От редакции: О новой книге Алисы Ганиевой "Праздничная гора" – Максим Артемьев и Василий Костырко.

Ганиева А.А. Праздничная гора: роман/Астрель, 2012, 253 стр.

* * *

Дагестанская антиутопия

Максим Артемьев

Первая мысль, которая приходит в голову при упоминании Алисы Ганиевой, - это интеллект. Мало кто из современных молодых писателей так продуманно выстраивает свою литературную карьеру. 5-6 лет назад она была никому не известной выпускницей Литинститута. Сегодня Алиса – одно из двух-трех наиболее известных имен юного поколения русской словесности.

Ее сила – в улавливании актуальных трендов, в умении первой их обозначить и описать, выразить своими книгами то, что волнует «здесь и сейчас». Разумеется, нельзя объять необъятное. И ум Ганиевой выражается и в том, что из всего многообразия открывающихся возможностей она выбирает те, где ей не будет конкурентов, где она наиболее сильна. Про Кавказ говорят многие, но именно она придумала преподать его так, чтобы и первый роман «Салам тебе, Далгат!» и теперь уже второй – «Праздничная гора» стали теми книгами, о которых говорят не только в литературных кругах. Да и сама идея издать «Салам» под мужским псевдонимом Гулла Хирачев – тоже свидетельствует об известной изобретательности.

«Праздничная гора» представляет собой в известном смысле энциклопедию основных бед современного Дагестана - тут и коррупция, переплетающаяся с клановостью, и навязчивая религиозность, которая суть псевдонабожность с бесконечным упоминанием всуе Бога, и реархаизация сознания – гротескное возрождение патриархальных обычаев, поскольку в одну реку дважды войти не получается. Во всем этом конденсированном, согласно законам жанра, перечислении грехов родного края у Ганиевой нет преувеличения. Вспоминаю, как года три назад как ко мне на скамейку в сквере в центре Москвы подсел чуть подвыпивший дагестанец, и рассказывал про республику примерно то же самое, что пишет Алиса Ганиева. Оба они, кстати, реализовались в столице, не находя применения себе на родине.

Писательница доискивается до корней религиозного экстремизма, переходящего в вооруженную борьбу. К терроризму толкает бесконечное разнообразие несправедливостей – тут и продажность образования – школы и университета, что показано в романе, и застарелые этнические обиды, тесно перемешанные с хозяйственными спорами – «на рынке нет ни одного кумыка!», и псевдоисторическая демагогия, яркие образцы которой также приведены – тюрки как создатели Киевской Руси и т.п. В «Праздничной горе» помимо кумыкского обрисован лезгинский национализм, и тут на ум приходит замечательная книга-исследование британского журналиста и этнолога Томаса де Ваала «Черный сад» – про Карабах, с его описанием деструктивной и произвольно трактуемой исторической памяти, когда голос «крови и почвы» приводит народы к самоубийственному хаосу этнических конфликтов.

Государственная власть не способна выполнять свое предназначение – Ганиева дает шаржированную картинку нравов дагестанского чиновничества, существующего для самого себя, и не способного к мало-мальски эффективной работе. Читая роман, убеждаешься, что раздутые штаты госслужащих республики – главные получатели многомиллиардных дотаций из центра, и что бюджетные организации служат, главным образом, для того, чтобы создавать рабочие места.

Прекрасно показан в «Праздничной горе» культ грубой силы у молодежи, ее мачизм, склонность к агрессии (пусть и вербальной), увлеченность физическими единоборствами, коими сегодня славен Кавказ на спортивной арене. Алиса Ганиева уловила тенденцию дагестанских юношей говорить на приблатненном русском языке – опять-таки не могу не вспомнить, как однажды довелось стать свидетелем разговора двух молодых кавказцев – уборную они упорно именовали «дальняком», по-зековски. Писательница вообще удачно передает колоритный русский язык Дагестана – язык «межнационального общения», с его обилием местных неправильностей, жаргонизмов, арабизмов и слов, перенятых из местных наречий - «чIанду», «марчелла», «чохто», «хапур-чапур», «сахльи», «дерхаб», «тохта», «тюз», «курзе», «арай-урай», обращений «ле» и «ё» и т.д.

