17 декабря сего года Владимир Путин напомнил стране о нацпроектах, о которых та уже стала подзабывать после того, как их перестал лично курировать Д. Медведев, ушедший "на повышение". Кстати, подобную печальную судьбу им предрекали многие наблюдатели-злопыхатели, заранее предвидевшие внезапную утрату высшим политическим руководством страны – после удачного осуществления операции "Преемник" – интереса к недавно еще столь распиаренным "приоритетам". Хотя формально президент Медведев еще 10 июля подписал распоряжение о составе Совета при президенте по реализации приоритетных национальных проектов, в соответствии с которым возглавить Совет было поручено именно премьеру В. Путину. Тогда же в президиум Совета на правах его заместителей вошли вице-премьер Александр Жуков и помощник президента Аркадий Дворкович.

При этом Владимир Путин, неожиданно напомнивший населению на прошлой неделе о "Здоровье", "Образовании", "Доступном жилье" и "Развитии агропромышленного комплекса", использовал лексику времен кураторства над ними Дмитрия Медведева: речь вновь зашла об их "исключительной важности" для "страны и общества", о "качественном выполнении всех обязательств" – естественно, "в установленные сроки". Это тем более примечательно, что еще в августе шли разговоры о том, что, например, тот же приоритетный национальный проект "Образование" может превратиться в "обычную" государственную программу. Причем издания ссылались на слова именно вице-премьера правительства РФ Александра Жукова.

Так что, концепция изменилась? Неужели нам вскоре вновь предстоит наблюдать на главных федеральных каналах в рубрике "Новости национальных проектов" уже подзабытые кадры об очередных успехах и достижениях в затронутых отраслях? Насколько вероятен подобный институциональный и риторический ренессанс в резко ухудшившихся макроэкономических условиях?

Судя по всему – несмотря на упомянутое лексическое дежавю – речь сейчас все же идет о другом: о попытке превращения проектов, по определению ограниченных определенным сроком и сферой действия, в долгосрочную государственную политику в соответствующих сегментах. Например, путем распространения на обычную практику разного рода механизмов, инновационных программ и "пилотных проектов" – естественно, тех, что признаны успешными в ходе реализации нацпроектов. Ведь, в отличие от долгосрочной стратегии, любой проект не может реализовываться бесконечно долго. Другой вопрос – удастся ли нынешним кураторам нацпроектов в новой, резко ухудшившейся рамочной ситуации (причем как финансовой, так социальной) хотя бы сохранить те, прямо скажем, скромные и в целом довольно амбивалентные результаты, что были достигнуты в ряде затронутых проектами отраслей к моменту избрания Д. Медведева третьим президентом РФ…

Кстати, обычно в качестве самого успешного из нацпроектов называется проект "АПК" (что особенно примечательно в ситуации рекордного урожая, обычно грозящего агробизнесу серьезными потерями доходов), далее следует "Образование". По поводу "Медицины" эксперты, скорее, склоняются к оценке "неуд". Не говоря уже о проекте "Доступное жилье", само название которого по-прежнему звучит для уха большинства русских как издевательство. Однако теперь при работе с данными проблемными комплексами менеджерам, скорее всего, придется руководствоваться не столько приписываемой то Наполеону I, то Екатерине II максимой gouverner, c’est prévoir (управлять – значит предвидеть), сколько другой французской мудростью: gouverner, c'est choisir (управлять – значит выбирать). Причем, видимо, выбирать уже особо не из чего, поскольку во многих случаях речь идет о банальном спускании в регионы ряда мероприятий в рамках нацпроектов. А что обычно происходит с государственными функциями на региональном и местном уровнях, мы хорошо знаем по проблеме так называемых "необеспеченных мандатов". Словно предвидя традиционный трагический финал, В. Путин поставил задачу "не допустить сбоев в финансировании" и "не просто обеспечить преемственность проектных мероприятий": "Федеральное участие должно было создать крепкие стартовые позиции для реализации важнейших социальных отраслей, наработан без преувеличения огромный ресурс, и задача регионов – грамотно этим ресурсом распорядиться в будущем, конечно, при нашей активной поддержке".

Однако, несмотря на столь высокую оценку результатов нацпроектов со стороны нынешнего главы российского правительства, инициировавшего их в свое время в качестве главы Российского государства, постараемся взглянуть на них с высоты опыта социальной теории и общественной практики. В этой перспективе можно смело утверждать, что, по сути, они представляют собой довольно скромную попытку восстановления субъектности Российского государства в сфере социальной политики в широком смысле слова – не в ее традиционном у нас понимании как социальной защиты униженных и оскорбленных звериным русским капитализмом, а в том, что немцы называют Gesellschaftspolitik. Именно под этим плохо переводимым понятием общественная политика или политика в общественной сфере в Германии называют совокупность мероприятий, направленных на создание общественного порядка, характеризуемого некоторыми качествами и ценностями. При этом определенные мероприятия могут интерпретироваться в качестве общественной политики, если они укладываются в систематическую и согласованную рамочную концепцию человеческого общежития. Особенно это хорошо заметно именно по действиям политических акторов в ключевых сферах экономической и социальной политики.

