Экология невозможного существования

Совсем недавно английская «The Times» написала, что, согласно научным исследованиям, пользование поисковой системой «Google» вредит экологии: двукратно запущенный со своего настольного компьютера поиск в этом поисковике добавляет 15 грамм углекислого газа в атмосферу Земли.

В этой новости, даже если это очередное использование экологической риторики конкурентами, есть важное, потенциально положительное качество. Неработающий Интернет, равно как и отсутствие телевизора или радио, идиллически превращает комнату человеческого сознания в поле под звездами. Вот только не факт, что сегодня подобное относительное безмолвие не обратится в пустынный ландшафт с покрытыми песком черно-белыми воспоминаниями, томиками любимых произведений и затершимися вещами.

Вирус усталости и отсутствия жажды жизни

Современную действительность изрядно опутали проводами и датчиками, чтобы с их помощью из нее можно извлечь весьма экстравагантные формы человеческой жизни, наподобие того, как это делает фокусник, вытаскивающий из «пустого» цилиндра кролика, кота или какого-нибудь пернатого. Речь, конечно, не о социальной магии, хотя студенческие выступления вполне можно считать таким «магическим трюком» для времени социологии Парсонса с ее организованной, как часы, теорией функционирования социума.

Дело несколько в другом, вот только это другое настолько многочисленно и банально, что лучше сократить его до «др.», чем вычерчивать его с большой буквы «Д». Речь о «комнате» взрослого половозрелого существа, в которую волной с телеэкрана, монитора, радио и иных передающих поверхностей (включая вид из окна) вливается это «др.»: «ученые доказали…», «астролог предсказывает…», «сегодня в Китае…», «скидки на все товары…», «…угрожает здоровью», «…» (вставьте слова по желанию). Что-то в этом духе было у Тоффлера, когда он обрисовывал «Шок будущего», призывая погружаться в него с милыми архаичными привычками, которые должны якорями удержать человека на поверхности бурлящего потока перемен.

Те, кто постарше, часто располагают четко и системно сделанными шкафчиками, куда можно погрузить новых спутников каждодневных мыслей или, что часто ничем не хуже, трубой, в которую все вновь прибывшее можно не без удовольствия отправить: «Бред какой, ну его».

Тут, конечно, вполне можно заметить, что на заявленные подобным образом вещи часто дают рецепт: женитесь или выйдите замуж, займитесь делом, найдите хобби или залейте всю эту информационную кашу из канцерогенов старой дробной литературной классикой. Или обретите веру.

В одном старом анекдоте графиня удивляется революционному лозунгу, призывающему выступать против богатства: «Странно, в наше время все были против бедности». Вытаскивая эту шутку в атмосферу сегодняшних неакадемических дискуссий можно обнаружить родство мыслей между интеллектуалами и сценаристами блокбастеров: раньше большинство думало о вариантах великого будущего, теперь – о невозможности существования человечества и об эстетике его заката. Славой Жижек в одном из интервью сказал об этом, «опираясь» на излюбленный массовый киножанр – катастрофы. Их, признаемся, снято за последнее время достаточно много. Последний из подобных проектов, тычет в сакраментальную для многих дату – «2012».

Этот вирус усталости и отсутствия жажды жизни приходит от ума, который одинок в той самой комнате с кучей проблем, количество которых постоянно обновляется и добавляется, как замечания к качеству современной продукции, которая, конечно, не прослужит два десятилетия, как сдобренный обилием пластмассы какой-нибудь советский миксер.

ЭКОмарксизм

Возвращаясь к формам общественной жизни, хочется указать на одну из них. Ту, которая парадоксальна как раз тем, что является продуктом распада реальности на элементы: проблемы, факторы и другие побочные продукты. Речь о защитниках животных или о тех, чьи лозунги сводятся к чему-то такому: «Нет меху – нет убийствам!». Это группы, которые борются за права диких существ и выступают против ношения изделий животного происхождения, использования представителей живой природы в лабораторных опытах и даже в качестве пищи. Иными словами, группы эти, зачастую состоящие из молодых людей, очень часто девушек, борются против эксплуатации животных человеком прежде всего в промышленных масштабах.

