Призраки

Стандартная оперативная процедура, фильм Эррола Морриса / Standard Operating Procedure a film directed by Errol Morris

Филип Гуревич и Эррол Моррис. Стандартная оперативная процедура / Standard Operating Procedure by Philip Gourevitch and Errol Morris. Penguin, 286 p. $25,95.

Речь пойдет о двух фотографиях, снятых цифровой камерой в тюрьме Абу-Грейб вечером 5 ноября 2003 года. На первой - человек в черном изодранном одеянии типа пончо, с трудом удерживающий равновесие на маленьком ящике. Волосяной покров на руках и ногах заставляет предположить, что это мужчина. Его голова покрыта остроконечным черным капюшоном, руки раскинуты, а кончики пальцев прикреплены к проволоке, торчащей из бетонной стены у него за спиной. Поза намекает на распятие, но черное пончо и капюшон ассоциируются то ли с охотой на ведьм, то ли с огородным пугалом.

На второй фотографии - молодая женщина, склонившаяся над трупом мужчины. Труп лежит в черном похоронном мешке с наполовину расстегнутой молнией, набитом кубиками льда в целлофане. Рот мертвеца приоткрыт, на глазах - белая повязка. Молодая женщина широко улыбается в камеру. Она выставила вверх большой палец правой руки, затянутой в бирюзовую перчатку из латекса (см. фотографию).

Снимки выглядят как любительские: для них характерно грубое смешение жестокости и беззаботности. Их публикация (впервые - в журнале "The New Yorker") сопровождалась не слишком внятными пояснениями, в которых недоставало подробностей. Про анонимного мужчину, изображенного на первой фотографии, было сказано, что он мог умереть от электрошока, упав с ящика. Этим объяснялось наличие проводов (на самом деле оказавшихся не опасными). Информация о втором снимке была еще менее определенной, но в целом складывалось впечатление, что женщина глумится над мертвым. Повязка свидетельствовала о насилии, доходящем до членовредительства. Существовали и другие фотографии, сделанные в Абу-Грейб и широко тиражировавшиеся в интернете. На них можно увидеть, как иракских заключенных, запуганных и раздетых догола, травят собаками ("собачий танец"); обнаженного, стоящего на четвереньках иракца держит на поводке охранница-американка; составленную из голых мужчин человеческую пирамиду; нагих мужчин, которых заставляют мастурбировать или позировать, имитируя оральный секс; голых мужчин с женскими трусиками на голове, прикованных наручниками к решетке камеры; голых мужчин, используемых в качестве боксерской груши и т.д.

Фотографии передают атмосферу вязкой, словно бы разлитой в воздухе жестокости. Репутации Соединенных Штатов, уже подпорченной неубедительной войной, был нанесен непоправимый урон. Но интерпретация фотоснимков меняется в зависимости от многих факторов (в том числе и от позиции наблюдателя): не так просто сформулировать, что именно они нам говорят. После того, как президент Буш подвергся критике за неготовность попросить прощения, он выступил с официальным заявлением, в котором было выражено "сожаление по поводу унижений, выпавших на долю иракских заключенных и членов их семей". Затем Буш добавил, что он "в равной мере сожалеет" и о том, "что люди, видевшие эти фотографии, не поняли истинную натуру и сердце Америки". Дональд Рамсфелд был недоволен тем, что фотографии вообще стали достоянием общественности, но, по своему обыкновению, проявил осторожность в выборе слов: он предпочел говорить не о насилии и издевательствах, а о "плохом обращении", которое "технически отличается от пыток". Как президент, так и вице-президент старались не употреблять слово "пытки". Буш, в ответ на вопрос о злосчастном докладе Красного Креста об использовании пыток сотрудниками ЦРУ, сказал, как отрезал: "Мы не применяем пытки". (1)

