Телевидение, которое вообще любит музыкальные фильмы, то и дело показывает оперетту «Вольный ветер». Это классический фильм 1983 года - со всей силой уходящего позднесоветского стиля. Портовый город, девушка Стелла с благородной в своей бедности матерью, таинственный красавец-матрос Янко, нехороший американец Стэн, на корабле которого вместо апельсинов оружие, и, разумеется продажные полицейские. Всё как всегда в опереттах - два пары, одна романтическая, другая комическая, пение чужими голосами, цветопередача советского телевидения и пригожие девушки с лицами восьмидесятых в массовке.

Но я о скучном - о геополитике.

Дело в том, что произведения, пережившие несколько перемен политического климата, оказываются сундуками с множеством странных вещей – подобно тому, как на дачном чердаке обнаруживаешь портрет неизвестного с ромбами в петлицах, непонятное устройство керогаз и ножны без шашки. А, казалось бы, в оперетте всё, кроме отсроченной свадьбы – ненужный привесок.

Итак, действие «Вольного ветра» происходит в сороковые годы прошлого века, сразу после большой войны. Матрос-любовник приплыл из соседней страны: «Там война, там стреляют, а у вас тут курорт», сообщает он докерам на тайной сходке. «Да какой у нас курорт, ты что», но моряка-революционера не проведёшь. При этом «Вольный ветер» написана Исааком Осиповичем Дунаевским в 1947 году (премьера случилась 22 августа) – имена либбретистов (их несколько) тоже известны.

Тогда в Европе тогда действительно воевали – в Греции шла настоящая гражданская война между коммунистами и монархическим правительством. Началась война в 1946 и продлилась до 1949, когда в октябре греческие коммунисты объявили о прекращении огня и перешли границу с Албанией.

Но действие оперетты происходит в какой-то сопредельной стране с продажными (и тупыми) полицейскими, в которой американцы хозяйничают, как у себя дома. Главный негодяй неясной, впрочем, национальности, там зовётся сначала «Стан», а в поздней постановке - «Стэн». Сюжет построен на том, что в этой местности были немцы, и главный негодяй было ушёл с немцами, а потом вернулся и всех под себя подмял.

Из-за этих немцев я думал, что неназванная страна – это Югославия, с которой наше Отечество так сильно рассорилось лет на восемь.

К тому же Клементины Марич, Янко, Фомы и Филиппы, пляшущие и поющие в этой оперетте, не похожи на итальянцев. И вот мне не очень понятно, с чем ассоциировал место действия советский зритель.

СССР разорвал дипломатические отношения с Югославией только в 1948 году, тоже в октябре. Этому предшествовало много событий, в том числе февральское совещание о балканской федерации и много других событий. Но то, что Дунаевский вставлял шпильку югославам на несколько месяцев раньше настоящего разрыва, мне кажется невероятным. Это высокое предвидение искусства.

Действительно, отношения стали портиться ещё в конце 1947 года, когда Тито стал сговариваться с Димитровым по поводу создания Балканской федерации - но то, что Дунаевский имел своего агента в городе Бледа, мне сомнительно. Понятно, что Сталин и так-то Тито не любил, а тут в особенности не возлюбил. Но разрыв отношений в 1948 году для многих был неожиданностью. А оперетта за неделю не пишется, не говоря уж о том, что её для премьеры в октябре её задолго нужно вводить в репертуар, то есть, подбирать актёрский состав, репетировать….

Я читал мемуары Джиласа (впрочем, кто их не читал), но что Джилас - есть воспоминания югославских офицеров, что учились в академии Фрунзе и имели русских жён. Будущий разрыв был вовсе не так очевиден - особенно в конце 1946 - начале 1947. Политический стиль, кстати, был очень инерционным (как и борьба с ним) - в архитектуре в особенности.

Чтобы два раза не вставать, нужно отметить, что заказное искусство, то есть, произведения, поясняющие какую-то мысль власти были всегда, а при Советской власти и вовсе была с ними некоторая традиция. Товарищ Сталин был неглуп, при необходимости он позвонил бы Сергею Михалкову и попросил написать актуальную басню. В случае настоящего политического заказа, то есть - с заказанной Константину Симонову пьесой (это, в результате, была «Чужая тень» - запись театра Ленсовета и сейчас лежит на треккерах) - прошло довольно много времени: академика Парина арестовали в феврале 1947, а пьеса о предательстве в науке была представлена публике в конце 1949.

Итак, заказ должен был поступить зимой 1946/1947 года, а тогда это было уж точно преждевременно.

Разве что в готовую оперетту об итальянцах влезли имена Янко и Михась.

Но тут беда - Дунаевский нам об этом воспоминаний не оставил, а только он мог бы разрешить вопрос.

И тут знающие люди подсказали мне отгадку: не новая Югославия имеется в виду, а Триест.

Триест – чудесное место, древний город, упомянутый ещё Цезарем в «Записках о Галльской войне», лежит между Италией и Югославией. После ухода немцев оказался под контролем американцев и англичан (в то время, когда как раз цвела любовь Янко и Стеллы), а с 1947 года был так называемой «Свободной территорией Триест» под управлением ООН. В 1954-м его всё же поделили между итальянцами и югославами.

Это была хорошая версия. И это объясняет, откуда все эти южнославянские имена у исполняющих зажигательные песни со сцены – Пепиты и Климентина. Мне указали так же, что в постановке 1961 года предшествовала заставка «Вскоре после войны, в стране, не обозначенной ни на одной географической карте» - действительно, на послевоенных картах Триест значился не страной, а территорией.

Советское массовое искусство всегда было политическим, и, особенно если это касалось международных дел, очень выверенным.

Начнёшь в него всматриваться, будто в чужие вещи на дачном чердаке – обнаружишь много пожелтевших тайн и понятий, за которые в прошлые времена проливали кровь. А теперь они всего лишь след, тень между опереточных арий.