Демократия под натиском капитала

От редакции. С середины сентября 2011 года в США началась акция протеста под девизом "Оккупируй Уолл-стрит!". Тысячи молодых людей, в основном студенты, вышли на улицы с требованием покончить с засильем крупных корпораций, реформировать финансовые институты, не сумевшие справиться с кризисом, создать новые рабочие места, бороться с коррупцией. Акция уже выплеснулась за пределы Нью-Йорка. Марши недовольных политикой властей прошли в Лос-Анджелесе, Чикаго и Бостоне. Некоторые эксперты уже видят в этом отголоски «арабской весны» и призывают к реформированию не только экономических, но и политических институтов, в частности, демократических институтов представительства.

О том, с какими вызовами сталкивается демократия в США, почему столь много людей обеспокоено слиянием политики и капитала, а также о многом другом «Русский Журнал» побеседовал с американским политическим ученым Иэном Шапиро. В 2011 году в издательстве Высшей школы экономики вышел русский перевод его книги «Бегство от реальности в гуманитарных науках».

Иэн Шапиро – известный американский политический философ и политолог, профессор политологии Йельского университета, директор Центра Макмиллана по международным и региональным исследованиям Йельского университета, член Совета по международным отношениям, член Американской академии науки и искусств.

* * *

Русский Журнал: Сегодня все время говорят о демократии: о демократических процессах в арабском мире, о кризисе демократии и постдемократии на Западе, об отсутствии демократии в России. При этом само слово «демократия» уже настолько размыто, что, кажется, оно просто потеряло всякий смысл. Так что такое демократия? Есть ли какой-то простой ответ на этот вопрос?

Иэн Шапиро: Я убежденный последователь Йозефа Шумпетера. Я считаю, что демократия это, прежде всего, конкуренция за власть, это организация властных отношений на основе принципа конкуренции. Когда мы говорим о демократии, то речь идет о поддержании системы конкуренции за власть как способе воспрепятствовать возникновению властной монополии. Как на экономическом рынке все игроки постоянно стремятся стать монополистами, так и в политической системе все игроки постоянно стремятся к победе и завладению всей системой на максимально долгий срок – для этого используются все имеющиеся в наличии ресурсы, средства, правовые механизмы и т.д. Демократия это такая система, которая, несмотря на естественное стремление игроков стать монополистами, все же обеспечивает принцип конкуренции и сменяемости.

РЖ: В России часто жалуются на отсутствие демократии. Но судя по тем протестам, которые захлестнули США, например, демонстрации на Уолл-Стрит, а также, судя по тем интерпретациям, которые эти демонстрации получают, сами американцы тоже недовольны тем, как работает их политическая система…

И.Ш.: Ограничения демократии в России действительно имели место, но этот факт следует рассматривать в международном контексте. Во многих демократических странах произошел упадок уровня демократии в связи с войной против терроризма. Везде были урезаны гражданские свободы, правительства США и Великобритании ответили на этот вызов авторитарными методами, прибегнув к слежке за людьми и так далее. Поэтому, в некотором смысле то, на что сетуют россияне, обвиняя Путина в авторитарных мерах, является частью всеобщей глобальной тенденции. Точно так же, если рассуждать о коррупции в России — коррупции олигархии и крупного бизнеса — то в более широкой перспективе мы видим, что олигархи западного финансового сектора мало того, что причинили обществу огромный ущерб, так правительствам западных стран к тому же пришлось еще и выручать их многомиллиардными субсидиями. Поэтому я считаю правильным, осуждая авторитарные меры, не упускать из виду глобальной перспективы, которая позволяет нам делать правильные сопоставления. Я считаю, что 90-е годы для России стали временем идеализма — люди были склонны идеализировать демократию, не вникая в то, какова она на практике. Черчилль был все-таки прав, когда сказал, что демократия — худшая из всех форм правления, если не считать всех остальных. Демократия – это постоянная борьба. Главная задача для демократической России сегодня — создание системы конкурирующих партий, без этого никакой демократии не будет. Главная угроза демократии в США — усиление роли денег в политике: к сожалению, существование двухпартийной системы сегодня не обеспечивает наличие альтернативных политических курсов.

РЖ:В 2011 году вышла ваша новая книга «Реальный мир демократической теории», посвященная анализу современных теоретических и эмпирических дискуссий о демократии.В этой связи мне хочется спросить: известно ли нам хоть что-нибудь о тех факторах, которые делают демократию в смысле складывания системы конкуренции за власть возможной? Есть ли у нас какое-то понимание того, что именно делает процесс демократизации успешным?

И.Ш.: У нас есть какое-то понимание процесса демократизации, но в основном это негативное знание о том, что обречено на провал, а не о том, что может увенчаться успехом. Успешная демократизация всегда зависит от непредвиденных обстоятельств. Однако с некоторой долей уверенности можно заявить, что демократизация трудно достижима, если уровень дохода на душу населения ниже определенного уровня, или если в стране нет культуры сменяемости власти. Таким образом, к сожалению, на основе имеющихся у нас данных мы можем с большой долей уверенности рассуждать о том, что приведет к провалу процесса демократизации, но, к сожалению, не о том, что может привести к его успеху.