Сьюзен Зонтаг, писавшая для "The New York Times Magazine", придерживалась на этот счет другого мнения. Она считала, что сделанные в Абу-Грейб "фотографии пыток" были типичным выражением американской поп-культуры, брутализированной жесткой порнографией, садистскими кинофильмами и видеоиграми, а также нарциссистской модой документировать и по возможности выставлять напоказ каждую деталь своей жизни, особенно сексуальной. Для нее фотографии, снятые в Абу-Грейб, как раз и представляли "истинную натуру и сердце Америки". Она писала: "Теперь солдаты позируют, выставив вверх большой палец, оставляя свидетельства о собственных зверствах, и посылают эти снимки своим друзьям и знакомым. Теперь человека приглашают на телешоу, чтобы он поделился с широкой публикой секретами частной жизни, которые в былые времена принято было хранить за семью печатями и скрывать любой ценой. Что на самом деле иллюстрируют эти фотографии, так это культуру, в которой мы живем, - культуру бесстыдства, замешанную на восхищении ничем не прикрытой, неизвиняющейся жестокостью". (2) Многие либералы инстинктивно готовы разделить не только гнев Зонтаг, но и приговор, вынесенный ею современной американской культуре.

Одно из достоинств нового документального фильма Эррола Морриса о "фотографиях из Абу-Грейба" и замечательной книги, написанной Филипом Гуревичем совместно с Моррисом, состоит в критическом отношении к имеющимся источникам: авторы не стремятся облегчить себе задачу в поисках истины. Их исходный тезис таков: возможно, то, что мы, как нам кажется, видим на фотографиях, - не совсем правда. Снимки не рассказывают всю историю. Может быть, они даже скрывают больше, чем показывают. Проинтервьюировав большое количество людей, причастных к "тюремным фотосессиям", авторы углубляются в их жизнь, анализируют их мотивы, пытаются понять их чувства и взгляды - какими они были тогда и стали теперь. В результате складывается синтетическая картина "Абу-Грейба", которая наводит на размышления еще более тревожные, чем обличения Сьюзен Зонтаг, не выходящие за рамки критики культуры.

Прежде всего необходимо отметить тот факт, что никто не знал имени мертвеца. Он был одним из "заключенных-призраков" ("ghost prisoners"), доставленных в такое "тяжелое место", как Абу-Грейб, анонимными американскими следователями, одетыми в черное; представителям военной полиции (отвечавшим за поддержание порядка в тюрьме Абу-Грейб) эти люди были известны как "призраки". Призраки-дознаватели работали на Специальное правительственное агентство (Other Government Agency - OGA), под которым обычно подразумевается ЦРУ. Вопреки правилам, призраки-заключенные формально не регистрировались перед допросами, проводившимися в душевых боксах или других укромных уголках тюрьмы. Они исчезали так же быстро, как появлялись - после того, как с ними "поработали" призраки-дознаватели. Работники тюремной охраны не знали о них практически ничего; об их присутствии свидетельствовали лишь раздававшиеся в ночи крики и стоны. Когда намечался визит общества Красного Креста, этих заключенных прятали или уводили куда подальше.

Человек, которому суждено было вскоре умереть, появился в тюрьме ночью, незадолго до того, как были сделаны опубликованные в "The New Yorker" фотографии; когда его ввели с мешком на голове, на нем не было ничего, кроме майки. Охранникам приказали приковать руки этого человека к решетке окна за его спиной, "в позиции подвешенного палестинца" (считается, что эта техника используется израильтянами, хотя она была изобретена не ими). Этот человек тяжело дышал. Охранников отпустили. Через час их позвали обратно - на помощь. Пленник больше не отзывался на вопросы. Они подвешивали его все выше и выше, пока его руки не захрустели. Никакого ответа. Его облили холодной водой. Подняли капюшон. Охранники отметили, что его лицо превратилось в кровавое месиво. Он был мертв уже некоторое время. Призраки-дознаватели быстро покинули сцену. Вызвали медиков, которые обработали тело и наложили повязку на его отекшие глаза, затем труп был уложен в мешок, наполненный целлофановыми пакетами с кубиками льда, застегнут на молнию и оставлен в душевом боксе. Капитан Кристофер Бринсон, дежурный офицер обслуживавшей Абу-Грейб военной полиции, заявил, что этот человек умер от сердечного приступа.

