Скомканный скандал

Вологодский областной суд отменил приговор Вологодского городского суда в отношении главного редактора газеты "Наш Регион +" Анны Смирновой. В своем кассационном определении облсуд вновь признал ее виновной в совершении преступления, предусмотренного статьей 282 УК РФ, выразившемся в публикации 15 февраля этого года "датских карикатур" на пророка Мухаммеда, но освободил от наказания в связи с изменением обстановки (ст. 80 УК РФ). Изменение обстановки, согласно закону, означает, что личность преступника и его преступление утратили общественную опасность. Эти изменения суд усмотрел в том, что публикация не вызвала никаких протестных акций, а сама газета была закрыта учредителем - Михаилом Смирновым, мужем преступницы (сейчас я имею полное право так называть Анну Смирнову, поскольку она признана виновной и приговор вступил в законную силу). Это кассационное определение в моем восприятии оставляет какой-то неприятный душок. Как будто Вологодский облсуд послал мусульманам сигнал, что, дескать, в нынешней социально-политической обстановке никто беречь их религиозные чувства не будет.

Нет, формально, разумеется, сделано совершенно иное утверждение. Дескать, после публикации можно было ожидать, что мусульмане проведут, скажем, пикет, а этого не произошло. Но невысказанность возмущения еще не означает, что верующим не причинен моральный вред. Верующий может смиренно претерпевать душевную травму, явно не выказывая своих чувств. Просто он будет пребывать в глубоком унынии какое-то время, а потом... пойдет и повесится, например. И это может наступить очень нескоро, так что карикатуры, возможно, станут лишь одним из факторов. Но даже если он не повесится, разве подавленные душевные страдания ничего не стоят? А формирование в обществе негативных стереотипов восприятия мусульман, которое еще может потом взорваться конфликтами! Чем измерить подобное последствие? Поэтому применительно к тем видам преступлений, объектом которых является психологический мир человека, недопустимо заключать, что деяние утратило общественную опасность, простодушно ссылаясь только на отсутствие очевидных последствий.

Утверждать, что личность преступницы более не опасна, также нельзя. Смирнова не признала свою вину и не раскаялась. Возможно, она вообще до сих пор не разобралась, в чем дело. Никто не поручится, что завтра она не возглавит другую редакцию и не повторит свое преступление. Быть может, конечно, ее остановит страх перед наказанием. Вполне возможно, что она считает, что поступила правильно, исходя из собственного социально-нравственного идеала, но прочно усвоила, что у государства на этот счет другое мнение. Суду следовало бы это установить, изучив личность обвиняемой.

Кроме того, облсуд дал повод строить гипотезы о зависимости судебной власти от исполнительной. "Сначала суду дали команду "фас", потом - команду "фу", - скажут теперь критики. Хотя на самом деле, я полагаю, обе ветви власти, исполнительная и судебная, просто слишком зависимы от флюктуаций общественного мнения, что опять-таки плохо. А общественное мнение в Вологде, как утверждает по крайней мере одна моя знакомая, выросшая в этом городе, еще при советской власти "южан" не жаловало. "Вологодский конвой шутить не любит".

И, похоже, Анна Смирнова не одинока в своих заблуждениях. Среди российской интеллигенции еще необходимо проводить колоссальную просветительскую работу. "Все стандарты журналистики в данной публикации идеально выдержаны, политический вектор подобранных мнений и иллюстраций политически не ангажирован, что в наибольшей степени соответствует принципу объективности - важнейшему принципу журналистики", - заявил, выступая в суде первой инстанции в качестве специалиста, член Союза журналистов России и Международной академии общественных наук Михаил Скляр.