Ганиева не проходит и мимо такого важного явления как смена парадигм половой морали у молодежи – русских девушек теперь там нет, и объектном настойчивого внимания являются свои горянки, что порождает множество коллизий – от смешных до трагических. Мы наблюдаем процесс стремительной эрозии традиционной этики с накладывающейся на него вышеуказанной тенденцией к возрождению религии и патриархальности, что окончательно сбивает с толку постороннего наблюдателя. Молодежь оказывается и в авангарде реисламизации и она же - основной актор сексуальной революции. Ум юноши мечется между желанием девственницы-жены и следованием зову плоти, для чего в Махачкале уже созданы все условия. Старшее поколение, напротив, выступает как противник навязчивой религиозности и защищает светски-советский образ жизни и мышления. Наследие семидесяти лет коммунистической власти пронизывает текстуру повествования «Праздничной горы» - через историю семей, в которых нынешний день тесно переплетен с прошлым, и нынешние поколения в известном смысле - заложники дел минувших. На этом фоне в роман вводится картинка жалкой участи современных дагестанских писателей - как противопоставленных славному статусу генерации Р.Гамзатова и прочих аксакалов.

Алиса Ганиева, как и многие писатели, вместе с ней вошедшие в литературу, многому научились у Романа Сенчина, сложившись под его влиянием. О сенчинских приемах живо напоминает сценка с просмотром дагестанского ТВ-шоу, которая выполняет ту же роль, что и у прославленного писателя – телевидение как зеркало общества со всеми его предрассудками, фобиями и мифами.

Композиционно роман получился рыхловатым. Стержнем, на котором держится повествование, является фантастическая идея отделения Дагестана от России неким Валом. Но жанр антиутопии редко кому удается. Потому вторая часть «Горы», когда «Вал» становится реальностью, явно слабее первой. Опасности подстерегающие республику в случае торжества радикальных идей показаны ярко, но все-таки перед нами роман, а не публицистический трактат, так что художественная сторона страдает. Изыскивая новые пути, боясь самоповтора, Алиса, как кажется, попадает в коллизию, известную как «горе от ума» - излишнее увлечение продумыванием нестандартных сюжетных ходов, иссушающее, в конечном итоге, дарование, притупляющее чувство непосредственности. Из недостатков книги следует отметить недостаточно выверенную редакторскую работу – немало «местных» слов осталось необъясненными в примечаниях, и была пропущена явная описка про выборы в «облсобрание» Кизилюрта - речь может идти только о горсобрании или райсобрании.

Не так давно я ненамеренно вызвал в Фейсбуке изрядную полемику - отголоски которой пришлось пожинать на презентации книжки Ганиевой, когда я предложил писательнице сосредоточиться на незамысловатых бытовых очерках о жизни дагестанской диаспоры в Москве по образцу купринских «Киевских типов» и «Листригонов». Сегодня я готов признать, что это – задача не для Алисы, она представительница иной школы прозы. Но имея теперь два романы Ганиевой о Дагестане, все же хотелось бы, чтобы русская литература обогатилась и повествованиями о быте и нравах кавказских общин в столице, чья жизнь протекает рядом с нами, но о которой мы ничего не знаем.

Джигит и пэри в тумане

Василий Костырко

Новый роман Алисы Ганиевой уже вызвал довольно темпераментные дискуссии в блогосфере. Горячие головы клеймили молодую писательницу и делали ей некоторые намеки. Понять ситуацию можно. Сюжет и впрямь несколько скандальный: автор задался целью предугадать, что будет, если не дай Бог, Россия откажется от Кавказа и даже выстроит специальный Вал, чтобы от него отгородиться.

Главный герой романа – житель Махачкалы молодой журналист Шамиль Магомедов, аварец, то есть представитель самого многочисленного из дагестанских народов. Ничего особенно выдающегося, как и особенно плохого, в нем нет. Он этакий everyman, плывущий по течению.

Между тем, события после постройки Вала требуют быстрых и осмысленных реакций.

Начинаются брожения среди кумыков и лезгин. Невеста Шамиля Мадина уходит к молодому салафиту (стороннику очищения ислама) по имени Оцок. Власть переходит к радикальным исламистам, которые вводят свои порядки.

