Последний год гуляем в декабре

Косметический или капитальный ремонт?

Как иногда можно услышать, несовершенства российской Конституции обусловлены известными политическими обстоятельствами ее составления и принятия. Ни одна советская конституция, ни даже Основные законы Российской империи 1906 года, ни тем более конституция, которую предлагалось вынести на Учредительное собрание 1917 года, не готовились в такой секретности и спешке. Многие, в том числе, наверное, и сами авторы и вдохновители основного закона, в 1993 году рассматривали это творение как временное.

Но, как известно, в России ничто не бывает настолько долговечным, как именно то, что строится на время. Главные черты конституционного строя - преобладание исполнительной власти за счет слабости двух других ветвей - только укрепились в процессе выборов 2000 и 2003-04 годов. И вдруг за последний год политический мир России как будто перевернулся.

Разговор все чаще ведется не об устранении технических недостатков основного закона, а о кардинальном пересмотре взаимоотношений ветвей власти, а также центра и субъектов федерации. Причем говорят об этом не те, кто всегда был ярыми противниками легитимности нынешней Конституции: ведь теперь они стали ее столь же ярыми защитниками.

Кстати, что касается пресловутых несовершенств Конституции, то, возможно, именно ее быстрая разработка ограниченным кругом единомышленников создала необычную цельность и конкретность этого документа. Главная идея устройства власти выражена в ней предельно ясно. И если сама власть или близкие к ней круги заговорили о пересмотре Конституции, значит, их не устраивают в ней не какие-то частности, но сама идея. Что это? Похоже, ныне действующий основной закон рассматривается властью как недостаточный для обоснования ее легитимности?

Учитывая перипетии принятия действующей Конституции, последняя, конечно, не может считаться надежным источником легитимности ни с исторической, ни с юридической точек зрения. Однако написанная под конкретный заказ, даже под конкретного человека Конституция на удивление точно выразила некоторые традиционные реалии российской государственности. Подогнанная вроде бы под параметры США или Франции с большими полномочиями президента, на практике она скорее смотрелась как пролонгация дореволюционной российской монархии с Государственной Думой или даже без оной. Не означает ли нынешняя критика Конституции не только намерение власти отказаться от наследия ельцинской эпохи, но и стремление порвать с историческим прошлым российской власти вообще, в котором, надо признаться, мало что напоминает демократические стандарты современного Запада?

Творцы Конституции 1993 года заложили в нее довольно прочный запас стабильности. Механизм принятия поправок к российской Конституции довольно сложен по сравнению с конституцией советской, только формально отражавшей принцип федерации. Для изменения основного закона необходимо две трети голосов в нижней палате и три четверти в верхней, причем поправка должна быть одобрена законодательными органами двух третей субъектов федерации (т.е. 60 из 89). Правда, норма для голосования в парламенте за конституционную поправку может быть таким же порядком изменена.

Описанным способом не могут вноситься поправки в первые две главы основного закона, а также в последнюю главу, устанавливающую порядок изменения и пересмотра Конституции. Для этого нужен созыв федерального Конституционного собрания тремя пятыми голосов в каждой из палат парламента. Но даже Конституционное собрание не вправе отменить федеративное государственное устройство России. Любая Конституция пытается программировать на вечность учреждаемый и оберегаемый ею строй1.

Для чего и когда может понадобиться созыв Конституционного собрания? Пока все реформы, предпринимавшиеся верховной властью, проводились в пределах конституционного поля: оно оказалось достаточно широко даже для отмены губернаторских выборов. Изменить федеральное устройство и порядок отношений между ветвями власти можно и в рамках действующей Конституции. Пока не видно, чтобы дело касалось основ конституционного строя или перечня прав гражданина, - конституционная трактовка этих принципов заметной критике не подвергается. Кстати, именно приятие, пусть даже молчаливое, отмеченных основ всеми главными политическими силами России позволяет надеяться на формирование когда-нибудь общероссийского политического сознания - своего рода идеологии нового "русизма" (аналог "американизма"). Так зачем же ставить эти принципы под сомнение созывом Конституционного собрания?

Но если демократию, в отличие от нэпа, собираются вводить не надолго, а навсегда, то укрепление легитимности строя путем созыва Конституционного собрания (оно, кстати, может оставить основной закон в неприкосновенности) выглядит вполне логичным. Только нужно ли подводить фундаментом под новую легитимность низведение главы государства со степени "самостоятельной правовой творческой реальности" (И.А.Ильин), чем он является сейчас, на фактический уровень британской королевы?

