"Размышляя над "Ласковым маем", вспоминаю Хайдеггера…"

Недавний текст Артема Акопяна «Луч света в темные времена», посвященный группе «Ласковый май» и приуроченный к выходу в свет фильма об этой группе, вызвал шумную реакцию среди читателей РЖ. Многие осудили автора за излишне восторженный тон в адрес столь ценимого им музыкального коллектива. Мне же лично он удивительно напомнил одну публикацию, на которую я случайно наткнулся в газете «Московский комсомолец» 20 лет тому назад, в феврале 1989 года. Ее автор превозносил глубокие эстетические достоинства музыкального репертуара группы, утверждая на полном серьезе, что понимать его можно только, держа в руках произведения Теодора Адорно и Мартина Хайдеггера. И обещал жаловаться на снобистскую редакцию «Звуковой дорожки» МК в вышестоящие комсомольские инстанции

Любопытная перекличка в апологиях «Ласкового мая», коллектива, с появления которого во многом началась история постсоветской попсы, заставила меня порыться в подшивках газеты, чтобы обнаружить ту самую заметку. Ее автор мне был известен, как известен он был почти всему 1 гуманитарному корпусу МГУ, где на разных этажах располагались философский и исторический факультеты. Я учился на философском в конце 1980-х, Андрей Щербаков в те же годы на историческом, познакомились мы с ним на несколько странных и очень торжественных проводах одного моего однокашника, который, впрочем, по причине внезапной болезни впоследствии так не попал в армию. Первой же фразой, которую он одарил присутствовавших, было «Кто из вас поклонники Аллы Пугачевой? Я – поклонник Аллы Пугачевой». Далее лился беспрерывный монолог об Эдисоне Денисове, Альфреде Шнитке, Сергее Параджанове, Диогене Лаэртском, еще о ком-то. Что было правдой, а что иронией – определить было невозможно.

Впоследствии я узнал, что Андрей Щербаков и вправду обратился с жалобой в МГК ВЛКСМ и что было какое-то дело, которое, разумеется, кончилось ничем. При очередной случайной встрече Щербаков сказал, что разочаровался в Андрее Разине, я откровенно побоялся выяснить, а чем он, собственно, был очарован. Наступление попсы для меня было явлением одного порядка с торговлей порнографией вокруг станций московского метро, подпольной книготорговлей, видеосалонами, шоколадом «Сникерс» - все это слилось в единый образ гнилого времени, времени надлома и гибели целой цивилизации. Я один раз в жизни посетил видеосалон с вернувшимся из армии другом и ни разу не попробовал «Сникерс», будто боясь запачкаться прикосновением к этому источающему дух распада времени. И мне казалось, что попытка увидеть в «Ласковом мае» что-то великое – просто знак отчаяния высоколобого интеллектуала перед наступлением «новой жизни», в котором ему как интеллектуалу не будет уготовано никакого места.

После окончания нашего общего, хотя и разноэтажного студенчества я встречал Щербакова еще три раза – первый – в редакции газеты «Россия», где он работал завотдела. Потом на каких-то политических мероприятиях, где он представлялся корреспондентом сайта «Правда.ру». В качестве такового он наблюдал за подготовкой очередного «Русского марша», чтобы затем подвергнуть уничижительной критике его организаторов. Не знаю, в какой мере для выполнения и этой работы им были задействованы идеи Мартина Хайдеггера и Теодора Адорно.

За творчеством «Ласкового мая» Андрей продолжал внимательно следить до самого конца своей жизни, которая внезапно оборвалась по зловещему совпадению как раз в мае 2008 года. За несколько месяцев до смерти, в январе 2009, он поместил на «Правде. Ру» очередную заметку о творчестве группы, шлягеры которой спустя двадцать лет стали вновь завоевывать слушателей. В том же тексте он попытался более взвешенно подойти к анализу причин популярности коллектива: «За всеми этими скандальными перипетиями как-то в стороне остался вопрос, а в чём же чисто эстетическая причина феноменального успеха творчества «Ласкового мая». «Автору этих строк в самый разгар страстей вокруг ансамбля довелось изложить в феврале 1989 года своё видение темы на страницах самого популярного в то время издания про шоу-бизнес – в «Звуковой дорожке» газеты «Московский комсомолец». Взглянув на дело с исторической точки зрения, я обнаружил, что автор всех песен «Ласкового мая» Сергей Кузнецов возродил практически забытую дореволюционную традицию жалостливых песен под шарманку. Как видно хотя бы из романов Достоевского, шарманщики зарабатывали на жизнь, ходя по городским дворам вместе с детьми, которые как раз и исполняли трогательные до слёз песни. Таким образом, душевность композиций в сочетании с образами певцов-детдомовцев и обеспечили «Ласковому маю» уникальный успех, сделали его социокультурным феноменом.»

Думаю, что наверняка таланты Андрея Щербакова проявились еще и в других, неизвестных мне направлениях, историческом, равно как и художественно-критическом. Сейчас же мы воскрешаем из архива эпохи его письмо о «Ласковом мае» как любопытный эпизод далекого 1989 года, времени, когда страна постепенно стала погружаться в хаос, а дух – утрачивать ранее обеспеченную ему идеократическим государством привязку к реальной жизни.

       
Print version Распечатать