Интересно, что сказал бы он о гипотетической публикации подборки материалов про "кровавый навет"? Допустим, в какой-нибудь газете напечатали бы выдержки из скандальной книги Владимира Даля, в которой утверждается, что евреи пьют кровь христианских младенцев. А рядом обнародовали бы мнение, например, Аллы Гербер о том, что это чудовищная клевета на еврейский народ. Сама же редакция снабдила бы подборку комментарием: "Выбирайте сами, читатели дорогие, какая из позиций вам ближе". Сказал бы Михаил Скляр, что в такой публикации все стандарты журналистики выдержаны идеально? В действительности объективность, то есть нейтральная позиция в дискуссии, уместна лишь как общее правило журналистики. Ни журналист, ни редакция не имеют права занимать нейтральную позицию, если в дискуссии звучит нечто, явно содержащее признаки деяния, которое российский законодатель рассматривает как преступление, совершись оно в современной России.

"Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства" по указанным в законе групповым признакам может быть объективным свойством определенного текста или рисунка. Как свойство холодного оружия резать и колоть, как свойство спущенной с цепи собаки кусать случайных прохожих, как свойство вируса возбуждать болезнь. Конечно, для этого в нем должны содержаться не только спорные высказывания, но и форма этих высказываний должна характеризоваться использованием специальных языковых или изобразительных средств, нацеленных на психоэмоциональное воздействие. Как раз по этой причине изложение спорных научных гипотез не является преступлением, так как академический язык - сухой и нейтральный, он не призван никого возбуждать. Ссылаясь на это обстоятельство, прокуратура отказалась возбуждать уголовное дело в связи со скандальным "письмом 500". Карикатура - другое дело, она по определению нацелена на психоэмоциональное воздействие.

Идеи, содержащиеся в тексте или рисунке, являются дискурсом, а действие по их объективизации посредством слов или линий - дискурсивным действием, оно-то и квалифицируется с позиций уголовного права. Последнее по своей целевой направленности может полностью совпадать с дискурсом, совпадать с ним частично и быть ему противоположным. Например, я могу опубликовать в своем сетевом дневнике в качестве примера высказываний оппонентов листовку "Русского национального единства", прямо указав, что ее содержание враждебно моим убеждениям и что распространение таких взглядов я считаю общественно опасным. В этом случае мое дискурсивное действие (обнародование текста листовки) будет иметь целевую направленность, противоположную дискурсу, то есть содержанию распространенного текста.

Вину никогда не следует отождествлять с мотивом. Вина, то есть психологическое отношение действующего (или бездействующего) лица к своим действиям (или бездействию), а также их реальным либо возможным последствиям является обязательным элементом состава любого преступления, в ней-то и состоит его субъективная сторона. Тогда как мотив может быть в некоторых случаях признаком, квалифицирующим разновидность преступления, а также обстоятельством, смягчающим либо отягчающим наказание. Вина Анны Смирновой имела форму прямого умысла, направленного на публикацию изображений, возбуждающих ненависть и вражду к мусульманам, унижающих их достоинство путем отождествления Мухаммеда, почитаемого ими в качестве главного пророка, с террористом и, следовательно, отождествления с террористами их самих. В Дании и ряде других европейских стран это действие не считается преступлением, а в России - считается.

Иными словами, Смирнова выпустила джина из бутылки, а он сделал и, возможно, продолжает делать свое дело. Ведь последствия таких публикаций сказываются не только на читателях, но и на тех, до кого со временем доходят блуждающие слухи. (Теперь эти слухи, возможно, дополнятся еще и известием, что суд главного редактора якобы "фактически оправдал".) В отношении возможных последствий своего действия Смирнова имела косвенный умысел: она, возможно, и не стремилась к возбуждению ненависти, но допускала и такой результат. Опубликовав различные мнения и не выразив редакционную точку зрения, она как бы перемешала яд и противоядие, полагая, что конечный итог их взаимодействия в сознании читателей не является предметом ее забот.

Мотивом ее действий было ошибочное понимание профессионального долга полно и объективно информировать читателей. Этот мотив можно и нужно учитывать как обстоятельство, смягчающее наказание. Но куда тут смягчать?! В первоначальном приговоре ей назначили минимальное наказание, предусмотренное за такое преступление, - штраф в размере ста тысяч рублей. Теперь облсуд отменяет и это минимальное наказание, так как обстановка якобы изменилась.

