“Панк-молебен” и граница религиозное/светское

Одна из ключевых интуиций тех, кто позволил себе критически взглянуть на тот концептуальный аппарат, которым оперирует современное религиоведение, была интуиция о том, что никакой раз и навсегда проведенной границы, отделяющей религиозное от светского, не существует. Более того, само жесткое разграничение религиозного и светского в том виде, в каком оно знакомо нам сегодня, имеет вполне конкретный исторический горизонт своего возникновения. В этом смысле сама религия в ее современной форме является очевидным секулярным конструктом, выкристализовывашимся путем выкраивания внутри светского особого пространства – сначала концептуально, а затем и институционально – начиная с XV – XVI веков в том числе и в интересах нарождающегося суверенного национального государства. Об этом процессе мне уже приходилось неоднократно писать с опорой на многочисленные зарубежные исследования.

Однако процесс расчерчивания религиозного и светского пространства никоим образом не носил какого-то одномоментного характера. Граница между религиозным и светским подвижна, за то, где именно ее можно провести, идут постоянные бои. Последнее слово в которых, естественно принадлежит государству, которое в лице своих институтов – с привлечением экспертов-религиоведов как части своего идеологического аппарат – вынуждено постоянно эту границу прочерчивать или перечерчивать, исходя, естественно, из интересов собственного самосохранения. Неконтролируемое смещение этой границы, выход религии за свои пределы является для суверенного национального государства постоянной и очевидной угрозой (равно как и обратный процесс – излишнее давление на религию со стороны светского). В связи с этим государство вынуждено постоянно барражировать вдоль границ религиозного и светского, то передвигая их, то заново расчерчивая в зависимости от интересов момента.

Кейс «панк-молебна» группы «Pussy riot», исполненного в Храме Христа Спасителя, представляет собой очень яркий пример войны вокруг этой спорной границы. Он показывает подвижность границы между религиозным и светским, ее неопределенность и спорность.

* * *

Напомню кратко хронологию: 21 февраля группа «Pussy riot» устраивает акцию в Храме Христа Спасителя, когда участники группы вошли в храм в разноцветных нарядах и исполнили там «панк-молебен» под названием «Богородица, Путина прогони» прямо напротив Царских врат. Уже на следующий день православное движение «Народный собор» подает в суд иск с требованием начать уголовное преследование активисток. В этот же день протоиерей Всеволод Чаплин призывает ужесточить норму об оскорблении религиозных чувств и высказывается за строгое наказание для участников группы. В итоге 5 марта Таганский суд столицы санкционировал заключение под стражу до 24 апреля бывшей участницы арт-группы "Война" Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной, обвиняемых по статей 213, то есть «хулиганство». По этой статье участницам грозит до 7 лет лишения свободы.

Это сухая внешняя канва событий. Однако в публичном пространстве история сопровождалась и до сих пор сопровождается жаркими дискуссиями, собственно и представляющими для нас особый интерес. Ведь именно через них вскрывается та самая подвижность границы религиозного и светского, на которую мы указывали выше.

«Панк-молебен»: религиозное или светское действие?

Ключевой вопрос, на который предстоит ответить, это вопрос о том, как правильно квалифицировать данную акцию – как религиозное (молебен, юродство, масленичные дурачества) или светское (кощунство, хулиганство, художественный акт, политический и гражданский протест) действие. Здесь возникает очевидная неопределенность, связанная с многомерным конфликтом интерпретаций.

Позиция «Pussy riot»

Судя по всему, у самих участниц группы не было полного понимания того, как правильно описывать то, что они сделали. Так в своеобразном пресс-релизе, посвященном данной акции, содержится указание на то, что это была именно религиозная акция: «"Раз мирные стотысячные демонстрации не дают немедленного результата, мы будем перед Пасхой просить Богородицу поскорее прогнать Путина", - сообщила всей остальной команде Серафима, самая набожная панк-феминистка, когда по утреннему февральском морозу мы направлялись в Храм».

Но в одном из первых интервью по итогам акции содержится указание на то, что это был скорее художественный ход – то есть нечто светское, – прикрытый внешними православными атрибутами:

Корреспондент: Ну если вы обращаетесь к Богородице, то значит позиционируете себя как верующие?

