Достаточно давно самое представление о политике как некоей автономной области человеческой деятельности, мысли и изобретения приобрело оттенок иллюзорности. Иными словами, политика стала пониматься как симптом некоторой неосведомленности. Например, предполагается, что под тем или иным политическим высказыванием неизбежно открывается "реальный интерес" или сама реальность в форме строго определенного и даже квантифицируемого интереса. В таком случае любые теории политики как автономии терпят крах - в конечном счете, политическая речь и решение должны быть устранены более точной и более законной калькуляцией таких "интересов", для которых традиционный политический словарь служит лишь весьма приблизительным переводом, всегда предполагая игру намеков, неточностей, умолчаний и лицемерия.

Подобная диспозиция сил и интерпретаций была утверждена с развитием "разоблачительного" дискурса, направленного прежде всего на политику вмешательства, аналогичную современной американской политике в Ираке и других "горячих" местах. "Демократия" и более-менее общие ценности (по крайней мере универсализируемые) в таком контексте превратились в "означающие" для идиотов-простецов, за которыми проницательная часть давно деструктурированной публики предпочитает видеть всего лишь реализацию частных интересов (причем не имеет никакого значения, насколько велика соответствующая им часть).

Единственная проблема, с которой постоянно сталкивается подобная логика "разоблачения" (или, если угодно, "философия сомнения" для повседневного употребления) состоит в том, что объявляемое идеологическим содержание меняется на истины здравого смысла, как правило не менее идеологизированные. Так, акцентуация "нефтяного тропизма" современной экономики и особенно заинтересованных стран-потребителей (США, Европа, Япония) не позволяет брать в расчет более долгосрочные процессы, как и весь контекст неравномерно глобализирующегося капитализма в целом.

Программная статья В.Путина "Энергетический эгоизм - путь в никуда", напечатанная 28 февраля в Wall Street Journal и являющаяся центральной частью текста, подготавливающего саммит "большой восьмерки" в Санкт-Петербурге, оказывается в весьма непростой ситуации, пытаясь решить сразу несколько проблем, в том числе стратегического плана, и, возможно, оспорить ряд хорошо укрепившихся тенденций, руководящих различиями политического/неполитического, политики/экономики, безопасности/хаоса.

С одной стороны, само использование термина "экономическая безопасность", естественно, отсылает к многочисленным проблемам, планам и теориям, возникшим в течение и вследствие "газового конфликта" начала этого года. Поскольку поведение России часто истолковывалось в качестве попытки восстановления "имперской политики" или, по крайней мере, структурации независимой национальной логики, которая ориентируется только на себя и ни на что другое, статья Путина, очевидно, стремится "успокоить" многочисленных оппонентов. Россия не рассматривает свои собственные энергетические возможности в качестве инструмента давления, в качестве точки актуальной национальной идентификации или единственного "языка", на котором он может говорить в контексте международных интеракций. Более того, она готова выступить против националистических тенденций, которые предполагают стихийное развитие отношений в энергетической сфере.

С другой стороны, погашение украино-российского конфликта, едва не вызвавшего панику в Европе, - не единственная цель. Гораздо более проблематична роль данного текста в контексте разгорающегося "национального" (или эгоистического?) конфликта Франции и Италии, связанного со слиянием корпораций Gaz de France и Suez.

Франко-бельгийская компания Suez - один из крупнейших европейских игроков в области энергообеспечения и коммунальных услуг (включая обеспечение водой, экологические сервисы и переработку отходов). Интрига ситуации связана с тем, что итальянская корпорация Enel (крупнейшая энергетическая компания Италии) собиралась выступить с публичным предложением о покупке акций Suez. Появившаяся 2 марта этого года в Le Monde статья "Итальянская Enel рассказывает о предательстве Veolia, вместе с которой они должны были выкупить Suez" повествует о некоторых не слишком публичных подробностях этой несостоявшейся сделки. В частности, выясняется, что покупка основных активов Suez предполагала расчленение корпорации, в результате которой энергетический сектор должен был достаться Enel, экологические предприятия за пределами Франции - компании Veolia, а в пределах Франции - третьей стороне, которую нужно было найти.

Итальянский министр экономики Джулио Тремонти утверждает, что правительство де Вильпена было заблаговременно проинформировано о готовящейся сделке, однако ее срыв уже сейчас связывается итальянской стороной с давлением Елисейского дворца на Veolia, которая на своем официальном сайте поспешила заявить о своей полной непричастности к предполагаемой сделке по покупке Suez. Дело осложняется еще и тем, что объединение France de Gaz и Suez подвергается критике не только со стороны итальянцев, которые небезуспешно перетягивают на свою сторону позицию Брюсселя, упирая на "архаичность" Франции, пытающейся гнуть свою националистическую линию в Единой Европе, но и со стороны противников "либеральной" программы развития Единой Европы как таковой. Так, Le Monde Diplomatique видит в слиянии Gaz de France и Suez не более чем развитие политики приватизации и либерализации, которая лишь прикрывается национальными интересами, не имея с ними ничего общего.