Стоит ли говорить, что идеально типически можно выделить две основные стратегии обращения с принципиально неустранимыми трудностями в условиях капитализма: например, такими дисбалансами общественного развития, как резкое социальное неравенство и массовая бедность (вроде бедности по-русски, т.е. широких слоев экономически активного населения – тех же врачей, учителей). Первая Gesellschaftspolitik, условно "левая", ориентируясь на идеал социальной справедливости, верит в непосредственную управляемость социальных процессов посредством осуществления разного рода интервенций типа тех же нацпроектов. То есть через инициирование планомерного создания обществом новых институтов она пытается устранить "антисоциальные" последствия, препятствующие поступательному развитию социума. Вторая, условно "правая", политика общества соответственно исходит из того принципа, что максимизация общественного блага достигается посредством "свободной игры" экономических сил. Поэтому она направлена на улучшение рамочных условий для предпринимателей и инвесторов, что, естественно, приводит к перераспределению общественного богатства снизу вверх. Само собой разумеется, что мероприятия, оправданные в рамках собственной позиции, рассматриваются как очевидные, прогрессивные и прагматичные, тогда как предложения другой стороны изобличаются как идеологические, беспредметные и архаичные. Хотя в условиях, сложившихся сегодня в России (и не только), уже вряд ли возможно продолжать бесконечную дискурсивную игру в "либеральную демократию и рыночную экономику", ведущуюся с конца 80-х целой группой политических и культурпредпринимателей. Нынешний крах дискурсивных и институциональных достижений "свободного мира" эпохи так называемого "Вашингтонского консенсуса" еще раз продемонстрировал то, что было давно очевидно многим: всевозможные версии либерального символа веры, предлагавшиеся в качестве сценария светлого будущего, а по сути, являющиеся дискурсивными артефактами (не)давнего институционального прошлого Запада, оказались глубоко дискредитированы, а вера в естественную гармонию интересов свободных индивидов – "снятой" структурными проблемами современного глобального капитализма…

И вновь на повестку дня как у нас, так и (о, ужас!) на Западе выходит долговременное регулирование развития посредством государственного вмешательства – уже из желания защититься от дисфункций капитализма, предоставленного самому себе. Основополагающая идеология свободного обмена, теоретически разоблаченная еще Марксом, сегодня практически распалась. Теперь стало явным то, о чем классики знали давно: социально приемлемая форма частно-экономического приумножения капитала может сохраниться лишь посредством государственной коррекции при помощи социальной и экономической политики, стабилизирующей рынки. В результате происходит реполитизация институциональных рамок общества. Именно об этом писал выдающийся немецкий юрист и социальный мыслитель Карл Шмитт в своих исследованиях институционального коллапса во время первого глобального кризиса, то есть Великой депрессии. Так, в работе "Гарант конституции" (1931) мы читаем до боли актуальный диагноз: "государство становится "самоорганизацией общества", и тем самым исчезает предпосылка различения государства и общества: в результате чего все основанные на данной предпосылке понятия и институты погружаются в проблемы нового типа. Ведь если общество само организует себя в государство, то государство и общество должны быть принципиально идентичны. Тогда все социальные и экономические проблемы непосредственно становятся проблемами государственными. Уже невозможно различение между государственно-политическими и общественно-неполитическими сферами, поскольку в результате исчезновения предпосылки нейтрального государства утрачивают смысл все предыдущие рамочные категории, являющиеся лишь случаями конкретного применения и версиями данного различения. Все привычные противопоставления: государства и экономики, государства и культуры, государства и образования (далее: политики и экономики, политики и школы, политики и религии, государства и права) – все они становятся беспредметными. Общество, превратившееся в государство, становится государством экономики, государством культуры, государством социального обеспечения, государством всеобщего благосостояния и т.д. Превратившееся в самоорганизацию общества, то есть практически неотделимое от него государство охватывает все общественные сферы, то есть все, что касается совместной жизни людей. Больше не существует сфер, относительно которых можно было наблюдать безусловный нейтралитет государства в смысле не-интервенционизма…"

Как выглядит подобный интервенционизм à la Russe в рамках нацпроекта "Здоровье", можно конкретно увидеть на скромном примере обычной московской поликлиники, где мой приятель Денис Ш. заведует одним из отделений. На вопрос "как нацпроект?" он сообщил мне по секрету массу информации, с трудом укладывающейся в семантический ряд реформа-улучшение-развитие. Так, в результате "положительной дискриминации" медиков общей практики зарплата медсестры со стажем, состоящей при терапевте, может превышать зарплату молодого доктора-специалиста! Вряд ли это добавило мотивации начинающим врачам и оздоровило обстановку в коллективах. Особенно если учесть, что одновременно всем без разбору подразделениям медучреждения было вменено в обязанность оказание так называемых "дополнительных услуг". Например, гинекологи и травматологи должны обеспечивать план по иммунизации! В результате специалисты стали тратить еще больше времени, выписывая бесполезные направления. Бесполезные, поскольку насильно людей не заставишь сидеть в очередях на прививки. В результате план "выполняется" в основном в регистратуре: в карточки вносится информация о том, что пациенты были привиты, а вакцина, по словам моего информированного источника, попросту уничтожается. Точно так же – путем, по сути, фальсификации данных медстатистики – улучшается качество и увеличивается объем прочих "оказываемых" населению услуг. Не говоря уже о том, что серые и черные схемы оплаты в медицине не только не исчезли, но и укрепились…

Конечно, при желании, вероятно, можно было бы найти и привести и положительные примеры. Правда, мой информированный приятель о них почему-то умолчал. Видимо, и они вряд ли смогут поколебать уверенность в том, что в наших широтах еще никто не отменял знаменитый "эффект Черномырдина": хотели как лучше, а получилось – как всегда. В любом случае, это не слишком удалось сделать в рамках нацпроектов. Теперь вся надежда на госпрограммы?