Кот: Ну часть из нас верующие, но я бы не назвала «православными», безусловно. Это обращение скорее игра, художественный ход.

Шумахер: Да, субверсия своеобразная.

Здесь, конечно, принципиальным и подчеркивающим неоднозначность содеянного является именно слово «скорее». Конечная квалификация «панк-молебна» как религиозного или светского действия затруднена уже изначальной неопределенностью позиции участников.

Но в итоге, судя по всему, победила именно позиция, настаивающая на религиозном характере «панк-молебна». Вот фрагмент из их заявления, опубликованного 4 марта в блоге:

Во всех наших выступлениях мы постоянно подчеркиваем, что панк-молебен "Богородица, Путина прогони" был именно молебном, радикальным молебном, обращенным к Богородице с просьбой урезонить власть земную и идущую у ней на поводу власть церковную. Среди нас, среди двух дюжин участниц Pussy Riot, есть немало православных, для кого храм – место глубокой молитвы. Да, наша молитва переступила порог того, что для многих допустимо в храме. Но мы не оскверняли храм, мы не кощунствовали, мы молились – и у многих священников нет сомнений, что "Богородица, Путина прогони" - именно молебен. Мы страстно молились Богородице, чтобы она дала нам всем силы бороться с нашими столь немилосердными и лукавыми владыками. И мы будем петь песни и молиться за тех, кто желает нам смерти и тюрьмы. Потому что Христос учит нас не желать тюрьмы и смерти тем, кого мы не можем понять.

Здесь, конечно, есть основания поразмыслить о том, с чем связано такое однозначное подчеркивание именно религиозной составляющей «панк-молебна» в отличие от изначальной более двусмысленной позиции, подчеркивавшей художественную субверсивную составляющую. Возможно, эта интерпретация была подсказана адвокатами, так как она позволяет рассчитывать на самое минимальное наказание или же на полное освобождение от судебного преследования – ведь в России каждый имеет право на свободу вероисповедания (ст. 28 Конституции РФ).

Эта неоднозначность при попытке квалификации «панк-молебна», фиксируемая уже на уровне позиции самих участников, многократно усиливается в последовавших общественных дискуссиях. Как именно следует интерпретировать «панк-молебен»? Позиции расходятся: то ли это настоящий, пусть и радикальный молебен; то ли это намеренное кощунство и хулиганство; то ли это художественный акт за гранью допустимого; то ли это гражданский и политический протест. При этом нет ничего удивительного в том, что конкретная квалификация данного действия вытекает из интересов спорящих сторон, каждая из которых заинтересована в своем варианте проведения границы религиозного и светского.

Реакция официальных представителей Русской православной церкви

Официальные представители Церкви принципиально отказываются видеть в «панк-молебне» религиозное действие. «Кощунство у Царских врат» - так назывался пост, появившийся в блоге «Православная политика» Всеволода Чаплина, председателя Синодального отдела по взаимодействию Церкви и общества, сразу же после того, как стало известно об акции Pussy riot. То же самое заявляет Владимир Легойда, председатель Синодального информационного отдела: «кощунственный и мерзкий поступок». То есть в этой классификации перед нами однозначно светское действие, представляющее собой несанкционированное вторжение светского – искусства, политики, прав меньшинств – в религиозное сакральное пространство и совершение там кощунственных и хулиганских действий.

Представители Церкви настаивают на светском характере «панк-молебна» и, соответственно, требуют, чтобы им занимались исключительно светские власти. По словам Всеволода Чаплина, «совершенное преступление (а я уверен, что это именно преступление) должно быть изобличено и осуждено на уровне решения судебной власти». При этом видно желание принципиально дистанцироваться от этого разбирательства. Как указывает Владимир Легойда: «Церковь не имеет права напрямую вмешиваться в деятельность правоохранительных органов, которые ведут серьезную, добросовестную работу по данному делу». Мы видим принципиальный отказ анализировать происходящее на богословском языке, отказ переводить его в религиозное пространство, видеть в нем какие-то христианские проблемы, вообще отказ от обсуждения содержательных моментов. Возможно, именно отсюда такая нервная реакции на слова Андрея Кураева, который пытается поместить данную выходку именно в религиозный контекст, увидеть в ней религиозное действие в традициях православия, пусть и совершенное неосознанно.