"Пишите коротко и неясно"

Так инструктировал Наполеон Бонапарт Э.Ж.Сийеса, как писать новую конституцию после 18 брюмера. И здесь трудно усматривать причину в одном только властолюбии первого консула. Потрясенный до основания государственный строй тогдашней Франции, пережившей уже не один революционный и контрреволюционный переворот, нуждался в стабильности и укреплении. Бонапарт должен был провести множество мероприятий - политических, экономических, социальных, военных, - для которых жесткие рамки конституции могли быть только помехой. Если основной закон позволяет провести необходимые реформы, не прибегая к его изменению, - это скорее его достоинство, а не недостаток.

Основной закон должен обеспечивать возможность самых широких изменений политического строя. Это не догма, а руководство к действию. Кстати, страна, развивавшаяся по наиболее классическому реформистскому, эволюционному пути, - Великобритания - вообще, как известно, не имеет конституции. Точнее, ее набор политических традиций и прецедентов, который иногда называют британской конституцией, постоянно пополнялся и видоизменялся, что позволяло гибко приспосабливать имеющиеся государственные институты к новым потребностям.

Ни одна конституция в принципе не может считаться надежной гарантией против легального антидемократического переворота. В Европе 1920-х годов наиболее демократичной считалась конституция Германии, выработанная веймарским Учредительным собранием. Пример веймарского режима должен быть поучителен для России, так как имеет место не только некоторая схожесть социально-политической ситуации, но и, что особенно важно, аналогия государственного устройства. Веймарская Германия была федерацией с сильной исполнительной властью. Полномочия последней разделялись между президентом и назначаемым им главою правительства (канцлером), причем главной фигурой являлся все-таки президент. Но, как показала практика, энергичный канцлер оказался в состоянии оттереть президента и превратить формально демократический режим в свою единоличную диктатуру, даже не посягая при этом на права парламента (рейхстага).

Стабильное парламентское правление - редкость в истории. Оно составляет принадлежность почти исключительно североевропейских стран и Великобритании. Традиционным гарантом политической стабильности в этих государствах всегда был монарх, пусть даже его роль давно свелась к номинальной. За пределами данного региона мы сталкиваемся только с тремя значительными примерами парламентских режимов - ФРГ, Япония, Италия.

Все три возникли в результате поражения этих стран во второй мировой войне, и решающую роль в утверждении либеральной демократии в них сыграла американская оккупация. Но только в Германии и Японии парламентский режим сумел обеспечить заметную стабильность. Итальянская республика до недавнего времени содрогалась от чехарды правительств и политических убийств. Аналогичный строй во Франции рухнул за двенадцать лет, и французы ради политического самосохранения приняли конституцию, продиктованную одним человеком.

То, насколько основной закон будет работать, зависит от его соответствия политической культуре и политическому темпераменту нации. Ведь из векового эмпирического закона "Что русскому здорово, то немцу смерть" нельзя выводить заключение, будто все, что немцу здорово, то и нам нипочем. Может оказаться и почем... Реформа государственного строя - не развлечение, не эксперимент, и, приступая к ней, стоит иметь в виду слова Н.М.Карамзина: "Всякое новшество в государственном порядке есть зло, к которому следует прибегать только в крайней необходимости".

Карамзин, как известно, был консерватором и противником конституции для России. Его отношение к писаному закону было сродни крыловскому: "А вы, друзья, как ни садитесь..." Он, можно сказать, был яростным поборником человеческого фактора в политике. "Не спрашивайте, как писаны законы в государстве? сколько министров? есть ли Верховный Совет? Но спрашивайте: каковы судьи? каковы властители?"

Так вот, после революции у нас чуть ли не каждый новый правитель стремился отметиться новой конституцией. Такая "традиция" позволила власть имущим наглухо забыть слова последнего прогрессивного реформатора России П.А.Столыпина: "Пока мне не дали нового ружья (т.е. нового закона. - Я.Б.) , я буду, как могу, действовать старым". Постоянное переписывание основных законов под партию, под человека, под обстоятельство, под настроение - может ли рождать у гражданина уверенность в будущем государства?

1 Для сравнения. Поправка к Конституции США принимается двумя третями голосов в каждой из палат федерального конгресса и вступает в силу после одобрения конгрессами трех четвертей штатов (сейчас это 38). Конституция США предусматривает и созыв Конституционного конвента по решению двух третей штатов. Прецедентная система права приемлет изменение закона только в форме дополнительных статей к уже имеющимся. Полный пересмотр Конституции в данную систему не вписывается.

       
Print version Распечатать