Примерно в это же время - в том же тюремном блоке - пытали еще одного человека. Ранее в Абу-Грейб был доставлен другой безымянный заключенный, подозревавшийся в убийстве агента армейского криминально-следственного отдела (Army's Criminal Investigative Division - CID). Заключенный отказался назвать свое имя, поэтому его передали специалисту Чарльзу "Чаку" Грейнеру, армейскому резервисту. Грейнер, массивный усатый военнослужащий (которого можно увидеть смеющимся на многих тюремных фотографиях, изображающих издевательства над иракскими заключенными), не прошел следовательской подготовки и имел смутные представления о правилах, которых, как считается, придерживаются дознаватели в ходе допросов. На "гражданке" Грейнер служил офицером тюремно-исправительного учреждения; он бравировал своей репутацией "плохого парня", имел вкус к садистским проделкам и не пропускал ни одной юбки. Такого человека ни под каким видом нельзя было подпускать в заключенным, подозревавшимся в терроризме. Он даже не прошел проверку на благонадежность и просто не имел права служить военным полисменом, поскольку этот пост предполагает определенную власть над заключенными.

Несмотря на это, безымянный пленник был передан именно Грейнеру; при этом агент CID Рикардо Ромеро сказал ему: "Ты должен узнать имя этого человека за три дня, даже если для этого придется превратить его жизнь в ад". Грейнер так и поступил - при помощи сержанта Ивана Фредерика и других членов резервистского подразделения из Мериленда, которые оказались под рукой и были столь же мало знакомы с процедурой проведения допросов. Заключенный был раздет догола, на него орали, заставляли ползать по полу, лишили сна, принуждали стоять на маленьком ящике, привязывали к торчащим из стены проводам и говорили, что он умрет, если вздумает пошевелиться. Эта последняя игра продолжалась достаточно долго (около пятнадцати минут), чтобы Грейнер успел сделать снимки.

Моррису не удалось проинтервьюировать Грейнера. Он все еще в военной тюрьме. Но другие свидетели того, что произошло в ту ночь, такие как офицер военной полиции Сабрина Харман, утверждают, что заключенному, проходившему у них под кличкой "Джиллиган", не было причинено большого вреда. Она сказала, что уже после допроса он смеялся, подшучивая над американцами, и приобрел своеобразную популярность среди персонала тюрьмы; ему даже была оказана привилегия в виде разрешения производить уборку в тюремных камерах. "Это был очень забавный парень, - сообщила она. - Если можно было бы забрать кого-нибудь из них с собой домой, я безусловно выбрала бы его".

Сабрина Харман и есть та молодая женщина, которая склонилась над трупом на второй фотографии. Как и Грейнер, она дежурила в ту ночь. Собеседники Морриса (это показано в фильме) описывают ее как милую девушку, которая, по словам сержанта Хидрю Джойнер, "мухи не обидит - если на полу муха, а вы захотите на нее наступить, она вас остановит". Сабрина пошла в армию для того, чтобы оплатить учебу в колледже. У нее была мечта - стать копом, как ее отец и брат. Но не простым полицейским, а фотографом-криминалистом. Она любила фотографировать, проявляя при этом особый интерес к смерти и разложению. Ее коллега по службе в тюрьме Абу-Грейб сержант Джаваль Дэвис сказал: "Она не позволит вам наступить на муравья. Но если он умрет, ей захочется узнать, как это происходило".

Поэтому, когда из запертого душевого бокса начала просачиваться вода и они с Грейнером обнаружили в мешке мертвого человека, ее первым желанием было сделать его фотографии. Она призналась Моррису и Гуревичу: "В каком-то смысле я сразу поняла, что он не мог умереть от сердечного приступа; этому противоречил характер имевшихся на теле повреждений и тот факт, что у него шла кровь из носа. Мне трудно было привыкнуть к мысли, что командир может солгать. Но, конечно, мое доверие к начальству было поколеблено".

В этот момент Грейнер попросил ее попозировать рядом с телом. Харман приняла позу, в которой всегда снималась на фотографиях - с друзьями, с заключенными, в морге, а теперь в душевом боксе: она улыбнулась и выставила вверх большой палец.