Принципиальная интерпретация «панк-молебна» как светского действия, скорее всего, является стремлением официальных представителей Церкви сохранить за собой монопольное право внутри контролируемого пространства на разграничение религиозного и светского и на санкционирование или запрещение любых нетрадиционных религиозных форм, возникающих в этом пространстве. «Панк-молебен» именно как молебен является покушением на власть Церкви, он является несанкционированной попыткой перечерчивания границы, разделяющей религиозное и светское.

Реакция «раскольников»

Однако уже совсем другая интерпретация панк-молебна может быть обнаружена у так называемых «раскольников», то есть тех христиан, которые находятся в оппозиции, причем не только к РПЦ, но и к существующему политическому режиму в целом. Здесь, наоборот, происходит принципиальное подчеркивание именно религиозного характера «панк-молебна».

Так, по словам Якова Кротова, священника Харьковско-Полтавской епархии Украинской Автокефальной Православной Церкви,

«эта конкретная акция святотатством, с точки зрения византийских церковных канонов, не является. В святотатстве главный корень - "тать", то есть воровство церковного имущества. В данном случае никакого воровства совершено не было. Более того, если оставаться строго на формальной точке зрения, там даже не было богохульства. То есть это действительно формально молитва в храме. Способы и формы этой молитвы нетрадиционны для средней полосы России, но формально это молитва».

Ему вторит Владимир Голышев, автор пьесы «Лыжнег»:

«1. девушки пришли помолиться – в дом молитвы.

2. молились они в той форме, которую сочли наиболее подходящей на нашего времени и данного места.

3. в богослужебной практике приходов РПЦ сегодня столько дикой неуставной отсебятины – пошлой, безвкусной, а зачастую откровенно кощунственной – что говорить о нарушении каких-то "правил" девушками из Pussy Riot просто смешно».

Данная логика как раз притязает на то, чтобы по-своему переопределить границы религиозного и светского иначе, чем это делают представители РПЦ. «Панк-молебен» – это религиозный протест не только против Путина, но и против самой РПЦ, многие практики которой, в соответствии с этими заново проводимыми границами, оказываются за границами религиозного в отличие от скандального «панк-молебна».

Другие реакции

Судя по откликам на «панк-молебен», мы можем фиксировать огромный спектр позиций в отношении интерпретации этого действия как религиозного или светского. Так, например, Юрий Самодуров, правозащитник, бывший директор Музея и общественного центра им. А. Д. Сахарова, подчеркивает именно светский характер этого панк-молебна:

«… для нравственной, политической и правовой оценки данного религиозного кощунства общество, в т.ч. верующие граждане, руководство РПЦ и правоохранительные органы обязаны принять во внимание, что смысл и цель этой акции абсолютно НЕ БОГОБОРЧЕСКАЯ, ВНЕРЕЛЕГИОЗНАЯ, это чисто светская и, безусловно, ПОЛИТИЧЕСКАЯ акция.

Ибо как еще возможно добросовестно и адекватно истолковать пропетые девушками, причем красивым распевом и многократно повторенные, подобно настоящим молитвам, слова: “Богородице Дево, избавь нас от Путина”!?»

В такой светской интерпретации молебна с ним солидарен Алексей Навальный, который описывает «панк-молебен» следующими словами: «дуры, совершившие мелкое хулиганство ради паблисити».

Подобная интерпретация «панк-молебна» вполне логична для оппозиции, которая, с одной стороны, не желает ссориться с православными верующими, ища глубокую религиозную подоплеку «панк-молебна», а с другой – стремится во всем увидеть именно политическую подоплеку и гражданский протест, которому приходится принимать все более экзальтированные формы.

Впрочем, отнюдь не все согласны с такой светской интерпретацией. Так, куратор и искусствовед Андрей Ерофеев, который вместе с Юрием Самодуровым был фигурантом уголовного дела по выставке «Запретное искусство», не согласен с трактовкой Самодурова:

«Мне кажется, что в данном случае речь идет не об акции современного искусства, а об акции верующей молодежи», – сказал он, добавив, что акция стала выражением протеста против того, что глава церкви, не посоветовавшись с паствой, поддерживает одного из кандидатов на выборах президента.

