Наверное, следует признаться сразу: я пристрастный зритель. Защищенная четырнадцать лет назад кандидатская диссертация на тему творчества Толкина не могла не сказаться на моем отношении к экранизациям. Но вот парадокс: когда-то мне приходилось убеждать титулованных филологов, что Толкин - это серьезный автор. Вроде бы получилось.

Тогда мне удалось доказать, что английский профессор создал не просто фантастическую страну, а универсальный миф, который, как и положено настоящему мифу, обладает способностью упорядочивать мир вокруг и содержит, как выражался друг Толкина, Клайв Льюис, «универсальную истину», то есть своего рода ключи к нашей реальности – нужно лишь вчитаться.

Но… сейчас все начинается сначала. Массовая культура не просто с легкостью поглотила Средиземье: она его присвоила. И кому, спрашивается, придет в голову искать скрытые смыслы в книгах, если есть готовый визуальный ряд, который можно с удовольствием потреблять, заедая попкорном?

В этом плане «Хоббиту» не повезло еще больше. Повесть изначально написана в особой, сугубо английской тональности и обращена сразу к двум аудиториям: взрослой и детской. Дети будут радоваться сюжету, а взрослые оценят иронию, литературную игру и, вполне вероятно, увидят в Бильбо себя. Как, спрашивается, перенести это на экран? В первом фильме съемочной группе это почти удалось. Тогда-то и стало понятно, что совсем не обязательно переписывать Толкина, чтобы зрителю было интересно, – порой достаточно его процитировать.

А вот второй фильм второй трилогии Питера Джексона «Хоббит. Пустошь Смауга» имеет странную судьбу. Он не просто уступает «Нежданному путешествию» во внутренней логике и смысле. Он напрочь их лишен. Единственное, что примиряет с этой лентой – фамилии. Кто-то уцепится за Орландо Блума, а кто-то (как я, например) – за дуэт Фримена-Камбербетча. Не считая Стивена Фрая в роли бургомистра Одного-Северного-Города-Построенного-на-Воде, население которого носит русские зипуны и полушубки. Впрочем, ситуацию это не особенно спасает.

Бедняга Питер Джексон расплачивается за свою аддиктивность к трилогиям. После «Властелина Колец» он, видимо, может снимать только фильмы, количество частей в которых кратно трем. Впрочем, начиналось все гораздо интереснее. Прекрасно сознавая, что замечательная повесть Толкина все же уступает по объему его же эпопее, Джексон собирался сюжет «Хоббита» уложить в два фильма, а вот третью часть посвятить экранизации толкиновских черновиков и воссоздать события, предшествующие «Властелину Колец». В этом случае зритель получил бы законченный легендариум Средиземья.

Но тут вмешались юристы. Не секрет, что с момента выхода «Властелина Колец» на экран в мировой культуре длится холивар между двумя могучими крепостями (зачеркнуто) - между двумя могучими корпорациями. Дело в том, что спустя три года после смерти Толкина корпорация «Tolkien Enterprises» (в настоящее время – «Middle-Earth Enterprises») выкупила у наследников права на экранизацию «Хоббита» и «Властелина Колец», включая имена собственные, названия и последующие адаптации всего за 15 миллионов долларов. Неудивительно, что старший сын писателя, Кристофер Толкин, основал собственную компанию «Tolkien Estate» («Наследие Толкина») и теперь требует у «Middle-Earth Enterprises» уже 160 миллионов в качестве компенсации. Честно, я решительно против попыток приватизировать Толкина и его мир. Но в этом случае я готова согласиться с Кристофером – уж слишком вольно обошелся Питер Джексон с сюжетом.

И здесь мы сталкиваемся сразу с несколькими загадками.

Загадка первая – мужской мир. По замыслу Толкина, в тексте повести нет ни одного женского персонажа. Вообще. И начинавший работу над первым фильмом хоббитской трилогии Гильеромо дель Торо прекрасно это понимал. Для него мир «Хоббита» по ощущениям напоминает мир между двумя мировыми войнами, своего рода утраченную невинность английской идиллии. Поэтому в первом фильме Бильбо в трактовке Мартина Фримена – это такой вечный доктор Ватсон до женитьбы. Человек (или хоббит), не знающий, на что он способен – пока не проснется дракон. Женскому началу в этом мире мужского взросления просто нечего делать.

Без участия дель Торо второй фильм, как это ни странно звучит, теряет английскую интонацию, ту смесь серьезности, юмора и грусти, которая отчетливо была видна в первой части, и стремительно скатывается в банальную сказку для детей и их родителей. По логике Толкина, именно Бильбо становится главным героем на отрезке пути от медведя-Беорна (элегантная аллюзия на англоскасонский эпос «Беовульф») до Одинокой горы. Но для сценаристов это слишком скучно. В голливудской сказке от героев не требуются характеры – только экстерьер.