Потом она вернулась в бокс, чтобы выяснить подробности. Она сняла марлю с глаз мертвеца и начала фотографировать все, что показалось ей "неправильным: каждый синяк, кровоподтек и порез". Она поняла, какому жестокому избиению подвергся этот человек: "Дело выглядело так, словно кто-то исколошматил его до потери пульса; похоже, его били о стену... Я просто хотела задокументировать все, что увидела. Для этого я и сделала фотографии. Чтобы каждый, кто на них посмотрит, убедился, что нас обманули. Этот парень умер не от сердечного приступа. Посмотрите на все эти раны и телесные повреждения, которые они пытались скрыть от нас".

В своем интервью с Моррисом Харман выглядит довольно впечатляюще: она интеллигентна, разумна, красноречива. Вообще, интервью в фильме больше походят на монологи: за редкими исключениями, зритель не слышит вопросов Морриса. Его талант в том, чтобы заставить людей - будь то Роберт Макнамара в "Тумане войны" ("The Fog of War") или Сабрина Харман в "Стандартной оперативной процедуре" - говорить, говорить, говорить... Тот факт, что он заплатил кое-кому из интервьюируемых, был использован некоторыми критиками против Морриса. Это обстоятельство представляется мне несущественным. Нет причин полагать, что оплата привела к каким-то изменениям в рассказанных нам историях. Если бы автор фильма ограничился отснятыми интервью, этой ленте цены бы не было. Увы, беседы с персонажами, в которых содержатся словесные описания ключевых эпизодов, проиллюстрированы "визуально воспроизведенными" (попросту говоря - разыгранными) сценами, которые только мешают воспринимать ленту как аутентичный документ. Но, может быть, это входило в замысел Морриса. Аутентичность имеет свойство оставаться неуловимой. Ничему нельзя полностью доверять - ни словам, ни тем более образам; остается только воспроизводить события в своем воображении.

Похоже, все усилия авторов были направлены на то, чтобы мы поверили, что Харман говорит правду. Во время службы в Абу-Грейб Сабрина писала своей лесбийской партнерше Келли письма, которые подтверждают рассказанную ею историю. Так, в письме от 20 октября 2003 года сообщается о заключенном по кличке "шофер такси", раздетом догола, прикованном, с руками за спиной, к решетке своей камеры с нижним бельем на голове: "Он выглядел как Иисус Христос. Сначала я непроизвольно рассмеялась, потом схватила фотоаппарат и сделала снимок. Один из парней взял штатив моей фотокамеры и начал "тыкать" им в пенис заключенного. Сперва я отнеслась к этому как к чему-то забавному, но затем мне пришло в голову, что это форма сексуального надругательства. Такие вещи недопустимы. Я сделала еще несколько фотоснимков, и теперь они свидетельствуют о том, что там происходило".

Итак, в центре внимания авторов два фотоснимка. Первый из них, с Джиллиганом и электрическими проводами, был проанализирован Брентом Пэком, патологоанатомом и экспертом-криминалистом, работающим на CID. После длительных раздумий он пришел к следующим выводам: "Я вижу человека, поставленного в стрессовую ситуацию. Я смотрю на снимок и размышляю; судя по всему, это не настоящие электрические провода. Передо мной стандартная оперативная процедура - не более того".

Технически он прав. Памятка, составленная под руководством генерального консультанта Пентагона Уильяма Дж. Хейнса 27 ноября 2002 года, рекомендует, наряду с другими, техники допроса категории II, включающие унижение, причинение боли и "постановку в стрессовую ситуацию"; эта памятка была официально утверждена министром обороны США. Именно на ней Дональд Рамсфелд начертал от руки, поверх заглавия, свою ставшую знаменитой фразу: "Однако я за то, чтобы они стояли 8-10 часов в день. Почему стояние ограничено 4 часами? Д.Р."

И все же именно этот снимок (в большей мере, чем какой-либо иной, включая сцены травли собаками и нанесения телесных повреждений обнаженным людям) стал самым знаменитым; в нем увидели символ американского варварства, картину пыток в чистом виде. По мнению Гуревича, это произошло потому, что данная фотография оставляет простор для воображения. Как уже было отмечено, она вызывает ассоциации с распятием; напрашивается метафора: "Христос в Абу-Грейбе". Что касается Сабрины Харман, то она была приговорена к шести месяцам тюремного заключения, разжалованию в рядовые, отмене всех причитавшихся ей льгот и выплат и увольнению из армии с плохой характеристикой. Никто из мужчин, ответственных за смерть заключенного, даже не был привлечен к суду. Ни один человек рангом выше сержанта не подвергся допросам. Как сказал Моррис в интервью, снятом с целью продвижения его фильма, Харман и ее друзья, запечатленные на фотоснимках, "были наказаны за неприятности, причиненные высокопоставленным военным и администрации. Ирония ситуации в том, что Сабрина Харман подверглась судебному преследованию за снимки, на которых был запечатлен человек, убитый агентами ЦРУ. Сабрина не имела к этому убийству никакого отношения, она просто сфотографировала труп. Но без ее снимков мы ничего не знали бы об этом преступлении".

