Берлинская стена была символом Холодной войны, символом разделения Европы и вызова, брошенного коммунистами человеческой свободе. Свою важность этот символ проиобрел вследствие одной из аномалий послевоенного урегулирования. Четыре победителя – Соединенные Штаты, Советский Союз, Великобритания и Франция – разделили между собой столицу Германии, которая оказалась внутри Советской зоны оккупации, в девяноста милях от границы, разделяющей зону ответственности СССР и США. Корни этого разделения росли из иллюзорного представления военного времени о том, что союзники должны продолжать сотрудничество в управлении поверженной Германией.

Но этому условию не суждено было сбыться. Сталин усмотрел в победе возможность соединить исторический российский империализм с коммунистической идеологией и настаивал на советском стиле руководства на территории, которую считал российской сферой влияния в Центральной и Восточной Европе. Основные государства этого региона — Польша, Венгрия, Чехословакия и, в каком-то смысле, Германия — веками играли главные роли в истории Запада и разделяли многие из его фундаментальных ценностей.

Из всех сателлитов СССР так называемая Германская Демократическая Республика (ГДР), занимавшая восточные провинции некогда единой Германии, оказалась в самом сложном положении. У нее не было никакого исторического основания. Разделение Германии шло вразрез с существовавшими национальными чувствами. В отличие от сателлитов, расположенных восточнее, сюда доходил сигнал западного, и что важнее — западногерманского, телевидения. И люди могли своими глазами видеть разницу в условиях жизни. Существование западной части Берлина, которая де-факто входила в состав Западной Германии, было символом и, главное, возможностью для недовольных сбежать. Количество беглецов росло вместе с угрозой того, что страна растеряет все свои «мозги».

Советский Союз пытался противостоять этим тенденциям путем запугивания, которое принимало вид ультиматумов: перекроем доступ в Берлин, превратим его в свободный город, перережем его политические связи с Федеративной Республикой Германией. Но в конце концов, Москва неизменно давала задний ход, избегая конфронтации, которую повлекли бы за собой подобные действия. Она выбрала стену — злодеяние против человечества, но также и отход от основных требований Советов. С этой точки зрения стена стала символом бесчеловечности и исторической ненужности коммунизма. Государство, требовавшее международного признания, могло сохранить свою целостность, только превращая своих граждан в узников.

Поначалу стена стала источником проблем для западных союзников. Она разрушила миф о том, что усиление их обороноспособности и единства автоматически приведет к краху разделительной линии, проведенной посреди Европы. Стало ясно, что Западная Германия и ее союзники расходятся в вопросе немецкого объединения. Канцлер Конрад Аденауэр принял героическое решение предоставить Западу право определить ответ на этот вопрос. Но с каждым новом кризисом становилось очевидно, что приоритеты союзников не совпадают. Для союзников Западной Германии объединение было не внутренней необходимостью, а стремлением продолжить поддержку значимого партнера. Для Западной Германии это было проверкой жизнеспособности ее общей стратегии за некоторый исторический период. Западные союзники видели в стене вызов свободе западного Берлина. Однако они не были готовы рисковать, чтобы восстановить единство Берлина, на что они дали согласие в конце войны.

Но лидеры Германии не могли довольствоваться столь пассивной ролью. Они искали другие варианты, что вылилось в так называемую «остполитику» (восточную политику) в 1970-е годы, в рамках которой была осуществлена попытка достичь общегосударственных целей путем прямого общения с Советским Союзом. Хотя некоторые на Западе — включая автора сих строк — поначалу были встревожены перспективой того, что Германия станет смотреть на Восток, врожденные проблемы Советского Союза привели к его постепенному ослаблению в долгосрочной перспективе. Кремль мог добиться ратификации «остполитики» парламентом Западной Германии, только заключив новое соглашение о Берлине, что отменяло прежние возможности репрессивного поведения. Как и в случае с Германией, развитие Центральной Европы обернулось со временем действиями с тылу Советов, поддержанными постепенными уступками национальным чувствам и растущему самоуправлению стран Центральной и Восточной Европы.

Ирония судьбы в том, что к ноябрю 1989 года, когда стена была снесена, в ней уже не было особенного смысла, благодаря действиям других сателлитов СССР, главным образом Венгрии и Чехословакии. Эти два союзника Германской Демократической Республики отказывались принимать стену как явление и разрешали беглецам из Восточной Германии перебираться в Западную через их территорию. Так что ГДР могла удержать своих граждан, только выстроив стену вокруг всей страны.

В июне 1990 года я был удостоен чести участвовать в передаче «Линия огня», вел которую Уильям Бакли-младший. Дело было в Берлине. Он впервые приехал в этот город после падения стены. Мы пропустили по рюмочке и углубились в меланхоличные размышления о том, что могла бы сделать Америка в разные моменты истории — в 1943, 1953, 1956, 1961 или 1968 году, — чтобы приблизить конец советского господства, и сколько жизней это спасло бы. Но нельзя исключать также и то, что абсолютное падение Советского Союза потребовало бы некоторой эволюции и восстания всех пленных народов.

Советскому Союзу никогда не удавалось поставить такое правительство, которое принял бы его народ. Москве не хватало средств, чтобы превратить жителей Центральной Европы в добровольных приверженцев советской модели развития. Несмотря на аппарат полицейского государства, имела место цепочка мятежей (в Восточной Германии в 1953 году, в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году), подавить которые могла лишь Советская армия. Польша, самая большая из так называемых стран-саттелитов, была на грани восстания в 1956 году и позднее в семидесятые годы, когда появилось движение «Солидарность». Это заставило Советские вооруженные силы быть наготове, чтобы при необходимости вторгнуться на ее территорию.

После оккупации Чехословакии в 1968 году Леонид Ильич Брежнев, генеральный секретарь коммунистической партии, провозгласил доктрину, названную его именем. В соответствие с ней Советский Союз не допускал свержения коммунистического режима ни в одной из социалистических стран. (Возникла опасность того, что доктрина Брежнева будет использована и в Китае, это стало оной из причин, по которым Мао захотел начать переговоры с Соединенными Штатами). Главами государств Восточной Европы были назначены идеологически приемлемые люди, однако это не помогло решить трудности Советов. Эти главы государств обнаружили в своих действиях следующую закономерность: если они не хотят править, опираясь на советские штыки, им нужно обратиться к историческому узаконивающему принципу национализма, который теперь был до некоторой степени сцеплен с демократизацией. Этому постепенному, почти незаметному процессу было суждено подорвать советское господство в следующие двадцать лет.

Источник: http://www.newcriterion.com/articles.cfm/citizens-into-prisoners-4303