Приближаются летние каникулы, разделяющие надвое 2007 год. Вторая его половина будет связана с 2008 годом единым предвыборным циклом (сначала парламентские, а затем и президентские выборы). Очевидно, что во второй половине календарного года проблемы СНГ (и внешней политики России) вообще будут играть далеко не первостепенную роль. Главное внимание будет привлечено к проблемам внутриполитического развития (операция "преемник", конкуренция за места в партийных списках).

Однако "первое полугодие" 2007 года, можно сказать, на своем излете отмечено знаковым для всего постсоветского пространства событием. Речь, конечно же, о "габалинской инициативе" Владимира Путина, озвученной им сначала в ходе саммита "большой восьмерки" в Хайлигендамме, а затем "усиленной" в ходе неформальной встречи с президентом США Джорджем Бушем в Кеннебанкпорте. Развитие политической ситуации в СНГ в первой половине 2007 года не предвещало никаких серьезных потрясений или сенсаций. Россия продолжала основные тенденции, заложенные еще в 2006 году. До июня-июля 2007 года все шло, что называется, в "рабочем порядке". Если раньше в политике РФ на постсоветском пространстве доминировал "ностальгический ресурс" (здесь и не рыночные отношения, а фактически субсидирование постсоветских экономик), то в 2006 году были предприняты значительные усилия по "маркетизации" отношений Москвы с государствами СНГ. "Либеральная империя" (особенно по мере того, как стало забываться авторство концепта) все более овладевает умами политиков", - пишет глава российского представительства Института мировой безопасности Иван Сафранчук. Напомним, что автором "либерально-империалистической доктрины" был нынешний глава РАО ЕЭС Анатолий Чубайс. Согласно его построениям, Россия должна на постсоветском пространстве перейти от филантропии к жесткому отстаиванию своих экономических и политических интересов. При этом Россия должна нести в страны СНГ идеи прогресса и демократии. В значительной степени эта доктрина была позаимствована стратегами Кремля. С одним лишь исключением. Идеи прогресса и демократии Москва не слишком-то навязывает соседям (скорее, наоборот, видит в такой риторике угрозу со стороны США и ЕС, инструмент их влияния на постсоветскую геополитику). Таким образом, Москва смогла повысить эффективность своих экономических отношений, при этом упустив шансы остаться в роли демократического лидера СНГ. Первая половина 2007 года, к сожалению, закрепила эту тенденцию. Роль "демократизатора" СНГ постепенно уходит от России. Москва сегодня уже не воспринимается, как в начале 90-х годов, как самая успешная в плане развития демократических институтов страна в СНГ.

В первой половине 2007 года Москве удалось несколько "разморозить" отношения с Кишиневом и Тбилиси. Здесь можно вспомнить и возвращение российского посла Вячеслава Коваленко в столицу Грузии, и частичное восстановление авиасообщений, и личные встречи президентов РФ, Грузии и Молдовы, и согласие российской стороны на частичное открытие рынка для молдавской продукции, и визит главы ТПП Евгения Примакова в Тбилиси. Однако решающих "прорывов" ни на одном из этих направлений не было достигнуто. Слишком уж различны сегодня подходы лидеров наших государств к проблемам восстановления территориальной целостности. При этом и Владимир Путин, и российские дипломаты не могут пока четко сформулировать то, что у них уже давно "на языке". А именно: что "территориальная целостность" как принцип и методы реализации идеи "собирания земель" - вещи принципиально разные. Не в российских интересах "кавалерийские атаки" (точнее уж - артиллерийские) на Цхинвали или кодорские операции. Россия (при Путине или без него) не может также согласиться и на "интернационализацию", подразумевающую уход России из интересующих ее регионов. Теперь осталось довести политику "потепления" до логического конца. Необходимо развести проблемы Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья и проблемы экономических взаимоотношений с Грузией и Молдовой. В 90-е годы Москва вполне успешно это сочетала, имея свой интерес и в непризнанных республиках, и в Кишиневе с Тбилиси. В известном смысле российско-грузинским отношениям нужна "азербайджанизация". В конце 90-х - начале 2000-х годов Баку и Москва убрали карабахский вопрос с первого места своего "политического меню", тем самым добившись приемлемого уровня двусторонних отношений.