Это была всего лишь рядовая смерть призрака, убитого призраками.

2.

Морриса критиковали за то, что он не обнародовал имена людей, занимавших - и продолжающих занимать - более высокие должности, чем Харман, Грейнер, Фредерик или Линди Ингланд (именно она "выгуливала" обнаженного заключенного на собачьем поводке), которая была в то время сожительницей Грейнера. Но говорить так - значит не понимать суть замысла фильма. Потому что он не про вашингтонских политиков или юристов, обслуживающих администрацию (а если и про них, то не напрямую); фильм посвящен особому виду сокрытия истины - тому, как фотографии, которые, казалось бы, рассказывают одну историю, на самом деле скрывают другую, гораздо более важную. По сравнению с тем, что действительно происходило в тюрьме Абу-Грейб, где мужчин доводили пытками до смерти в потаенных камерах; где детей содержали в помещениях, набитых другими заключенными, в большинстве своем мирными гражданами, жившими в неописуемых условиях и подвергавшимися ежедневным истязаниям; где невооруженного пленника мог безнаказанно застрелить не в меру нервный охранник и откуда не было исхода даже для человека, признанного невиновным, - по сравнению со всем этим фотография Джиллигана была не более чем забавой или детской шалостью.

Когда немыслимое становится "стандартной оперативной процедурой", человеческие существа отвечают на это прежде всего словесными подменами. Даже нацисты, которых не особенно смущало то, что они делали, изобрели для сокрытия своих преступлений новые слова и выражения - как правило, бюрократического характера: "специальное обращение" и тому подобное. В публичной сфере политика США по отношению к "задержанным в интересах безопасности", или "незаконным комбатантам" (к которым, по мнению юристов Белого дома и Пентагона, неприменимы Женевские конвенции), облачается в язык, гроссмейстером которого следует признать вице-президента Дика Чейни, заявившего: "Мы должны со всей ясностью дать понять, что не намерены связывать руки нашим разведывательным сообществам: они должны располагать всеми необходимыми средствами для выполнения своей миссии".

Выражение "перчатки сброшены" стало общеупотребительным. Гуревич цитирует посланное по e-mail письмо официального лица, в котором сказано: "Во всем, что касается задержанных по подозрению в терроризме, перчатки сброшены, джентльмены. Полковник Больц". В другом месте сообщается, что Стивен Больц, заместитель руководителя военной разведки в Ираке, "ясно дал понять, что ни у кого не должно быть по этому поводу никаких иллюзий: мы хотим, чтобы эти персоны были сломлены". Такие люди, как Харман, Грейнер, Ингланд и Фредерик, были мелкими сошками, они представляли низшее звено в командной цепи. Им поручали "утихомирить" заключенных или "превратить их жизнь в ад". Они должны были "обращаться с заключенными как с собаками", согласно формулировке генерал-майора Джеффри Миллера, руководителя системы иракских тюрем, включая пыточный центр в Гуантанамо-Бэй. Он произнес эти слова до того, как были сделаны известные снимки, - во время посещения тюрьмы Абу-Грейб, где, по его мнению, с заключенными обращались "слишком хорошо". Его методы, отработанные в Гуантанамо, вскоре были приняты к исполнению во всей подотчетной ему тюремной системе. Одна из самых провокативных идей Морриса (или Гуревича) состоит в том, что фотографии, на которых запечатлены жестокие методы обращения с заключенными, свидетельствуют: люди, которым было приказано "сбросить перчатки", не полностью утратили свои моральные устои. Гуревич пишет: "Погруженные в атмосферу рутинного беззакония, они показали своими фотографиями, что так и не научились воспринимать эту ситуацию как нормальную. Они так и не стали колесиками и винтиками спущенной сверху программы. И разве не делает им чести тот факт, что они были глубоко деморализованы своей службой в этой рукотворной преисподней?"