А значит, сюжет нужно разнообразить спецэффектами. И понеслось: от Леголаса, прыгающего по торчащих из бочек гномьим головам, до Леголаса же, сражающегося с орками на крышах Эсгарота. Зачем? Почему? Неважно. Главное, чтобы зритель смотрел. Кстати, причем тут Леголас? А не причем. Главное, чтобы… ну вы поняли.

Вторая загадка – мотивации героев. То, что начиналось в первом фильме как печальная и красивая история о потерянном Доме, во втором превращается во внутрипартийные политические разборки между эльфами («Чья это война?») и сугубо толерантную межрасовую историю любви между эльфийским солдатом Джейн и симпатичным гномом. На самом деле, гномы у Толкина изначально не так просты, как кажется. Они объединяют в себе как минимум две культуры – скандинавскую и… еврейскую.

Со скандинавскими корнями все очевидно – имена полностью взяты из средневекового архаического эпоса «Старшая Эдда». Руны, бороды, воинственность и неотесанность также вполне соответствуют расхожим представлениям о суровых скандинавах.

Спрашивается, причем тут евреи? При том, что сам Толкин в одном из своих писем рассуждает об этом прямо и недвусмысленно. Народ, лишенный дома и родины, народ, говорящий на тайном и непонятном для других языке, народ, чье богатство вызывает недоброжелательный интерес – это все, по мнению Толкина, является характерными чертами именно евреев в глазах англичан того времени. Добавить к этому их отвагу и очень долгую историческую память вкупе с готовностью отвоевать землю предков обратно – и мы получим законченный образ.

Загадка третья. Это Торин и камень Аркенстон. У Толкина страсть гномов к золоту угрожает прежде всего им самим, и желание вернуть себе утраченное богатство оборачивается ловушкой алчности. Аркенстон в повести – драгоценность, которая подчиняет себе не только Торина, но и Бильбо. По сути дела, именно Аркенстон выполняет там функцию Кольца Всевластия. Тогда как само золотое кольцо, дарующее невидимость, - не более чем обычный волшебный предмет из сказки. Увидев драгоценный камень, Бильбо забирает его себе с мыслью «вот теперь я настоящий вор». И только его способность отказаться от сокровища в дальнейшем спасает ситуацию. В фильме же Аркенстон выполняет настолько невнятную роль, что понятно только одно – он очень нужен, но зачем и кому – непонятно.

Загадка четвертая – сами эльфы. Трандуил верхом на гигантском лосе – этот кадр из первого фильма надолго застрял у меня в памяти. Во втором фильме Трандуил элегантно перерезает горло мелкому орку, с иезуитской точностью объясняя, что данное пленнику обещание отпустить его он выполнил. Вообще-то такой логикой в рукописях Толкина был наделен Саурон и его повелитель Моргот. Но еще интереснее эльфийские династические разборки. Вся линия Тауриэль выдумана от начала до конца. Филиппа Боуенз (сценарист наравне с Фрэном Уолшем, Питером Джексоном и дель Торо) очаровательно пояснила, что они создали эту линию, чтобы привнести в фильм женскую энергию. Более того, она убеждена, что это абсолютно в духе Толкина. Интересно, что сказал бы автор, увидев на экране пресловутую эльфийскую бабу с ушами?

Очень может быть, кстати, что профессор бы промолчал. Продал же он в свое время права на экранизацию «Хоббита» за символические 104 тысячи фунтов стерлингов, сопроводив это философской репликой «не деньги, так слава».

Загадка пятая. Озерный город Эсгарот. Ну, как раз это скорее не загадка, а отгадка. По свидетельству съемочной труппы, было решено одеть обитателей Озерного города в русские национальные костюмы. Подразумеваются уже упомянутые мною зипуны, тулупы и прочие меха. По какой причине типичный европейский вольный город должен был приобрести сходство то ли с Архангельском, то ли с Петербургом, выяснить не удалось. Зато реплики бургомистра в лице златовласо-лысого Стивена Фрая звучат вполне провокативно: «Выборы? Это абсурд. Я в этом не участвую». Недаром их цитирует у себя опальный дьякон Андрей Кураев. Понятно, что в повести этого не было. Понятно, что Толкин изобразил в качестве бургомистра обычного среднестатистического чиновника тогдашней Англии. И понятно, что сценаристам очень хотелось добавить актуальности.

Вот и ответ на все вопросы. Сценаристам, режиссеру, продюсеру – всем очень хочется актуальности. Чтобы смотрели, чтобы обсуждали, чтобы целевая аудитория фильма была как можно шире. И по сравнению с таким размахом сюжет самого Толкина кажется все более простым и незамысловатым. А значит – его нужно переписывать и менять.

Но что-то при этом неизбежно теряется, что-то уходит. И это «что-то» - правдивость и уважение к зрителю, которые еще присутствовали в «Нежданном путешествии», но напрочь пропали в «Пустоши Смауга».

Иллюстрация: кадр из фильма «Хоббит: Пустошь Смауга»