1.

И дня не проходит, чтобы кто-нибудь из политиков, общественных деятелей, журналистов, экспертов и т.д. не толковал о популизме. Не обличил бы и не упрекнул бы в «скатывании» в него. Или напротив - не указал бы на нужность России популистского движения. Или – в ответ - что это лишнее и катиться некуда, ибо, как сказал Глеб Павловский, «все места на популистской сцене…заняты властью Медведева-Путина»…

Такая это штука – популизм. Его можно и бояться, и ругать, и хотеть его, и иметь его. Причем делают это люди и группы, принадлежащие к как бы соперничающим секторам политического пространства. Здесь и оппозиционеры из «Справедливой России», и эксперты лево-центристского толка, и ведущие Рен-ТВ и ТВР, и «советники Кремля». И все они, произнося заклинание: «популизм», говорят о чем-то очень своем, личном, отличном от чужих популизмов.

Так примерно было с коммунизмом в прошлом веке.

Для кого-то это был кровожадный Cossack-Bolshevik с кинжалом в зубах и верхом на ракете. Для кого-то – весна человечества, романтическая греза, заря и мечта. Для других - тема диссертации. Для третьих - сложное обстоятельство жизни. Для некоторых – руководство к действию. Для множества – обещанное, но улизнувшее будущее. И т.п..

Удобное слово «коммунизм» – многоцелевой инструмент социальной инженерии. И все бы хорошо, если б не море крови пролитой во имя его.

2.

Популизм, вроде, не так страшен.

Ну да, деятели из СР клеймят этим лейблом «демагогию, промывающую мозги потерявшихся в кризисе и мало понимающих людей». И что? Тот же ЭсЭр Илья Пономарев – указывает: «популизм – это естественный политический процесс», рекламная апелляция к народу – к пиплу то есть. Который, как известно, сир и убог, и, чмокая, «хавает» почти все что угодно: и план, и стратегию, и программу, и нацпроект, и образы своих друзей и врагов. По г-ну Пономареву «бацилла популизма может прорасти где угодно…». С ним, по сути, согласен Михаил Ремизов, считающий, что «популизм… способен иметь и националистические, и социалистические, и либеральные обертона».

Такие и похожие заявления легко транслируют СМИ. Почему? А потому, что это только ЭсЭр'ам-обличителям кажется, что они пригвождают своих оппонентов, но те-то знают, что для масс эти «наезды» звучат похвалой. Причину объясняет г-н Павловский: «перечитайте Антикризисную программу. Популизм это? Еще бы! Но он эффективен внутри чего-то большего, нежели поп-тусовка». И называет это большее: «поколенческие кланы, сословия, покупательницы из «Пятерочки»». Т.е. пока критики упиваются своей болтовней, завсегдатаи дешевых супермаркетов «покупают» продукты партии власти.

И вот уже оппозиционные ораторы выглядят надутыми и тщеславными словоблудами и клеветниками. Но никто им рот не затыкает. Пусть явят Расее свою истинную сущность. А фоном будет социальная политика власти, которая понемногу обещает, и при этом - понемногу дает народу то, что тому потребно.

Фон хороший. Он рождает резонный вопрос: а что эти критики дали россиянам такого, чтобы те сказали им спасибо? Ничего? А почему? Ах, власти нет! А что же они делают, чтобы получить власть? Кому из них снится ЕР в оппозиции? Шаг вперед!

О, это был бы истинно популистский шаг…

Но сделать его некому.

Ведь не героям же правого дела вроде Леонида Гозмана, требующим отмены депутатской неприкосновенности. И - суда над депутатами, творившими беззакония. Причем атакуют они в первую очередь думских ЭсЭр'ов. Причем их же оружием – воплями о справедливости: мол, народ у нас без иммунитета, а его избранники – с!

Неужто в пору, когда народ занят сведением концов с концами, обсуждать больше нечего? Им кричат: прекратите популизм! А где здесь популизм? Бред и все.

Видя, слыша, читая все это (и думая о покупательницах из «Пятерочки»), начинаешь опасаться: как бы изнурительная борьба за справедливость не отняла последние силы у ее худосочных героев. Как бы не подкосило их радение о народе.

4.

А без народа - как обойтись? Тем более – в разговоре о популизме? Тем более – о популизме, как политической доктрине и политической практике...

Но – стоп. А что это за доктрина такая? У нас привыкли говорить о нем как об инструменте, с помощью которого политики играют на сиюминутных, земных, а порой и мнимых интересах масс. В целом это соответствует подходу и Пономарева, и Ремизова, и Гозмана, и ЭсЭр'ов, для которых «популизм» - не более, чем агитационная уловка.

Однако уловкой является сам этот подход.

У нас его внедрила советская гуманитарная обслуга «красного проекта», которой важно было провести границу между большевиками-ленинцами и прочими – «мелкобуржуазными, псевдонародными силами, течениями и учениями»...

Между тем в политической науке США и Европы популизм, в основном, трактуется как политическая доктрина, отражающая набор радикальных представлений о демократии. Ее главный тезис: народ – не объект манипуляций (каким его привыкли видеть политические технологи) и не стадоподобный «избиратель», чьим выбором легко управлять. Народ – субъект политики, ее прямой, постоянный, деятельный участник.

Народ. А не элиты, присвоившие роль посредников между народом и властью, и отчуждающие эту власть через институт выборов. И то, что в некий момент народ роли субъекта не имеет (и даже не знает, что может иметь), означает, что сторонникам популизма нужно мобилизовать его на обретение этой роли. Главными инструментами здесь могут быть институты гражданского общества - движения, представляющие интересы народных масс, партии, коалиции, профсоюзы, общинные инициативы и т.п..