РЖ:Прав ли Адам Пшеворский, когда утверждает, что демократия в странах с доходом ниже определенного уровня будет по определению неустойчива и устойчивости можно будет добиться только с повышением уровня экономического развития?

И.Ш.: Адам Пшеворский прав в том, что главным показателем жизнеспособной демократии является экономический рост и показатели уровня неравенства. Однако и из его правила есть исключения, например, в соответствии с его анализом демократия в Индии просто бы не выжила, но она выживает уже на протяжении долгого времени. Стало быть, хотя его выводы и не применимы ко всем контекстам, но в принципе он прав.

РЖ: Как вы относитесь к теориям, согласно которым для демократии существенны культурные предпосылки, без которых она невозможна?

И.Ш.: Они лишь отчасти верны. Я не думаю, что существует определенный набор культурных предпосылок для демократии, будь то протестантизм или что-то еще, кроме того, работы Адама Пшеворского вполне убедительно опровергли эти утверждения. Однако для создания здоровой конкуренции необходимо иметь опыт сменяемости власти. Потерпевшая поражение правящая партия должна отойти от власти. В США в 1800 году на выборах были противоречивые результаты – к тому времени сменяемость власти еще не была привычным явлением — и если бы потерпевший поражение действующий президент Джон Адамс не сложил бы с себя полномочия в пользу Томаса Джефферсона, то таковая культура у нас так бы и не пустила корни. Потерпевшая на выборах поражение правящая партия должна уступать власть без боя. Невозможно себе представить, чтобы в 2000 году Ал Гор, будучи убежденным в своей победе на выборах, призвал на помощь танки. Именно это я и называю культурой сменяемости власти, но это отнюдь не культура в привычном понимании этого слова. Если взять Пакистан и Индию, например, то можно сказать, что при всем сходстве этих стран в культурном, экономическом и историческом плане Пакистану с самого начала не повезло. Военные перевороты способствуют возникновению в стране, так сказать, культуры несменяемости власти.

РЖ: В своей книге «Бегство от реальности в гуманитарных науках», которая буквально недавно была выпущена на русском языке, Вы описывает тенденцию среди гуманитариев к уходу от анализа реального мира в сторону абстракций, в сторону слишком отвлеченных теорий. В исследованиях демократии наблюдается та же тенденция?

И.Ш.: Да, естественно. Взгляните на переживающие сейчас переходный период страны Ближнего Востока. Вы думаете, что политические ученые знают об этих процессах больше журналистов? Я в этом не уверен.

РЖ: Что именно Вы имели в виду, когда говорили о том, что главная угроза демократии в США – роль денег в политике?

И.Ш.: Капитал все больше влияет на политическую жизнь, что вызывает беспокойство за демократию. Для Америки это особенно трудный вопрос в связи с принятым Верховным Судом в 1976 году решением по делу Бакли против Валео (Buckley v. Valeo, 424 U.S. 1) о том, что «деньги — это мнение». Данное решение, касавшееся финансирования избирательных кампаний, стало одним из самых разрушительных решений Верховного Суда США за всю его историю. Логика решения была таковой: так как свобода слова защищена Первой поправкой, правительство не может контролировать расходы на политические кампании, поскольку ограничение расходов на выражение своего мнения означает нарушение свободы слова, которая защищена Первой Поправкой. Это было плохое решение суда, но в нем было оговорено, что к корпоративному капиталу данный принцип не относится. И вот в прошлом году – 21 января 2010 года – Верховный суд решил, что корпоративные деньги тоже являются мнением и свободой слова. Теперь для подчинения политики капиталу не осталось никаких барьеров.

РЖ: Прав ли был Колин Крауч, который писал об усилении роли корпораций и о том, что в связи с этим мы наблюдаем переход от демократии к постдемократии?

И.Ш.: Я не очень люблю развешивать ярлыки, я предпочитаю мыслить непрерывными, а не дихотомическими категориями. У нас нет демократии — это звучит драматично, но это не верно. Просто у нас меньше демократии, чем могло бы быть. И если взглянуть на ситуацию с точки зрения того, чем стоило бы заняться, то ограничение политической власти капитала — важнейшая часть этих действий

РЖ: Возможно ли в принципе ограничить власть денег?

И.Ш.: Конечно же, власть капитала можно ограничить гораздо больше, чем это было сделано до сих пор в США. Я считаю, что следует сосредоточить внимание на том, что можно сделать на периферии — именно там происходят решающие политические сдвиги. Для демократии наступили трудные времена, демократия сегодня находится в оборонительной позиции.

РЖ: Помимо усиления влияния капитала на политику, с какими еще внутренними угрозами сталкивается демократия?

И.Ш.: Одной из труднейших проблем развитых демократических обществ является то, что эти общества стареют. Число престарелых граждан в этих странах постоянно растет, а необходимая для их развития рабочая сила постоянно сокращается. Отчасти именно в этом причина финансового кризиса, а также проблемы государственного долга в этих странах.