В первой половине 2007 года Москва не сделала фатальных ошибок на Украине, оставаясь над схваткой двух Викторов. Эта позиция (критикуемая, хотя и не слишком жестко и явно, многими представителями российской элиты) позволила России сохранить нормальные отношения и с президентом Виктором Ющенко, и с Виктором Януковичем, а также возможности для определенного влияния на оба лагеря. Похоже, Кремль понял, что реально пророссийских сил на Украине нет (Наталья Витренко - это маргинальный политик). А потому увеличить заинтересованность в Москве у всех ведущих политических сил соседней державы можно лишь тогда, когда действуешь "равноудаленно".

Но главным регионом постсоветского пространства, как в 2006 году, остался Южный Кавказ. И именно этот регион принес самое значимое событие первого полугодия 2007 года. Предложение Владимира Путина о совместной с США эксплуатации Габалинской радиолокационной станции (РЛС), дополненное в начале июля 2007 года идеями о совместном сотрудничестве на РЛС на юге России, а также создании совместных информационных центров по ПРО, знаменательно во многих отношениях. Во-первых, после начала иракской кампании в 2003 году лидеры США и России ни разу не делали друг другу предложений о какой-либо кооперации. Во-вторых (что гораздо важнее), российский лидер фактически признал, что Южный Кавказ перестал быть сферой исключительного геополитического влияния РФ. Фактически впервые после 1991 года глава Российского государства предложил Штатам сотрудничать в регионе бывшего СССР. При том, что Южный Кавказ еще вчера рассматривался Кремлем как территория, которая не может быть открыта для проникновения сюда "нерегиональных игроков". У многих западных экспертов до сих пор вызывала недоумение та настойчивость, с какой Москва стремится сохранить свое политическое доминирование в этой части постсоветского пространства.

В самом деле, в начале 90-х Россия без долгих колебаний отказалась от территориальных претензий к Украине и Казахстану, хотя в этнокультурном отношении Северный и Восточный Казахстан, Крым и Донбасс значительно ближе России, чем Грузия. Куда пассивнее, чем курс на кавказском направлении, выглядела балтийская политика Кремля, хотя в Латвии и Эстонии проживают крупные русские общины. Гораздо меньше, чем на Южном Кавказе, Москва вовлечена в центрально-азиатские политические процессы. В 2001 году Россия дала добро на проникновение в регион американцев, а сегодня не слишком препятствует его "освоению" китайцами. Хотя российско-молдавские отношения также оставляют желать лучшего, Москва (по крайней мере на словах) готова пересмотреть политику санкций против Кишинева. И даже не исключает возможности интернационализации приднестровского урегулирования. Иное дело Южный Кавказ. Здесь российская дипломатия в минимальной степени была склонна к уступкам и компромиссам. Кремль стремится сохранить эксклюзивную роль в урегулировании "замороженных конфликтов" и не допустить к этому процессу других "честных маклеров".

В принципе, в самом предложении Путина по Габале не было никакого открытия. Для экспертов еще в конце 90-х годов было понятно, что и собственно кавказские республики, и "заинтересованные силы" из-за океана и из стран ЕС уже не смотрят на Россию как на хозяина региона. К этому времени РФ перестала восприниматься, во-первых, как источник легитимности новых независимых закавказских государств и, во-вторых, как эксклюзивный миротворец и единственный центр силы и политической гравитации для Армении, Грузии и Азербайджана.

