За несколько дней до воскресных выборов во Франции известный немецкий интеллектуал и знаток французской жизни Петер Слотердайк дал интервью, в котором утверждал необходимость избавить Францию от иллюзий и фантазмов. Залогом современной политики является присвоение собственного поражения, то есть реализм особого свойства. Тогда как Франция постоянно воспроизводит фантазмы величия того или иного сорта - цезаристского или революционного. Власть, по Слотердайку, и президент должны быть кастрированы, вынесены в чисто символическую плоскость, оставив место для технологической "компетенции", для премьер-министра и правительства, которые "понимают", как нужно вести политику, то есть экономику, в реальном мире.

После победы Николя Саркози в первом туре и более чем вероятной победы во втором понятно, что планы по кастрации президентской власти во Франции как будто отложены на более поздний срок. В то же время многое указывает на то, что никакого голлистского ("силового") поворота во Франции не произойдет. Политический план, который развертывается, вряд ли напрямую соотносим с предвыборными программами, с персональными чертами или желаниями.

Проявляется это, прежде всего, в том, что прошедшие выборы оказались вполне "закономерными". Никаких неожиданностей, несмотря на ряд событий в период предвыборной борьбы, которые, казалось, могли смешать карты, - вроде волнений в gare du Nord, когда возникли столкновения полиции с молодежью. Четыре основных кандидата получили именно те проценты голосов, которые и предсказывались ведущими социологическими агентствами, такими как Ifop или Ipsos. "Ультраправого" чуда не случилось, Жан-Мари Лепен показал гораздо более плохой результат, чем в 2002 году (в абсолютном исчислении он потерял около 1 млн голосов). Попытка выделения "центра" как такового в лице Франсуа Байру также провалилась, поскольку во второй тур Франция выходит со стандартным противостоянием системных правых и системных левых, причем и те и другие готовы отвоевывать друг у друга наиболее привлекательные куски электорального пирога или пункты программ. На закономерности и даже тривиальности всей кампании и результатов первого тура не отразилась даже рекордная явка (84,5% избирателей - немыслимая цифра для многих западных стран). Что же говорит эта планомерность и предсказуемость?

Во-первых, вся предвыборная кампания может быть оценена по степени приближения к тем постполитическим стандартам, которые давно известны в США и Британии. Огромное число критиков отмечали такие характерные черты, как персонализация основных акторов, использование крупных медиа для тривиализации и стратификации пределов политической дискуссии, вовлечение новых политических групп вроде "молодежи" и беззастенчивое "переформатирование" программ с целью нейтрализации конкурента. Однако все эти черты демонстрируют то, что Франция перестала - конечно, вряд ли именно сейчас - быть страной политических инноваций. Откровенный "блэризм" Сеголен Руаяль лишь зеркало столь же "откровенного" голлизма Саркози. Использование молодежи и ресурсов интернета, риторика открытых возможностей или справедливости, экономические планы изменения минимальной заработной платы, решения проблемы жилья, миграционные программы - во всем этом нет ничего, что так или иначе не было бы известно по опыту ближайших соседей Франции. Франция - это уже не "дом политической моды". Иными словами, политический процесс становится стандартизированным в силу невозможности избежать объективной логики проблем, который не могут быть определены в "суверенном" жесте. Даже если следование этой объективной логике представляется фатальным. Например, как бы ни относиться к единой Европе, сам ее кризис определяет политическое поле, структурирует все его оппозиции и делает малозначимыми конкретные выводы и позиции внутри этого поля.

Во-вторых, во время прошедшей кампании особенно четко проявилась невозможность формирования больших антисистемных политических коалиций, которые сумели бы преодолеть сложности теории игр. Важнейшим пунктом стал провал плана создания левой "антилиберальной" оппозиции, куда могли бы войти все радикальные левые - от троцкистов и коммунистов до зеленых и антиглобалистов. Бесполезно перебирать все те отдельные факторы, которые привели к срыву проекта, поскольку на деле они стали значимыми именно как элементы экономической, рыночной игры: кому-то надо было продолжить старую традицию выдвижения своего кандидата (коммунисты), а кто-то не мог отказаться именно потому, что он отказывался бы в пользу кого-то другого (примерно так сложилась ситуация для Бове). Иными словами, левые в самом своем действии попали в ситуацию "теории игр", то есть оказались - в плане именно этих действий - гораздо более правыми, чем правые. Вместо политического решения и возможности, давно лелеемой, рождения единого политического субъекта, им остался только переход от кооперативных игр к некооперативным. А уж потом нельзя было не запутаться в так и не найденном "равновесии Нэша". В результате на выборы "пошли все", образовалась дюжина кандидатов, среди которых восемь были сразу вытеснены в нишу "малых кандидатов", лишенных какого бы то ни было политического смысла, поскольку, например, ничто напрямую и по содержанию не объединяет троцкистов и любителей охоты и рыбалки. Конечно, радикал Безансено получил пятое место, но это, в общем-то, слабое утешение для сторонников антилиберального курса (что бы под ним ни понимать).

В-третьих, провал фиктивного центра и распределение образовавшихся позиций перед вторым туром (в том числе выведение Байру на роль потенциального "арбитра") приводит к фиксации символического разделения программ и кандидатов по принципу "левое-правое", без отношения к какому бы то ни было реальному определению этого принципа. Политический рисунок Франции становится чересчур назойливым, обеспечивая невозможность прямого ответа на вопрос о том, что же такого, скажем, "левого" в Руаяль, за исключением страсти к диалогу и веры в него. Социологическая успешность прогнозов выборов показывает, что выборы не более чем способ подтвердить некую социальную реальность, которая, однако, нужна только на момент подтверждения. Выборы сами становятся единственным моментом и местом прозрачности общества для самого себя, и именно поэтому они должны совпадать с тем, что мы думаем о них. В любой другой момент современное - в том числе и французское - общество существует вне подобных глобальных различий, довольствуясь технологическим "управлением" и случайными "бунтами". Но если выборы и кампания не более чем способ верифицировать структуру общества, подтвердить, что оно осталось именно тем, каким и должно было быть, это не значит, что мы приближаемся к идеалу "социальной физики", это значит, что определенная часть социальности работает в качестве такого "верификатора", лампочки, которая запускает условный рефлекс. Именно поэтому сложнее предсказать гораздо более интересные вещи - например, конкретные шаги Саркози или Руаяль в таких вопросах, как "светскость" или "Большая Европа". Если Руаяль выступала за капитализм с человеческим лицом, а Саркози - за капитализм, который вообще не видит своего лица, можно спросить, каковы руки этого капитализма или что он делает этими руками. К сожалению, существующая и работающая модель выборов и политического процесса не дают никакого ответа на этот вопрос. Капитализм - это то, что лишает реальности, а не предельная реальность ленинистского типа (как известно, Ленин призывал к очищению от шелухи политики посредством непосредственного созерцания своего классового интереса - что сегодня, конечно, нереально).

Таким образом, требования Слотердайка, возможно, не так уж фантастичны. Дело, однако, не в приведении Франции в стан "цивилизованных стран" (самое смешное, что именно такой фантазматической, "нецивилизованной" страной предстает в его интервью всем известная civilisation francaise), даже не в лишении суверена суверенной власти и включении в международные процессы, а в кастрации самого политического процесса его социальным обоснованием. Если общество лишь подтверждает в политике то, чем оно уже является, никакого пространства для действий этого общества не остается. Остается только место для дедукции действий и программ, то есть для искомого технологического совершенства. В принципе, не так уж и важно, кто будет к нему стремиться.