РЖ: Как фактор старения населения может повлиять на демократическую политическую систему?

И.Ш.: Грядет столкновение поколений, которое вполне может заменить столкновения классов. Молодежь считает, что пожилые люди высасывают все соки, что на медицинское обслуживание стариков уходят все деньги. В США и в Европе около 70 процентов всех медицинских расходов уходит на поддержание жизни человека в последние шесть месяцев его жизни — аппаратура, предназначенная для продления жизни стариков, обходится очень дорого. Общество не хочет за это платить. Поэтому на смену классовой борьбе придет борьба между разными возрастными категориями. Но проблема в том, что пожилые люди прекрасно организованы, уровень их мобилизации очень высок. В США, например, любые попытки приватизировать социальное страхование пресекаются на корню Американской ассоциацией пенсионеров. Это одна из самых высокоорганизованных лоббистских групп в стране. Она невероятно могущественна. И обеспокоена эта группа только одной задачей, что и придает ей силу. Молодежь не голосует. Голосуют старики.

Для меня удивительно то, что никто не обсуждает этот вопрос в связи с миграцией, но если взглянуть на него с этой точки зрения, то становится ясно, что миграция – очевидное решение данной проблемы. Однако те страны, которые наиболее подвержены этой проблеме, одновременно и наиболее ксенофобские, и наиболее противящиеся притоку мигрантов. Например, Япония. Я думаю, что эта проблема может в итоге развалить Евросоюз, так как отдельные страны Европы рано или поздно захотят вернуть себе контроль над притоком мигрантов. Шведы, например, вполне могут воспротивится тому, что французы пускают алжирцев в Европу.

РЖ: В связи с тем, что вы сказали про то, что «демократия сегодня находится в оборонительной позиции», я не могу не попросить Вас рассказать о доктрине «сдерживания», которую Вы предлагаете в качестве наилучшей политики в сфере национальной безопасности для демократических государств… В чем суть политики «сдерживания» и как она связана с демократией?

И.Ш.: Доктрина сдерживания, отсылающая нас, естественно, к американскому дипломату Джорджу Кеннану, это продолжение неомакиавеллиевской политики недоминирования в сфере национальной безопасности. Главная идея сдерживания – остановить агрессора так, чтобы самому не стать агрессором. В этом смысле сдерживание это скорее стремление выйти из-под чужого доминирования, чем стремление доминировать самому. Именно эта укорененность сдерживания в идею недоминирования придает ей избирательное сродство с демократической политикой.

На мой взгляд, политика сдерживания благотворна как для внутренней политики демократического государства, так и для его внешней политики. Во внутренней политике курс на сдерживание может дать людям ощущение безопасности, не обременяя их при этом невыносимыми военными обязательствами, одновременно он позволяет поддерживать демократию по ту сторону границ без высокомерного присвоения себе права свергать режимы в других странах. Во внешней политике курс на сдерживание подразумевает политику, требующую от других стран признания легитимности существующих демократий. При этом сдерживание сигнализирует, что до тех пор, пока это совместимо с обеспечением собственного выживания, демократические государства готовы присоединиться к силам, борющимся с доминированием в том числе и за пределами своих границ.

РЖ: Где именно на шкале «изоляционизм – прозелитизм с его идеей экспорта демократий» находится политика сдерживания? Совместима ли идея сдерживания со все более популярными идеалами космополитической демократии?

И.Ш.: Сдерживание занимает промежуточное положение между изоляционизмом и прозелитизмом. Главный императив сдерживания для демократических государств – это защита своего народа и противостояние угрозам выживания государства именно как государства демократического. Этот партикуляристский импульс не значит безразличия к судьбам демократии по всему миру. Преданность идее сдерживания совместима с преданностью космополитической демократии, то есть с преданностью идеи противостояния экспансии тирании по всему миру. Политика сдерживания включает в себя желание помогать защищать другие демократии, противостоять экспансионистским амбициям тиранических режимов и оказывать содействие демократическим оппозициям в авторитарных странах. Я готов выдвинуть и более сильный тезис: сдерживание не просто совместимо с космополитической преданностью демократии; сдерживание – это лучшая национальная политика в сфере безопасности, которую себе только может представить космополитический демократ.

Но все же в первую очередь мы должны защищать нашу собственную демократию. Эта приоритетность не опирается на предпосылку о том, что жизни американцев более важны, чем все прочие жизни, или же что американская демократия более важна, чем демократия в других странах. Скорее это отражение той реальности, что никакое государство не сможет защищать других и продвигать демократию в других странах, если оно не способно защищать свой собственный народ и сохранять свою собственную страну именно как демократию. Императив заботиться, прежде всего, о своей собственной демократии вполне аналогичен тезису Джона Локка о том, что каждый индивид стремится к сохранению человечества в той степени, в какой это совместимо с его собственным самосохранением.

Беседовали Дмитрий Узланер и Раиса Бараш

       
Print version Распечатать