Думаю, "честь" в данном случае - неточное слово. Нацисты, снимавшие голых женщин, выстроенных перед собственными коллективными могилами, скорее всего, тоже не считали подобные сцены вполне нормальными, но из этого не следует, что они "выбивались из программы". Генрих Гиммлер прекрасно понимал: то, чего он требовал от своих эсэсовцев, не было нормальным. Именно поэтому он говорил, что они должны подавить в себе все человеческие чувства, которые могли бы воспрепятствовать выполнению поставленной перед ними задачи.

Из писем Сабрины Харман, которые она писала своей любовнице Келли, совершенно ясно, что она была удручена тем, что происходило в Абу-Грейб. И даже Грейнер, которого смело можно назвать самой паршивой овцой в стаде (тюремного персонала), кажется, был шокирован, когда "Большой Стив" Стефанович, гражданский дознаватель-контрактник, объяснил ему, чего от него ждут, когда приказывают "сломить волю" заключенного. Стефанович обратил внимание Грейнера на фильм "24", популярный телесериал с Кифером Сазерлендом, в котором отстаивается идея допустимости любых средств, в том числе и пыток, для предотвращения террористических актов. Грейнер утверждает, что ответил Стиву: "Мы такими вещами не занимаемся, это вам не телевидение". Разумеется, Грейнер не знал, что сериал "24" со всей серьезностью обсуждался во время "мозговых атак", проводившихся в Гуантанамо под председательством подполковника Дианы Бивер, начальницы военно-юридической службы армии. Она вспоминает, как возбудились ее коллеги-мужчины, включая людей из ЦРУ и DIA [Разведывательное управление министерства обороны США], когда дело дошло до обсуждения различных техник дознания. Бивер сказала Филиппу Сандзу, автору книги "Пыточная команда" ("Torture Team"): "Было заметно, как напрягались их члены, когда заходила речь о новых идеях в этой сфере".

Это происходило в Гуантанамо, на базе, служившей "кузницей идей": здесь они вынашивались, получали юридическое оформление, излагались в форме памяток и наставлений - словом, дебатировались в оснащенных кондиционерами офисах. А на другом конце "командной цепи", в тюрьме Абу-Грейб, действовал Грейнер - в грязи и вони, под вопли и стоны заключенных, в атмосфере нескончаемого насилия. Авторы подчеркивают, что многие сделанные в Абу-Грейб фотографии носят на себе отпечаток порнографии, из чего следует, что Сьюзен Зонтаг была отчасти права в своей "культурной критике".

Особенно поражает факт преднамеренного использования женщин для унижения заключенных-арабов. Грейнер мог, например, попросить свою сожительницу Линди Ингланд попозировать для снимка, на котором заключенного держат на поводке, как собаку. По-видимому, подобные сцены вызывали у этой парочки сексуальное возбуждение. Но, судя по всему, и интеллигентная Сабрина Харман принимала посильное участие в развлечениях Грейнера и его подруги: мы видим ее улыбающейся на нескольких снимках с обнаженными заключенными. Именно на этом основании ее в конечном итоге приговорили к тюремному заключению. Но, по сути дела, эти игры (некоторые из них явно были инсценированы, разыграны "на камеру", на манер роликов в жанре hard porno) также были частью программы. Все это: женские трусики на голове, обнажение перед женщинами, "игры" с гениталиями, принуждение к симуляции полового акта - не что иное, как элементы той же программы. Капитан Бринсон, командир Грейнера, приказал ему в письменной форме "выполнить работу как надо". Ему было сказано: "Продолжай в том же духе, и это поможет нам достичь успеха в выполнении возложенной на нас миссии".

