразилия, особая роль России как некоего "иного" уходит, а российское влияние нивелируется. Тем более что с точки зрения экономического потенциала мы несопоставимы ни с западными странами, ни с Китаем, ни с Индией.

Сегодня ключевой глобальный вопрос: как превратить страны, традиционно вытесненные за рамки западных институтов, в их участников, чтобы разделить с ними ответственность и, соответственно, поделиться правами.

РЖ: Существует мнение, что стремление России расширять круг возможных партнеров отчасти связано с психологическим переживанием неудачи прежней ставки на двусторонние отношения между руководителями двух стран, в частности между Владимиром Путиным и Джорджем Бушем, между Биллом Клинтоном и Борисом Ельциным. Представление о необходимости иных механизмов выстраивания отношений подпитывается начавшимися в Европе и Америке разговорами о многостороннем подходе. Исчерпала ли себя ставка на многосторонность? Может ли этот подход быть воспроизведен при двух новых президентах – Бараке Обаме и Дмитрии Медведеве?

Ф.Л.: Наиболее ярким примером многосторонних отношений является попытка Путина в свое время совершить европейский прорыв России в опоре на ведущие страны, готовые конструктивно разговаривать с Россией, – Францию, Германию и в какой-то степени Италию. Это казалось особенно логичным в эпоху Жака Ширака, Герхарда Шредера, Сильвио Берлускони. Но в конце концов выяснилось, что такая система не работает, какими бы замечательными ни были личные отношения лидеров двух стран.

С США ситуация иная. Со времен распада Советского Союза невозможно говорить о равноправно-двусторонних отношениях России с Америкой. В администрации Буша если кто и играл роль сдерживающего фактора применительно к России, то это был сам Джордж Буш. Дружба, условно говоря, Путина и Буша была амортизатором, но в итоге сыграла отрицательную роль, потому что российско-американское взаимодействие к ней и свелись. Институциональной основы отношений России – США к концу президентства Буша практически не осталось. Даже формат "2+2", то есть "Роберт Гейтс, Кондолиза Райс – Сергей Лавров, Анатолий Сердюков", возникший год назад, не дал какого-либо заметного эффекта.

Это довольно сильная деградация по сравнению с периодом Ельцина. Пресловутая комиссия "Альберт Гор – Виктор Черномырдин" институционально была очень мощной. Дипломатия уровня "президент – президент" плоха тем, что президенты не могут заниматься этим постоянно. Эту идею неоднократно высказывал Том Грэм: нужны спецпредставители по двусторонним отношениям очень высокого ранга и статуса, имеющие прямой выход на президента. Институционально примерно такую роль играл Строуб Тэлбот при Клинтоне. Был удачным и формат "Гор – Черномырдин": уровень почти самый высокий и при этом рабочий. Правда, вряд ли формат "Байден – Путин" будет работать.

Наиболее насущной задачей сегодняшнего дня является институциональное возрождение российско-американских отношений. В начале президентства Буша Александр Волошин общался с Райс практически напрямую. Был шанс хоть о чем-то договориться. Сейчас нет прямых каналов общения. А в итоге нет и взаимопонимания.

Абсолютно непонятно, как американская внешняя политика будет функционировать при новой администрации, если Хиллари Клинтон станет госсекретарем. Это самостоятельный политик с очень четкими представлениями, к тому же с мужем – бывшим президентом. Согласование позиций президента и госсекретаря – это уже отдельная тема. К тому же всю жизнь занимался международными делами вице-президент Байден. Трудно представить, что он будет безучастным наблюдателем, выполняя только председательские функции в сенате. Если советником Обамы по национальной безопасности станет генерал Джонс, то и этот бывший командующий войсками НАТО в Европе – далеко не технический человек. Остается и такой тяжеловес, как Роберт Гейтс, выделявшийся на фоне бушевской администрации удивительным здравомыслием. Он по своему опыту даст сто очков вперед кому угодно.

Как будет функционировать новая обамовская "dream-team"? Как будут взаимодействовать друг с другом эти "stars"? Традиционно бюрократические машины в таких случаях начинают искрить, хотя, возможно, Обама сумеет выделить каждому по делянке.

РЖ: Могут ли сегодня возродиться контакты с теми американскими фигурантами, которые в России представляли финансовую политику в 1990-е годы?

Ф.Л.: Действительно, возвращаются такие персонажи 1990-х годов, как Лоуренс Саммерс, а также Тимоти Гейтнер. У нас принято очень ревниво следить за возвращением клинтоновских персонажей. Но ситуация до такой степени другая, что они не смогут воспроизвести собственные подходы прошлого десятилетия.

РЖ: А каким образом обстоит дело с выработкой единой стратегии по внешней политике в России?

Ф.Л.: Несмотря на существенные отличия от ситуации 5-10-летней давности, Россия по-прежнему действует реактивно. Правда, в современном мире, где все регулярно переворачивается с ног на голову, вызывает сомнения наличие стратегий и у других мировых игроков. Российская проблема в том, что у нас в принципе нет аппарата выработки сначала долгосрочных решений, а потом их имплементации.

Сила американской модели не столько в координации ведомств, которая бывает часто хаотичной, сколько в наличии отлаженного круговорота: бизнес – правительство – академические структуры. Это означает, что существуют кузницы кадров, научные школы, которые влияют на политику. Кроме этого, таким образом формируется представление о национальных интересах.

В России отсутствует механизм выработки национальных интересов, которые в основном идентифицируются с интересами государства как аппарата. В современном мире, где бизнес-интерес становится в определенных ситуациях самоценным, этот механизм необходим. Для начала нам нужна инвентаризация институтов, которые сегодня пытаются осуществлять внешнюю политику.

Беседовал Борис Межуев

       
Print version Распечатать