«Эта верующая молодежь приходит в храм Христа Спасителя, в дом патриарха, и исполняет молебен – именно так назвали свое музыкальное обращение к Богородице Pussy Riot. Это неканоническая форма молитвы – молебен в панковской форме», – заявил Ерофеев.

Можно найти и другие интерпретации, прочитывающие «панк-молебен» именно как религиозное действие. Например, вот прочтение, помещающее его в контекст русской традиции юродства. Пишет Евгений Ермолин, литературный критик:

«Наказывать за молитву? Абсурд. Почему бы не предположить, что участницы акции были искренни в своей молитве? Я уверен, что они были искренни. Конечно, есть что-то очень наивное в этой попытке достучаться, докричаться до Богоматери и до церковного народа. Но вот религиозное сознание наших богомолок такое, какое уж есть, и я б не стал вычитывать в сердцах что-то подозрительное и уличать в том, чего не было. Что мы знаем о пути души к Богу? У каждого этот путь свой. Девушки верят в Бога, уже хорошо. Почему в храме нельзя молиться по-своему?.. В истории были разные формы религиозной жизни и молитвы. Вспомните о древней традиции юродства. Ветхие мехи не справляются с новым вином. Но эти мехи не суть веры, а только ее формы. И ничего нет плохого, если новое вино произведет перемену в этих формах. Знаю, что некоторым страшно такое слышать, поэтому отпускаю происходящее на волю Бога, однако в душе уверен, что церковной жизни предстоит сильное обновление».

Таким образом, «панк-молебен» оказался погружен в целое множество интерпретаций, каждая из которых пытается по-своему прочертить границу религиозного и светского, исходя из своих собственных интересов на данный момент времени. Более того, вопрос стоит не просто о границе религиозного и светского, но также еще и о том, какие формы проявления религиозности являются не столько даже приемлемыми и разрешенными, сколько признаваемыми в качестве религиозных, а какие – обречены слыть светскими явлениями: мелким хулиганством или злонамеренным кощунством.

Храм Христа Спасителя: религиозное или светское пространство

Другой интересный вопрос, который встает в связи с «панк-молебном», это вопрос о том, как правильно интерпретировать само место действия, то есть Храм Христа Спасителя. И опять мы видим разные интерпретации, пытающиеся по-разному провести границы между религиозным и светским.

В отличие от официальных представителей РПЦ, трактующих «панк-молебен» как светское действие – кощунство и хулиганство – в религиозном месте, сами члены группы занимают прямо противоположную позицию: они совершили религиозное действие – молебен – в месте, являющимся светским, ну, или религиозным лишь в очень условном значении.

Вот официальное заявление группы:

Мы же считаем, что это не храм, а срам. Срам Христа Спасителя. И это не дом Господень, а офис РПЦ. Мы официально пришли в офис РПЦ высказать свои мысли. ХХС похож не на место духовной жизни, а на бизнес-центр: сдаваемые за крупные суммы банкетные залы, химчистка, прачечная, охраняемая стоянка автотранспорта. На сайте ХХС указано, что "Зал Церковных Соборов - многофункциональный зал… В Зале Церковных Соборов проходят концерты церковных хоров, фольклорных коллективов, симфонической музыки, торжественные акты и другие мероприятия"; зал оборудован генератором снега (2 шт.), генератором тяжелого дыма (2 шт.) и генератором мыльных пузырей. Как видите, все было подготовлено для нашего панк-молебна. Мы представили наш церковный хор, а также торжественный панк-акт-молебен, воспользовавшись микшерным пультом ООО "РПЦ" от фирмы "MIDAS HERITAGE 2000" (64 канала), который также указан в списке церковного оборудования на страничке ХХС. Кстати, пользуясь случаем, хотим поинтересоваться у общественности: как выглядят "вращающиеся головы", которых, согласно сайту, в храме целых 16 шт.?