Популизм не жалует марксистскую классовую теорию и язык «традиционных левых». Он редко использует слова «пролетариат» или «капитал». В его словаре преобладают такие пары антиподов, как «народ» и «элиты», «угнетенные» и «угнетатели», «работники» и «хозяева», «граждане» и «власть». Язык популизма – язык конфликта и борьбы. Борьбы за более свободную и доходную жизнь большинства в пределах демократии и рыночной системы.

5.

Она началась в конце XIX – начале XX века, когда Популистская партия США (в прямом переводе – «Народная партия») стала мощнейшим в истории вызовом двухпартийной системе – в течение 10 лет имела широкое представительство в Конгрессе и в институте губернаторов - 45 депутатов и 10 руководителей штатов.

Основанная в 1891 году (когда США давила рецессия) она получила мощную поддержку бедствующих масс - фермеров Среднего Запада, и производителей хлопка и табака с Юга, добытчиков серебра с Запада и интеллектуалов восточного побережья. Популисты ярко пропагандировали себя, учреждая повсюду десятки газет и объезжая городские кварталы и фермы и обсуждая с избирателями задачи партии.

Например: 1) сделать субъектом управления страной народ («трудящихся города и деревни», а не посредников); 2). вывести государство из-под контроля «плутократов» и «бюрократов», и поставить под контроль народа, заставив нести ответственность за его уровень жизни; 3). создать продуктивное сочетание представительной и прямой демократий: избирая президента и конгресс, дать избирателям право законодательной инициативы, плюс - право на референдум с целью отмены уже принятых законов.

Партия играла на проблемах тех, кто верил в простые решения, и направляла их гнев на элиты. Она утверждала приоритет «благосостояния и свободы простого человека» перед всеми прочими интересами и ценностями. Это будило массовую поддержку. Но для долгой борьбы ей не хватало оргресурса и денег. Выход из кризиса помешал победе на президентских выборах в 1896 и 1904 годах. И популизм в США на время угас.

Чтобы вернуться через столетие.

В 2002-м «сторонники прямой демократии» и «поборники Билля о правах» вновь учредили Популистскую партию. Чуть раньше в Конгрессе был основан «Популистский кокус» - группа лево-либеральных конгрессменов из обеих партиий. Затем возник новый альянс - «Популистские партии» - выдвинувший в президенты Ральфа Нейдера - защитника окружающей среды и прав потребителей. Голосов он получил мало - 0.38%, (в 2000 году - 2.7%). Но это не привело к гибели популизма. Он перекочевал в кампанию Барака Обамы, и в его работе на посту президента.

6.

Итак, 100 лет назад популизм дал старт долгосрочному тренду. С новой силой он проявился в Южной Америке в лице ряда бывших и нынешних каудильо – от семьи Перон, до Даниеля Ортеги, Инасио Лула да Сильвы, Эво Моралеса и Уго Чавеса.

Они внедрили в своих режимах почти все, чего когда-то желали бедные северные американцы. У них есть и «народ, как субъект политического процесса», и «озабоченное его благосостоянием государство, неподконтрольное «плутократам» и «бюрократам»», и «сочетание демократий - представительной и прямой» и контроль за «жадными корпорациями» и т.п..

Плюс, в Азии и Европе, действуют многочисленные народные партии, которые (в зависимости от своей «левизны» или «правизны») добавляют в программы либо либертарианские, либо праворадикальные (скажем - шовинистские) элементы.

Все это более или менее красиво звучит, но и вызывает вопросы. Скажем – об инструментах подавления оппозиции. О методах установления и поддержания монополии на власть и мобилизации лоялистских настроений. О неэффективности хозяйственных систем. О низких показателях экономического роста. О могуществе, некомпетентности, коррумпированности и безответственности чиновничьих кланов. О низкой продуктивности системы принятия решений, когда каждое из них требует разрешающего кивка первых лиц, добраться до которых по бюрократическим лабиринтам крайне сложно.

Понятны попытки прикрыть эти изъяны рекламной завесой. И хотя дыры не исчезнут, они и не будут так срамно зиять народу. Ему не нужно их видеть. Ибо народ есть основа и опора этих режимов. Лишь благодаря рукоплесканьям умиленных агитацией масс сохраняют они власть. А для не подверженных гипнозу есть репрессивная машина, спецподразделения и обвинения в измене в пользу американского империализма.

Так с популизмом творится нечто схожее с тем, что сделал «красный проект» с коммунизмом. Взяв старт под лозунгами «свобода, равенство, братство», «земля -крестьянам, заводы - рабочим, мир - народам» и т.п., он создал систему, где ничего этого не было. Даже призыв «Грабь награбленное!» осуществился криво - тем, кто лил кровь в войне с дворцами за мир хижинам, досталось очень малая доля добычи… Итог - неверие в «красные» девизы, презрение к «красным» символам, разрушение «красных» структур.

7.

Можно ли считать, что популизм, (как и коммунизм) превращается в холст на стене каморки папы Карло, где нарисован котел с похлебкой, хотя на нестоящем столе пустота? Можно ли сказать, что он – это яркий фантик, в котором все та же политика, нацеленная на решение задач элитных групп, прибравших к рукам системы управления? Сказать-то можно, но кто знает, какие формы обретет популизм, когда противоречия между интересами этих групп и их противников обострятся настолько, что прорвут декоративные экраны и переместятся в социальную реальность…

Как бы то ни было, пока и дня не проходит без разговоров о популизме…