Мать Шамиля уезжает в горы в родное село. Сам герой по непонятным причинам все медлит. Окружающие ждут, что он будет мстить новоявленному мужу изменницы. Ну а у Шамиля завязываются отношения с троюродной сестрой Асей, явно к нему неравнодушной. В конце концов, герой принимает решение последовать за матерью, вместе с родственниками и своей нескладной, но умной и преданной поклонницей. Однако поздно. На переименованную в Шамилькалу Махачкалу с моря нападает неопознанный враг, и герои гибнут во время ракетного обстрела.

Тема исламских преобразований на постсоветском пространстве в нашей литературе уже поднималась. Достаточно вспомнить то, что Герман Садулаев писал про независимую Ичкерию, а Андрей Волос - про суверенный Таджикистан.

Ценность этого текста не в том, что он оправдывает какие-то ожидания, а в том, что он их нарушает. Не в фабуле, а в сюжете. В деталях. Вот, например, возьмем Шамиля. Какие книги в ящике стола у современного джигита? Три брошюры – «Смыслы Корана», «Уголовный кодекс Российской Федерации» и «Правила пикапа».

Ганиева с большим вкусом описывает сегодняшнюю махачкалинскую жизнь. Мы узнаем, как строится рабочий день здешнего чиновника средней руки. Как в ночной Махачкале происходит съем девушек. Воинствующих моралистов, а также просто нервных читателей успокоим заранее: ничья честь и репутация в итоге не пострадала. Зато какие переживания! Какой адреналин!

Для тех, кто никогда не бывал в Махачкале, есть даже возможность познакомиться с местным общественным транспортом: «В маршрутке сидела пара молодых людей, широко расставивших ноги и загородивших весь проход, женщина в летней шляпке с красным цветком на полях, дородная женщина в леопардовом халате и девушка в голубом платке.

Камилла захлопнула ржавую дверь, над которой висела надпись «Для удара

головой», и села на потертое сидение. Несмотря на запущенность и бедность, салон был снабжен моднейшей аудиосистемой с большими динамиками, над которыми выделялась еще одна надпись: «Девушкам в хиджабе – скидка». Звучал тюремный шансон».

И все это нечто большее, чем маленькие комические интермедии между монументальными трагическими эпизодами. Среднестатистический российский читатель судит о Дагестане по новостям, где полутонов почти не бывает. Это, конечно же, плохой признак.

Стереотипы на пустом месте не возникают. Дагестан - арена борьбы цивилизаций: светской, капиталистической, то есть западной в ее довольно специфическом российском изводе, и «восточной», то есть исламской. Сами по себе люди, живущие в этой республике, какие они есть, могут быть интересны только самим себе.

Для остального мира они, так скажем, не более чем референт новостных репортажей. То, к чему должны отсылать волнующие истории о схватках защитников родины с террористами, или - у каждого свои предпочтения - борьбе мучеников с неверными.

Ганиева помогает нам выйти за переделы этих шаблонов и разобраться, кто ж там еще живет в этом самом Дагестане.

Мы узнаем, что в республике помимо радикалов, коррупционеров и силовиков есть еще просто нормальные люди. Например, историк и писатель Махмуд Тагиров, автор романа о старинной жизни горцев, или изобретатель Мурад, мечтающий о том, чтобы обеспечить всех жителей родной республики альтернативными источниками энергии. В романе это персонажи эпизодические. Они обречены, потому что никак не участвуют в политических играх, не пытаются даже для виду принять чью-то сторону.

Но они важны, очень важны!

Дело в том, что существование «на линии огня» создает у героев романа, и думается, не только у них, определенные проблемы с самоидентификацией.

То есть, конечно, в целях выживания люди должны обозначить для внешнего мира свою причастность к какой-то крупной общности – государству российскому или какому-нибудь там джамааату-имарату. Однако такой выбор никак не решает внутренних проблем, не гарантирует того, что ваша совесть будет чиста, и не обеспечивает даже того самого физического выживания, ради которого все затевалось.

Собственно поэтому Алиса Ганиева возвращается к одной из излюбленных тем - к закрытости и непрозрачности современного человека с Кавказа.