Молодые защитники могут бить витрины меховых салонов, выпускать зверей из клеток, портить меховую одежду и вытворять любые иные «хулиганские» выходки, характерные для любых активных молодежных групп и организаций. Но дело здесь не в этом «активизме», а в самой постановке вопроса. А она фундаментальна – права животных. В очередной раз извлекая уставший от приложения всеми по поводу и без повода марксизм, скажем прямо: тут есть о чем задуматься. На повестке дня новый пролетариат о четырех ногах – с крыльями, плавниками, хвостами и прочими нечеловечьими членами тела. Тут стоит заметить, что многие их представители стали субъектами права, о сохранении которых печется государство. Домашний американский кот должен есть только специальную еду – это железно знает каждый американец, на которого подали жалобу соседи. С редкими видами все еще проще: есть специальные перечни и конвенции, в том числе и «священная» Красная книга.

А если есть субъект, то есть основания для борьбы. Причем пространство борьбы расширилось до пастбищ, скотобоен, лабораторий, птицефабрик и ферм. Весь этот порыв сознания можно смело назвать "экологическим фундаментализмом", где активисты сделали свой выбор в пользу животных. Дело, конечно, не в официальных заявлениях и программах, а в том духе, который витает среди участников сих групп. Примера ради стоит привести характерную реплику симпатизантов движения. В данном случае она касается отношения к корриде: «Я не считаю свое мнение важным, я считаю его единственным верным и радикально противоречащим тупым устоям и традициям, до которых мне нет дела, если они требуют насилия над животными». Алчущие аргументов могут прочитать другие примеры в комментариях на соответствующих тематических ресурсах. Как и во всех движениях, здесь есть и символические атрибуты. Электронные аватарки участников в виде зверюшек как таковых или с боевыми лозунгами. Одна из них очень запомнилась: панда на фоне упавшего (читай – побежденного человека) с надписью: «Human pride – good night» («Спокойной ночи, человеческое племя»).

Упокоимся с миром и вернемся к главному тезису разнородного по форме движения: нет насилию и убийству. Формулировка «убийство» в контексте существующего субъекта-животного здесь фигурирует неслучайно. Из этого вполне логично следует отказ от ношения меха и кожи, употребления животной пищи, использования косметики на основе животных компонентов.

Если вспомнить главный марксистский тезис о причинах необходимости освобождения пролетариата, то он сводился к тому, что последний отчужден от продуктов собственного труда. В нашем случае «пролетариат» отчужден не только от продуктов труда (молока, потомства, яиц), но и от себя самого – животных и птиц, как мы знаем, выращивают на убой.

Это сильный тезис. Вот только если марксизм оперировал пестрым букетом аргументов, растущим из этого тезиса, то обоснование борьбы за освобождение животных может даже не прибегать к этому великому средству политической философии и теории. Самое сильное средство убеждения – это факты, говорящие сами за себя. По этой причине участники движения экоэмансипации с удовольствием демонстрируют критикам и будущим активистам скрытые от обывателя процедуры выращивания и забоя животных и птицы. Это, по сути, аргумент к сущности человека, совести, состраданию. На такой аргумент, надо сказать, сложно что-либо возразить, особенно представительницам лучшей половины, когда какой-нибудь китаец заживо варит кошку в чане на базаре, или японцы массово забивают дельфинов. Тут только можно выжать из себя что-то в духе: «Это традиция у них, понимаете». При таких кадрах единый мир, особенно для верящего в заложенные на европейской земле идеи прогресса и гуманизма, начинает трещать по швам. Если такая правда и не режет глаза, то высушивает культурную почву до эрозии с глубокими трещинами.

Равновесие за счет новой эмансипации?

Живущие в деревне хорошо знают, что любимицу детей корову Буренку рано или поздно заколют. В этом каждый раз будут убеждаться и дети, уплетая говядину «от Катьки» за обеденным столом. Был гусь Яшка любимцем детишек – теперь гусь Яшка с яблоками стал лучшим угощением на праздник. Естественно, по-крестьянски.

Однако все эти скотобойни и места выращивания животных и птиц организованны совсем не как вольготная деревенская жизнь их собратьев. Демонстрация практических механизмов массового создания ассортимента на городских прилавках позволяет зрителям увидеть те темные места, которые, как правило, остаются вне сознания человека благодаря универсальной операции «сокрытие», которую выполняют множество дверей и замков – «Посторонним вход запрещен». Хочется сказать, что во всей этой демонстрации «черного хода», внутренних механизмов, изнанки есть что-то анатомическое, первертное. Это нельзя списать на одну фукианскую волну генеалогических поисков – критика постоянно доставала неудобные вещи на публичное обсуждение, дойдя теперь до подобной уже почти неизбежной «эксгумации». Большевики в свое время с некой неизбежностью вывели наружу насилие и крайность народа в слабоуправляемую борьбу штыков-пуль и плоти, как отзывался о революции Иван Ильин, чтобы из этого живого закалился новый порядок. В этом отношении «Морфий» Балабанова удачно выставил на обозрение рождение этого Нового времени анатомии.