Однако признание президента существенно отличается от выводов экспертов и журналистских наблюдений. Обычно за констатациями такого рода следуют практические шаги, разработка новых концепций, "смена вех" во взаимоотношениях со всеми основными игроками, включенными в "большую игру" на Южном Кавказе. Последуют ли такие шаги (а уж тем паче концепции) за габалинской инициативой? Вопрос непростой. Особенно если учесть, что российская политика (в том числе и на кавказском направлении) определяется либо эмоциями, либо соображениями пиара. Не совсем понятно, осознавал ли Путин, что, приглашая американцев в Габалу, он фактически легитимизирует процесс "интернационализации" Южного Кавказа, уже открыто превращая РФ всего лишь в одного из игроков. Судя по косвенным источникам, в значительной мере идея Путина рассматривалась его командой как некий "тест" для американцев. Пойдут ли они на сотрудничество с Россией, отложив до лучших времен размещение систем ПРО в Чехии и в Польше? И если не пойдут, то готов материал для новой информационной атаки на американских "империалистов". Пока США готовы рассматривать сотрудничество по Габале не вместо Чехии и Польши, а вместе с ними. "На данный момент сложно прогнозировать, какой ответ даст американская сторона на предложения Путина, - считает эксперт. - Россия перебросила мяч на американскую сторону и дала при этом понять, что если этот мяч будет переброшен назад, то расцениваться он будет уже как граната. То есть Россия прямо говорит о такой конфигурации ПРО, которая гарантировала бы, что она не будет направлена против нашей страны, и отказ Вашингтона от такой конфигурации будет крайне плохо воспринят в Москве. В США это прекрасно понимают и не хотят портить отношения с Россией, но отказываться от своих планов по размещению ПРО в Польше и Чехии они также не хотят. Я думаю, что США готовы рассматривать эти предложения Путина, не отказываясь при этом от своих планов в Европе, но Россия очень ясно дает понять, что эти предложения сделаны именно как альтернатива чешскому и польскому проектам, и каким образом будет идти этот торг, предсказать довольно сложно", - справедливо полагает Иван Сафранчук.

Но что бы ни планировал Кремль и какими бы мотивами не руководствовались творцы российской кавказской политики, уже невозможно игнорировать тот факт, что Южный Кавказ стал ареной конкуренции различных геополитических проектов. И эта конкуренция будет в дальнейшем только усиливаться. И от Москвы (равно как и от Вашингтона с Брюсселем) зависит, станет ли эта конкуренция цивилизованной или же перейдет (как это часто уже бывало) в процедуру бросания камней в стеклянном доме.

Сегодня с российским проектом (который можно определить как стабилизационный) соперничают европейский и американский. И если основные элементы российского проекта для Кавказа не вербализованы (разве что известно неприятие Кремлем "цветных революций"), то действия США и Европейского союза гораздо в большей степени структурированы. Американский проект "The Greater Middle East" ("Большой Ближний Восток") - это амбициозный проект по демократизации (включая внешнее воздействие на демократизируемый объект) огромного (по количеству населения и географическим пространствам) "макрорегиона". Этот макрорегион, согласно построениям американских стратегов, объединяет Египет, Израиль, арабские страны Ближнего Востока, Турцию, Южный Кавказ и Центральную Азию, Иран, Афганистан и Пакистан. Южный Кавказ - это тыл Ближнего Востока, который, в отличие от "фронтовой полосы", должен быть стабильным и спокойным. Однако источником такой стабилизации Штаты (в отличие от РФ) видят построение "устойчивой демократии" и рыночной экономики. Впрочем, в некоторых случаях чувство реализма американцам не изменяет. Занимаясь активной "демократизацией" Грузии, весьма последовательно критикуя Армению за "недостатки в строительстве демократии", Штаты довольно сдержанно относятся к перспективам строительства "открытого общества" в Азербайджане. Понимая, вероятно, что сегодня в Азербайджане порядка 60% населения выступают за военный способ решения карабахской проблемы и в случае свободного волеизъявления в этой стране о спокойном "тыле" "Большого Ближнего Востока" можно будет забыть.

Третий проект - европейский. Точнее, здесь мы можем говорить о двух проектах в рамках одного ("Политика добрососедства" и "Большое Черноморье"). Исходная посылка обоих проектов - приблизить Южный Кавказ к Европе, а также распространить европейский опыт добрососедских отношений (который развивался после 1945 года и особенно интенсивно при строительстве объединенной Европы) на кавказскую почву. В 2004 году Армения, Грузия и Азербайджан были включены в проект "Политики Европейского добрососедства" ("European Neighbourhood Policy"), а 14 ноября 2006 года они приняли национальные Планы действий (Action Plans). С этого времени европейская политика на Кавказе становится гораздо в большей степени скоординированной и "интегрированной". Фактически можно говорить о едином европейском политико-правовом подходе к развитию Южного Кавказа. Начиная с января 2007 года черноморский регион стал одной из границ объединенной Европы. По справедливому замечанию турецкого исследователя Мустафы Айдына, включив в свои ряды Болгарию и Румынию, Евросоюз, в отличие от Соединенных Штатов, стал региональным игроком в Черноморском регионе и на Южном Кавказе. Таким образом, Кавказ рассматривается в Брюсселе как часть "Большого Черноморского региона" ("Wider Black Sea Region").