С включением Храма Христа Спасителя, действительно являющимся очень спорным с точки зрения своего юридического статуса, в пространство светского согласен Яков Кротов:

Был выбран храм, который не принадлежит церкви, это собственность московской мэрии. Неоднократно говорилось о том, что в этом же помещении проводятся дефиле-топлесс, девушки демонстрируют бриллианты. И тогда отвечали: а это не патриархия, это собственность московской мэрии.

Логика подобного исключения ХХС из религиозного пространства в риторике перечисленных деятелей вполне понятна: это критика нынешней политики РПЦ и ХХС как чуть ли не главного символа этой политики.

Однако совсем иную позицию в данном отношении занял Марат Гельман, «крестный отец» современного искусства в России:

«Вернусь к сегодняшнему событию. Сразу скажу, мое отношение к акции отрицательное. Художник имеет право на критику РПЦ, имеет право на уничтожительную, оскорбительную критику института. Но храм, вне зависимости от того, воры ли, агенты ли КГБ – его служители, воспринимается воцерковленными людьми, как свое сакральное пространство».

То есть Храм однозначно и при всех известных Гельману нюансах безоговорочно относится к сакральному, а значит и религиозному пространству. Очевидно, что для Гельмана в этой истории принципиальным оказывается вопрос о границах художественного пространства, внутри которого должен оставаться художник. Художнику запрещено вступать в маркированное религиозное пространство, которым является храм, он должен ограничивать свою свободу светским художественным пространством.

«Художник же имеет полную свободу в художественном пространстве. Даже когда он выступает в профанном (т.е. не маркированном) он уже должен соизмерять свой художественный жест с совершаемым поступком, не говоря о сакральном. Именно что маркированным.

Они его нарушили очень грубо и непозволительно. … Возможно кому-то эта грань покажется тонкой. Но именно поэтому акция Pussy Riot не только непозволительна, но и опасна, что большинство не захочет разбираться в тонкостях, и откажет художнику в любом резком жесте».

Подобное разграничение религиозного или сакрального пространства и светского или художественного пространства принципиально для Гельмана, скорее всего, именно потому, что для него первостепенна автономность художественного пространства, его надежная защита от любого вмешательства, в частности, со стороны пространства религиозного. Именно с этим связан акцент Гельмана на границах и осуждение «панк-молебна» за то, что он эти границы грубо нарушил, возможно, спровоцировав тем самым скорое нарушение лелеемых границ, но уже с другой стороны.

Таким образом, в контексте разграничения религиозного и светского спорным оказывается не просто сам статус «панк-молебна», но еще и само место его совершения. И вновь мы оказываемся в средоточии многомерного конфликта интерпретаций, когда множество сторон пытается по-своему прочертить или перечертить границу, отделяющую религиозное от светского.

«Сжечь вас нужно, бл..ди» или кто такие верующие?

И, наконец, последний момент. Когда речь заходит об оскорблении верующих и их религиозных чувств, сразу же возникает вопрос: а кто может быть признан в качестве верующего, религиозные чувства которого были оскорблены? Здесь вновь возникает развилка, связанная с уже отмечавшимся конфликтом интерпретаций: те, кто в одной интерпретации оказываются верующими, в другой – оказываются вполне светскими людьми или, как минимум, людьми с нехристианскими взглядами.

Фраза, вынесенная в заглавие данного параграфа, является одним из ярких примеров реакции возмущенных «верующих» на «панк-молебен». Вот здесь можно посмотреть хорошую подборку высказываний «оскорбленных верующих», многие из которых уже были удалены. Интересно, что творится в голове у подобных «верующих»? Во что они действительно верят?

Максим Шевченко, громче всех кричащий о карах для исполнительниц «панк-молебна», мотивирует свое негодование каким-то своеобразным пересказом абсолютно светских идей Самуэля Хантингтона о «столкновении цивилизаций». Оказывается «панк-молебен» это

«вторжение передовых отрядов либерально-западной цивилизации в пространство внутренней жизни миллионов русских, украинцев, белоруссов, грузин, армян».

Может ли в вышеуказанных примерах речь идти об оскорблении именно религиозных чувств? Или же здесь речь идет о каких-то совершенно иных реакциях, доступных описанию на вполне светском языке? И как суду удостовериться, что иск подан именно верующим, а не в высшей степени идеологизированным человеком, начитавшимся, например, Хантингтона!?

