Чуть больше недели назад, 23–24 января, в Московской высшей школе социальных и экономических наук прошел 16-ый международный симпозиум "Пути России" на тему "Современное интеллектуальное пространство: школы, направления, поколения". Об итогах работы корреспондент Русского журнала побеседовала с Ириной Савельевой, директором Института гуманитарных и теоретических исследований ГУ-ВШЭ

Русский журнал: Известно, что раньше симпозиум назывался «Куда идет Россия?», потом получил наименование «Пути России». На ваш взгляд, в чем заключается смысл перемены названия?

Ирина Савельева: Организаторам симпозиума в какой-то момент стало ясно, что Россия уже куда-то пришла. Был даже один симпозиум с таким названием – «Куда пришла Россия?», после чего появились «пути». А если говорить серьезно, то это не слишком удачная метафора. Очень архаичный антропоморфный образ – Россия, которая куда-то идет.

РЖ: Были ли какие-то принципиальные отличия этого, 16-го, симпозиума от предыдущих?

И.С.: Я редко бывала на этих симпозиумах раньше, именно потому, что они имели другую направленность. Предыдущие симпозиумы, по-моему, были излишне политизированы – мало ориентированы на теоретические проблемы, поэтому мне это было не так интересно. А в этом году реализовалось совершенно сознательное намерение изменить дух мероприятия. Это проявилось уже в противостоянии двух пленарных докладов (Гудкова и Вахштайна).

Гудков поставил в своем докладе вопрос о том, возможна ли теоретическая социология в современной России и, как и в своих предыдущих выступлениях, ответил на него отрицательно. Вахштайн, организатор симпозиума, декан ф-та социологии и политологии Шанинки, показал, что вся наша социология делится на «постсоветскую» и «антисоветскую». Первая, риторика которой близка советской, представлена Третьим социологическим конгрессом. «Антисоветская» (либеральная) социология тоже, в общем, сильно идеологизирована. Вахштайн считает, что, поскольку оба эти направления выработали свои языки описания, свои понятия, свои концепции, то как раз вне их и возможна теоретическая социология. Для себя я назвала ее «внесоветской».

Несколько секций на этот раз были посвящены теоретическим проблемам социальных наук, и даже – гуманитарным наукам. И мне именно они показались удачными. Это не так часто бывает, чтобы на одном симпозиуме больше половины секций мне понравились.

РЖ: Одной из целей симпозиума стало составление картографии современной интеллектуальной России, удалось ли это сделать?

И.С.: Я думаю, что симпозиум такой цели достичь не может, так как это место для дискуссий. В рамках него можно обозначить какую-то проблему, а подходы к ней будут всегда разные, ведь участников много. И потом само слово «картография» мне в этом контексте не очень понятно: ведь под картографией может подразумеваться модель наук, соотношение научных школ, а может – и модель научного сообщества. Мне кажется, что и о том, и о другом на симпозиуме говорили в разных секциях. На некоторых обсуждались сообщества, например, в секциях у Куренного и Нарского, а в секциях, которую организовали мы с Полетаевым, в секции Александрова, Филиппова, говорили о самих науках, о процессах рецепции и трансляции, о состоянии фундаментальных исследований в социальных науках.

РЖ: А правомерно ли вообще с вашей точки зрения понятие «интеллектуальная Россия»?

И.С.: Оно правомерно, хотя понятие «интеллектуал» по-разному трактуется: и как профессионал, и как человек с высшим образованием, и как обладатель интеллектуального капитала. Поэтому, на мой взгляд, точнее говорить не об «интеллектуальной России», а разделять Россию на бизнес-сообщества, научные сообщества, медиа-сообщества и т.д.

РЖ: РЖ. А можно при этом говорить о существовании интеллектуального сообщества?

И.С.: Сообщество все же характеризуется очень многими признаками, начиная от самоидентификации принадлежащего к нему человека и его социального статуса и заканчивая сформулированными целями этого сообщества. Но если вы меня спросите, причисляю ли я себя к интеллектуальному сообществу, то я отвечу «да», потому что это удобная и позитивная для меня самоидентификация.

На секции Куренного обсуждалась более узкая проблема: существует ли в России общественно активный интеллектуал. И исследование, которое они провели, показало, что нет. Все интеллектуалы, с которыми они работали в рамках этого исследования в разных городах (столицах и провинции), продемонстрировали отсутствие общественной активности и даже интереса к такой деятельности.

РЖ: Расскажите, пожалуйста, о секции, которую организовали вы с А. Полетаевым?

И.С.: Секция называлась «Модели формирования и развития социально-гуманитарного знания». На ней в частности обсуждался вопрос о том, насколько идеи, теории, работы российских ученых присутствуют сегодня в западной науке, насколько вообще наша гуманитарная наука оказывает влияние на развитие мировой науки. Наш институт (Институт гуманитарных историко-теоретических исследований Высшей школы экономики) в этом году провел большое исследование на тему «Присутствие и отсутствие России в мировой социально-гуманитарной науке», предложив ведущим специалистам по каждой науке проанализировать ситуацию.

Оказалось, что наше «присутствие» еще меньше, чем мы предполагали, и ситуация во всех науках примерно одинакова: присутствие России в мировой науке можно обозначить отдельными именами первой половины ХХ века (например, Выготский, Шкловский, Бахтин, Кондратьев, Чаянов), которые, кстати, стали востребованы только в 70-е годы прошлого века. Есть еще русские ученые первой и второй волны эмиграции. Вот фактически и все. Понятно, что это ничтожно мало. При этом сегодня часть нашего научного сообщества работает в рамках конвенциональной науки, на мировом уровне, и то, что результаты не доходят до западных коллег, связано, в первую очередь, с механизмами трансляции наших достижений за рубеж. Нужно больше переводить, публиковать в иностранных научных журналах, в общем – жить по правилам «республики ученых».

РЖ: Какие еще секции показались вам интересными?

И.С.: Мне очень понравилась секция Александра Филиппова, которая была посвящена сугубо теоретическим проблемам социологии и в которой, наряду с маститыми учеными, очень удачно выступили студенты и аспиранты Центра фундаментальной социологии ИГИТИ ГУ–ВШЭ. Эта секция, по-моему, сама по себе стала позитивным ответом на вопрос о возможности теоретической социологии в современной России.

Понравился и круглый стол Валерия Анашвили, посвященный гуманитарному книгоизданию в России. Наши интеллектуальные издательства и соответствующие книжные магазины возглавляют очень образованные и остроумные люди.

РЖ: Как вы оцениваете состояние современных социальных и гуманитарных наук?

И.С.: В целом состояние бедственное, государственные расходы на них составляют 2,3% на социальные и 1,3% на гуманитарные науки от всех расходов на научные исследования и разработки, поэтому нет особых оснований надеяться на их развитие, тем более сейчас – в ситуации кризиса. Кроме того, существует множество содержательных, структурных проблем (например, до 1990 года у нас вообще не было таких наук, как социология, политология, культурная антропология). И прошедший симпозиум – попытка научного сообщества проанализировать ситуацию в «собственном доме».

РЖ: Если обобщить работу этих секций и вернуться к названию, выяснилось ли что-нибудь о путях России?

И.С.: К моему большому удовольствию, в тех секциях, где я была (пять из девяти), о путях России я ничего не услышала, что я считаю, важным положительным результатом этого симпозиума. Так же, к счастью, я ничего не услышала, о «тупиках», «развилках», «магистральных направлениях» и «обочинах», хотя в некоторых докладах на пленарном заседании такого рода метафорика еще присутствовала.

Беседовала Анна Кукина