Между тем до сих пор оба инновационных проекта для Южного Кавказа - американский и европейский - Москвой либо игнорировались, либо рассматривались как неприятный вызов, мешающей сохранению доминирующей роли в регионе. После заявлений и инициатив Путина эти проекты должны стать предметом более серьезного изучения. Наверное, это можно считать "домашним заданием" на лето-2007. Чего до сих пор не хватало российской дипломатии и экспертному сообществу, так это спокойного и объективного определения реальной степени угроз, исходящих от конкурирующих проектов, а также возможностей для творческой кооперации с европейцами и американцами. И в этом плане задачей номер один представляется отделение американских интересов и европейских, осознание того, что никакого единого "Запада" и "западной политики" на Кавказе не было и нет. Еще в 2004 году официальный представитель ЕС Энтони Гуч, комментируя перспективы реализации американского проекта "Большой Ближний Восток", заявил, что "чем заново изобретать колесо, лучше использовать те колеса, которые уже существуют". В Европе не слишком готовы приветствовать силовое "внедрение" демократии на Востоке, включая и постсоветский Кавказ.

Взять хотя бы различные подходы государств - членов НАТО к североатлантическим перспективам Грузии. Тоже до полной идиллии далеко. Вместе с тем представители Штатов критикуют европейский проект за идеализм и наивность. 11 апреля 2007 года Европейская комиссия опубликовала доклад "Совместные усилия на Черном море: новая инициатива по региональному сотрудничеству". Пункт 3.3 доклада определяет европейские подходы к проблеме "замороженных конфликтов". Европейская комиссия, как говорится в тексте, "защищает более активную роль Евросоюза посредством политического вовлечения в процесс урегулирования конфликтов". Однако без ответа остается вопрос, кто реально будет разводить по углам конфликтующие стороны, гарантировать безопасность как населения, проживающего сегодня в зонах конфликтов, так и беженцев. Кто будет нести потери за то, чтобы светлые идеалы мира воплотились на практике? Следовательно, и у американцев, и у европейцев есть существенные изъяны как в теории, так и в практике реализации собственных проектов на Кавказе. Но много ли российские дипломаты занимаются их содержательной критикой? И речь, конечно же, не о полемике в стиле агитпропа.

Вместе с тем, нравятся нам или нет западные проекты, США и ЕС сегодня - это реальность на Южном Кавказе. Сегодня ЕС - самый крупный международный донор для стран, вовлеченных в этнополитические конфликты на Кавказе. Начиная с 2002 года Европейская комиссия выделила гуманитарной помощи для пострадавших в конфликтах в Абхазии и в Южной Осетии на сумму в 11 млн евро. 14 декабря 2006 года было принято решение о выделении дополнительной помощи в размере 2 млн евро. При этом следует отметить, что этническая принадлежность пострадавших в конфликтах не является определяющим фактором в вопросе выделения помощи. До последнего времени Армения была второй после Израиля страной по получению американской помощи. Второе место сейчас занимает Грузия. И если мы возьмем для анализа структуру импорта-экспорта экономики Армении (стратегического партнера России), то окажется, что российский экспорт в Армению составляет всего лишь 16% от общего объема экспорта в республику (для сравнения: голландский - 18%). Армянский импорт в Россию будет равен 13% общего объема импорта этой страны. То есть экономическая "вестернизация" стран Кавказа - факт уже свершившийся.

Другой вопрос (для Кавказа он более важный) - урегулирование конфликтов. Здесь абстрактными демократическими теориями и щедрым финансированием не обойдешься. Без политической роли и воли России представить себе "замирение" региона невозможно. Но для того, чтобы Россию смогли услышать, необходимо, во-первых, освоить американо-европейский политический язык и научиться защищать насущные национальные интересы на понятном для европейской и американской политической и правовой мысли языке. Во-вторых, необходимо самим стать инициаторами не только консервации, но и прогрессивного развития стран Южного Кавказа, осознав, что сама по себе стабильность без движения вперед невозможна. В-третьих, именно Россия может научить европейцев разумному сочетанию формально-правовых схем и формул Realpolitik, без чего невозможно замирение Кавказа "всерьез и надолго".