Действительно ли полицейский начальник Абдул-Малик, которого мы встречаем в прологе в доме Юсупа и Зумруд, лояльный российскому государству борец с терроризмом? Насколько праведную жизнь ведут за высокими заборами экспроприированных роскошных вилл новые хозяева Дагестана, исламисты, когда власть переходит к ним? Мы этого так и не узнаем.

Зато Ганиева допускает нас к внутреннему миру своих главных героев – Шамиля и Аси. Они ищут себя в меняющемся мире. Беспомощные чудаки (писатель и изобретатель) оказываются в этой ситуации важнейшим ориентиром. Только они, в конечном счете, посреди ожесточенной борьбы за власть (знатоки Писания, которые «цитатами меряются» в мечетях, в общем-то недалеко ушли ото всех остальных) озабочены вопросами общего блага.

Земляки упрекали Ганиеву в том, что она пишет как писатель русский, то есть, во-первых, на неродном языке, во-вторых, глядя на свою родину как бы со стороны. Наверное, из Дагестана видней. Однако, на наш непросвещенный взгляд, если судить по тексту романа, Ганиева настоящий патриот своей республики. Все навязываемые извне проекты преобразования жизни в ее романе выглядят губительными. И советский и исламистский вариант модернизации одинаково опасны для культуры дагестанских народов-эндемиков. А ведь, если вдуматься, культура эта гораздо древнее любой религии и любого государственного образования на территории нынешнего Дагестана.

Структура весьма скромного по объему романа «Праздничная гора» довольно сложна. Он как бы дополнительно раздваивается на «литературу» и «жизнь». Чтение тоже становится отдельным событием в ряду других. Шамиль сначала читает советский роман про то, как колхозница Маржана, просватанная за богача Насыра, полюбила простого тракториста Мухтара. Потом - рукопись Махмуда Тагировича, убитого шальной пулей у мечети. Оба текста передаются у Ганиевой с большой иронией. И там, и там «большой стиль», так что Шамилю поначалу приходится пролистывать десятки страниц. Однако все очень серьезно. В итоге, для героя рукопись Тагирова – это не просто попытка отвлечься, но единственное оставшееся в его распоряжении пространство свободы.

Именно из сочинения Махмуда Тагировича Шамиль узнает, что такое рай и где он находиться. Оказывается, это - село-призрак «Праздничная гора», куда герой в первый раз попадает во сне (маленькая репетиция смерти), а потом уже поселяется там навсегда.

В романе Ганиевой раздваивается не только художественный текст, но и само понятие рода.

Есть род земной. Это - императив, требующий от любого чиновника, университетского преподавателя или полицейского в Дагестане «порадеть родному человечку», что, так скажем, несколько усложняет работу соответствующих государственных учреждений, и, в конечном счете, становится одной из причин возведения Вала.

А есть род небесный. Это – идеальный природный и социальный порядок. Это – контекст, в котором всякое исчезновение чревато появлением. Магический оператор, претворяющий смерть в жизнь.

Наглядным образом его в романе становится описанный в эпилоге романа свадебный пир в селении «Праздничная гора», где сочетаются браком погибшие во время обстрела Шамиль и Ася. Здесь все счастливы и все танцуют. «Реальные люди» оказываются в обществе «литературных персонажей»: пляшут Махмуд Тагирович и героиня его романа Хандулай, ее дочки, которых мать посвятила в доисламские традиции и верования предков, и знакомые нам по основной части романа персонажи - суфист, салафит и атеист. На свадебном пиру в селении «Праздничная гора» пляшут даже изменница Мадина и ее муж Оцок. Они принадлежат к тому же тухуму (роду), что Шамиль и Ася.

Выходит, что примирение и воссоединение этого конкретного рода возможно только за гробом.

На наш взгляд, построение романа и его финал передают раскол в умах и сердцах дагестанцев, который не менее страшен, чем бомбежки и обстрелы. Остается лишь молиться, чтобы описанный Ганиевой политический сценарий не осуществился, а написанная ею книга, если не исцелила бы души ее земляков, то хотя бы стала своевременным диагнозом.

Фото Даниила Головкина