В подобном все более раскаляющемся контексте (итальянская сторона прямо указывает на аналогию теперешней ситуации и традиционного начала европейских войн) статья Путина пытается, не решая, естественно, за других, несколько усмирить бушующие страсти. Формально говоря, она может быть использована для приравнивания французской энергетической политики (часто связываемой с протекционизмом) к порицаемому "энергетическому эгоизму". Правда, Gaz de France является давним партнером России и Газпрома, так что в стратегическом отношении резкое оппонирование Франции и присоединение к строю итало-европейских голосов России, вероятно, не слишком выгодно. По сути же, статья Путина предлагает сместить контекст и перейти от калькуляции интересов нескольких компаний (пусть и весьма крупных), не обязательно совпадающих с интересами "наций" или "государств", к ядру любой энергетической политики - к оппозиции между ее обычной рыночной интерпретацией и актуальными требованиями, которые выписываются в терминах "распределения" и "обеспечения".

Конечно, по большому счету, текст Путина в Wall Street Journal остается зависимым от уже ставшей традиционной редукции политики к интересам, истолковываемым экономически. Симптомом такой зависимости является не проблема "энергетической безопасности" как таковой, а то, что о безопасности должно и можно говорить только с точки зрения "энергии". Кажется, что мы опять сталкиваемся с логикой "каждый хочет больше энергии, больше дешевой, а еще лучше бесплатной энергии", по отношению к которой любая политика выглядит достаточно хлипкой надстройкой.

В самом деле, "энергетика" представляется "важнейшей движущей силой социально-экономического прогресса", то есть, если говорить в терминах классической политэкономии, "источником богатств". Современная политика в качестве своего фундаментального уровня всегда обнаруживает некую пародию на учение физиократов, в каковой пародии источником богатства, прогресса и процветания оказывается не "абстрактный" (то есть человеческий) труд, открытый Рикардо, а потом Марксом, а некие "объектности", "натуральности" (но не "природа"). Правда, теперь такой "объектностью" уже не может быть "земля", ею может быть только то, что "под землей" - нефть, газ и прочие захоронения. Физиократия сместилась от агрикультуры к геологии. Политические агенты - не более чем претенденты на такие "объектности", и их проблема в том, что они могут быть дисперсированы до бесконечности (нет никакой политической разницы между глобальным правительством, владеющим всеми подземными ресурсами, и не самым богатым шейхом). В рамках этой новой физиократии нет никакого предела "эгоизму", поскольку "эго" сведено до простого придатка этой автоматически вызывающей "интерес" и "поклонение" энергетической природы.

Но, здесь же намечается и другая линия. Пользуясь тем же, претендующим на мнимую фундаментальность языком, текст Путина показывает, что между уровнем непосредственного "экономико-эготического" (читай - "природного", "естественного") интереса и уровнем "безопасности" всегда будет сохраняться разрыв. Например, разрыв между "нормой" рыночного обмена энергоносителями (согласно каковой норме производители этих носителей получают прибыли, которые, как они сами утверждают, им же и вредны) и необходимостью обеспечить энергией развивающиеся страны, каковая необходимость непосредственно включена в контекст формирования глобальной "безопасности". Невозможно, в конечном счете, стереть любой политический, то есть претендующий на универсальность язык в пользу "энергетического фундаментализма" и в то же время не понимать, что в результате таких действий единственным языком рано или поздно станет язык пушек (всегда готовый к употреблению).

Таким образом, "необходимость" "политического" намечена, хотя и достаточно робко, через всем понятный лозунг "безопасности", то есть пока под маской, под прикрытием. С одной стороны, обозначается дистанция по отношению к "энергетико-фундаменталистской" догме, которая до последнего времени считалась мерой глубины любого политического и экономического анализа, то есть "энергия" - энергией, но сама по себе она ничего не порождает и ничего не влечет - ни богатств, ни интересов (именно в этом смысл акцентирования "безопасности"). А с другой стороны, намечена и критика "рыночного фундаментализма", поскольку деятельность "большой восьмерки" размыкается - по крайней мере по видимости - в сторону остального, не слишком развитого мира. Иначе говоря, если на первый план ставится "безопасность" (являющаяся, конечно, элементом европейского дискурса), стихия рынка нуждается в ограничении не менее чем архаичная физиократия.

Конечно, в такой форме представленная программа в силу самого своего характера и направленности остается декларацией, которая вряд ли может быть реализована усилиями группы стран или политиков. Интересно то, что вторую задачу, которую можно определить как конъюнкцию двух непримиримых компонентов, свободного рынка и распределения, предполагается отчасти решить за счет развития первой части тезиса, то есть критики скрытого "энергетического фундаментализма", предполагающего объективацию богатства и прогресса в энергии, а энергии - в энергоносителях. С практическим развитием этой критики связано несколько упоминаний в тексте проектов нетрадиционных (альтернативных) источников энергии.

Современная стагнация в этой сфере (хотя далеко не однозначная, если вспомнить хотя бы опыт Бразилии) обычно объясняется порочным кругом: с одной стороны, развивать новые технологии невыгодно, а с другой, объективация источника "богатств" в натурально понимаемых "энергоносителях" действительно подкрепляется чрезвычайной выгодностью (по крайней мере в отдельные периоды) экономик сырьевого типа, поэтому выделятся некий "идеал" рентабельности. Получается, что до сего момента "энергетический фундаментализм" поддерживался квазирациональными аргументами, которые закрывали возможность создания и накопления необходимой инерционности и экономической привлекательности новых энергетических технологий. Заявка этой линии в качестве ведущей для России как председателя "большой восьмерки" заметно контрастирует с образом и политикой России, "гордящейся" своей сырьевой привилегированностью. Что последует за этой критической (в том числе и по отношению к себе) программой - вопрос практики.