Гуревич верно отмечает, что представители военной полиции, обслуживавшие тюрьму Абу-Грейб, почти ничего не знали о ближневосточной культуре, хотя перед отправлением в Ирак все они прошли подготовку в Форт Ли, включавшую такую дисциплину, как "Ознакомление с культурной спецификой региона". Им говорили, что сексуальное унижение - самый эффективный способ "усмирения" арабских заключенных. Человек не обязательно должен быть "испорчен" популярной культурой (на которую сетует Сьюзен Зонтаг), чтобы обладать способностью испытывать удовольствие от сексуального унижения других, - если такое поведение официально санкционируется и даже поощряется. Подлинная вина Грейнера перед администрацией состояла не в том, что он зашел слишком далеко (хотя, по каким моральным меркам ни суди, так оно и было), а в том, что он получал удовольствие от того, что проходило по разряду "мрачных дел". Дик Чейни сказал: "Нас ждет там тяжелая, отвратительная, опасная и грязная работа, но нам некуда деваться: придется действовать на этой арене". Если у начальства и твердели члены, это происходило вне поля зрения, под круглым столом. Но Грейнер превратил "общественно значимые" грязные дела в собственные порнографические фантазии и, что еще хуже, заснял их и сделал доступными для всех желающих.

Линди Ингланд играла в этих фантазиях роль статиста. Она любила Грейнера и готова была сделать ради него что угодно. В этом была ее трагедия. Ингланд была приговорена к трем годам заключения в военной тюрьме за издевательства над заключенными. "Я делала только то, что мне приказывали, - сказала она, прибегнув к старой как мир отговорке людей, согласившихся выполнять грязную работу. - Не я развязала войну. И я не в силах ее закончить. Я хочу сказать, что войны начинаются и заканчиваются не из-за фотоснимков".

Харман руководствовалась собственными фантазиями: она видела себя в роли фотографа-криминалиста, фиксирующего смерть. В результате она сделала программу достоянием публики и фактически вынудила президента единственной в мире сверхдержавы выступить с публичным извинением. Моррис говорит по этому поводу в своем интервью: "При других обстоятельствах легко себе представить Сабрину в качестве фотографа, завоевавшего Пулицеровскую премию". Вместо этого она была обвинена не только в превышении служебных полномочий и неподобающем обращении с заключенными, но и в порче государственной собственности, а также в "подмене вещественного доказательства" - за то, что сняла повязку с глаз мертвого мужчины. Она сказала Моррису: "Когда он умер, они вымыли его, а потом налепили эту повязку. Поэтому ни о какой "подмене доказательства" не может быть и речи. Они уже сделали это за меня". Поскольку фотоснимки Сабрины подтверждают ее правоту, это обвинение было в конечном итоге снято.

Как фильм Морриса, так и базирующаяся на нем книга Гуревича вызывают гнетущее чувство, даже если отвлечься от таких "деталей", как невольное или даже преднамеренное соучастие в преступлениях высоких чинов из администрации Буша. Спору нет, эти фотографии смутили Америку. Но правительство страны ухитрилось использовать это смущение для сокрытия от общественности куда более шокирующих фактов и обстоятельств. Концентрация внимания на порнографическом аспекте Абу-Грейба была своего рода отвлекающим маневром, при помощи которого власти заставили нас забыть о пытках и убийствах, не записанных на пленку, а также об их исполнителях и реальных "заказчиках". Моральное осуждение "плохих парней" и "паршивых овец" обернулось очень полезным алиби. На фоне таких "отпетых типов", как "Чак" Грейнер, Иван Фредерик и им подобные, юристы, бюрократы и политики, которые устанавливали правила игры (точнее, создавали ситуацию беспредела) - Уильям Дж. Хейнс, Альберто Гонзалес, Дэвид С. Эддингтон, Джей Байби, Джон Ю, Дуглас Дж. Фейт, Дональд Рамсфелд и Дик Чейни, - выглядят почти респектабельно.

А Джиллиган, кстати, скорее всего, был не тем человеком, за которого его принимали, а обычным мирным жителем, оказавшимся в неудачном месте в неудачное время. Как и 90% мужчин и мальчиков, заточенных в Абу-Грейб.

Примечания:

1. White House press conference, August 9, 2007.

2. "О пытках других" / "Regarding the Torture of Others," "The New York Times Magazine", May 23, 2004.

Источник: "The New York Review of Books"

Перевод Иосифа Фридмана

       
Print version Распечатать