Сравните подобную реакцию людей, называющих себя верующими, с реакцией о. Игоря Гагарина:

«есть у христиан то, чего нет больше ни у кого на свете. Есть слова, многим непонятные, а нам не просто понятные, но, мне кажется, необыкновенно дорогие. “А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас….” (Мтф. 5:40) Мне кажется, что в этих словах — самая суть отличия нас, христиан, от всех других людей. О том, что не надо мстить, говорили многие. Даже, насколько я знаю, ислам говорит, что отомстить хорошо, но простить — лучше. Простить — да! Не мстить — да. Но ЛЮБИТЬ! Этого никогда ни от кого не слышало человечество, кроме как от Иисуса Христа. И как не по-христиански тогда звучит предложение наказать этих заблудших.

Читал во многих блогах такое: “А что бы сделали с этими хулиганками, приди они в мечеть!” Так ведь и не надо, чтобы у нас было, как в мечети! Пусть мусульмане разбираются с осквернителями своих мечетей по-мусульмански, мы же будем по-христиански. Как по-христиански? А вот так: “…. если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его” (Рим. 12.20). И тут же рядом читаем другое: “Не будь побежден злом, но побеждай зло добром” (Рим12:20). Что может быть прекраснее и возвышеннее! И как будет горько, если мы на деле откажемся от этого. Отвечая на зло добром, мы не сдаемся злу, но побеждаем его единственной подлинной победой. Если же на зло ответим злом, кто окажется победителем? Тот самый, кто и подтолкнул этих неразумных. Неужели пойдем у него на поводу!

Человеческая справедливость требует, чтобы злой был наказан. Мы же хотим другого, большего. Мы хотим, чтобы злой стал добрым. Насколько второе выше первого! Оно, возможно, представляется утопичным, совершенно невозможным. Но, слава Богу, такое время от времени случается. И не так уж редко. Разве мало примеров!»

Сопоставление двух реакций позволяет понять, почему участники группы «Pussy riot», а также многие другие интерпретаторы отказываются признавать гонителей «панк-молебна» за верующих, имеющих право жаловаться на свои оскорбленные религиозные чувства.

Так, например, на это недвусмысленно указывает уже неоднократно цитировавшийся Яков Кротов:

Корреспондент: Они могут публично потребовать наказания?

Яков Кротов: Нет! Они даже в сердце этого делать не могут, если они веруют в то, что Господь Иисус Христос - Спаситель. Если они в это не веруют, тогда, конечно, реакция может быть самой людоедской и зубодробительной. Но если у человека есть хоть какой-то настоящий опыт встречи с Христом, с царством небесным в этом мире, он понимает, что желание отомстить, наказать – сатанинское.

Таким образом, граница религиозного и светского оказывается оспариваемой еще и на уровне потерпевшей стороны, на уровне оскорбленных религиозных чувств и верующих, пострадавших от этого «панк-молебна».

* * *

«Панк-молебен» группы «Pussy riot» и последовавшее за ним обсуждение является прекрасной иллюстрацией всей условности границы между религиозным и светским. Эта граница подвижна, вокруг нее разворачиваются постоянные споры и дискуссии.

Сегодня дело против участников «панк-молебна» лежит в суде, а значит российскому государству в лице своих судей – параллельно с определением судьбы Надежды Толоконников и Марии Алехиной – предстоит отвечать на заданные «панк-молебном» вопросы: является ли «панк-молебен» религиозным или светским действием? Какие действия могут быть признаны в качестве религиозных, а значит и разрешенных в соответствии со статьей 28 Конституции РФ, а какие – до нового решения суда – обречены оставаться светским хулиганством или даже намеренным кощунством? К какому пространству относится Храм Христа Спасителя – к религиозному или светскому? Кто может быть признан в качестве верующего, чьи религиозные чувства были оскорблены, а кому может быть отказано в этом статусе? Ответив на эти вопросы, государство вновь проведет подвешенную было границу между религиозным и светским. Как, собственно, оно и делало это уже тысячи раз.

       
Print version Распечатать