Оглядывая всю эту экзекуторскую панораму, действительно сложно что-либо возразить пылким товарищам из какого-нибудь «Фронта защиты животных», кроме как: «Извините, но по-другому нельзя». Вторым же вариантном становится непреклонное проведение черты между «человеком» и «животным», которая может быть легко нарушена при наличии домашнего любимца. Легко дополнить все это можно стоящими на границе разума и безумия учреждениями: «Ну что вы, они же ненормальные».

Задумываясь над идеей "открытого общества", сложно представить его во всей развитой информативности без камер и процедур сокрытия, которые превращают мычащую с картинки коровку в аппетитный бифштекс, пусть даже предварительно лежащий куском красного от красителей мяса в магазине.

Предлагаемое новое равновесие за счет новой эмансипации, конечно, наивно. Выбрав животных и заклеймив презрением всех «мясоедов», добропорядочно носящий синтетическую одежду и обувь «веган» может столкнуться с «родимыми» для него проблемами: что делать с мелкими грызунами, которые массово гибнут при охране элеваторов с пшеницей, или с тем фактом, что производство синтетики может быть не очень экологично. Стоит ли разрешать «варварам» в холодных странах питаться традиционной животной пищей, или обучить их выращиванию богатой белком сои? В конце концов, почему растения должны быть исключены из этого равноправия природы и стать последней инстанцией эксплуатации?

Приторное дыхание невозможного будущего

Экономист Джагдиш Бхагвати в своей работе о глобализации писал про множество фактов, показывающих, что население в странах третьего мира век и полвека назад жило значительно хуже, чем сейчас. Точность этого утверждения, как ни странно, ничего не меняет: современная статистика описывает очень многие вещи. И одна эта возможность, теперь и в режиме «on-line», без сомнения, укажет нам ужасы бедности, преступности и болезней, когда мы будем оперировать данными в рамках стандартов «развитых» и «современных» стран. Зло отражается в добре или в том, что, по крайней мере, на него внешне похоже. Но кому все это интересно?

Большинство нормальных людей мало думает о глобальном потеплении, кризисе капитализма, крахе модерна и освобождении животных. Люди голосуют на выборах ногами и различными денежными единицами, сталкиваясь иногда с неожиданными проблемами и эксцессами, как водители, которые иногда спрашивают у милиции о собравшихся на «Марш несогласных» людях: «А это кто такие? Что вообще тут происходит?». Конечно, если подумать, то в самой критической ситуации интеллектуал может только гордо бросить пребывающему в шоковом состоянии носителю «общества потребления» что-то вроде: «Давно уже было понятно, что все этим закончится».

Вспоминая старую мультипликацию или фильмы, ловишь себя на мысли, что были такие моменты, часто личного и интимного характера, когда экран темнеет, а затем сменяется следующей сценой, предоставляя на долю секунды каждому самому проскользнуть через ту темную комнату, которая разделила действие. Так же и со «страшными» народными сказками, где злодеям рубят головы, волкам вспарывают брюхо, а молодые девушки режут себе ступни, чтобы надеть оброненную Золушкой туфельку. Теперь эти короткие вереницы слов в головах многих разворачиваются в достаточно кровавую картину, частично сконструированную благодаря богатым этими моментами фильмам.

Что же, пространство для магии личного представления сузилось, оказалось скованным в толстых льдах всяческих сложностей, невозможностей, проблем. Сказанное действительно банально, поскольку повторило то, что уже пришло извне от Хайдеггера до Бодрийяра: мысли, сентенции, призывы. Слов было много, и они не были своими. Предложения, как перегородки в городских квартирах, уже утеряли личную принадлежность, хотя позволяют еще разместить на них какие-нибудь «авторские» мыслительные композиции. А простора ведь хочется, без сутолоки и приторного дыхания в затылок невозможного будущего.

       
Print version Распечатать