Кстати, тем временем на родине скандала, в Дании, обстановка тоже изменилась. Но в противоположную сторону. Группа экспертов из датских университетов, привлеченных правительством для оценки программы диалога с мусульманскими нациями, пришла к выводу, что в "карикатурном скандале" виновата даже не столько газета "Юлландс Постен", опубликовавшая скандальные карикатуры, сколько правительство, высокомерно отвергнувшее саму возможность обсуждения этой публикации как "покушение на свободу слова".

Двойные стандарты друзей "Новой газеты"

Тем временем часть российского правозащитного сообщества возмутилась другим фактом "покушения на свободу слова" - со стороны руководителя администрации Кемеровской области Амана Тулеева.

Все началось с того, что кузбасская оппозиционная газета "Российский репортер" проиграла в суде гражданское дело о защите репутации областной администрации. Решение вступило в законную силу. Главный редактор Александр Косвинцев был обязан опубликовать опровержение. Он его опубликовал, но нашел для себя лазейку в законе, чтобы показать дулю в кармане: опубликовал в номере, где, кроме опровержения, не было никаких других материалов. (Примерно так же, кстати, обошелся и "Коммерсантъ" с номером, в котором было опубликовано опровержение информации в отношении "Альфа-банка".) Губернатор Аман Тулеев остался этим не удовлетворен и обратился к прокурору, попросив того привлечь Косвинцева к уголовной ответственности за неисполнение решения суда (ст. 315 УК РФ). Попутно Тулеев выразил неудовольствие деятельностью Косвинцева в рамках каспаровского "Объединенного гражданского фронта", то есть изложил свою гражданскую позицию.

Прокуратура провела проверку и оснований для возбуждения уголовного дела не нашла. Рутинное вроде событие. На мой взгляд, кстати, Тулеев зря возмущается: если в номере нет никаких материалов, кроме опровержения, то это лишь увеличивает действенность опровержения - ничто не отвлекает читательский глаз.

Тем не менее в связи с этой рутинной историей определенное сообщество подняло целую бурю в стакане воды. Видимо, Косвинцев является очень ценным членом этого сообщества, что оно так бдительно его бережет. "Новая газета", например, сочла необходимым посвятить аж две публикации "удушению Тулеевым свободы прессы". Губернатор, дескать, посмел потребовать от прокурора наказать безвинного журналиста. Если бы на месте Тулеева был гражданин Вася Пупкин, он мог бы теоретически написать прокурору еще более резко. Хотя бы даже и так: "Считаю, что моего соседа расстрелять мало!" И что с того? Свобода выражения мнений признается за любым, но только не за должностным лицом? Очевидно ведь, что Тулеев не имеет права ничего требовать от прокурора - только просить, как и любой гражданин. (К нему самому, кстати, у предыдущего прокурора области были серьезные претензии.) Придираться же к стилистике и тону заявления, а тем более к пунктуации - неумно, недостойно.
Но особенно впечатляют комментарии экспертов, подверстанные к материалу. Владимир Энтин, адвокат, директор Центра правовой защиты интеллектуальной собственности, придирчиво вчитывается в тулеевский текст. "Дискредитация органов власти" - это, дескать, "не юридический состав". Подождите: а кто утверждает обратное?! Тулеев всего только в свободной форме высказал свою неюридическую оценку. Кстати, "дискредитация власти", если на то пошло, являлась составом преступления, который содержался в УК РСФСР 1922 года. Эта широкая квалификация применялась к ненадлежащему поведению должностного лица (представителя советской власти): от коррупции до "бесхозяйственности" (ошибочных управленческих решений) и даже "нескромности" в быту. Похоже, сами правозащитники хотели бы восстановить эту норму, чтобы применить ее к Тулееву, дабы тому не повадно было в прокуратуру на обидчиков жаловаться. Гражданину - можно, губернатору - нельзя. "В нынешнем законодательстве есть только понятия "честь", "достоинство" и "деловая репутация", - говорит Энтин. - При этом конструкция "деловая репутация" предполагает защиту в суде деловой репутации той или иной организации, которая занимается коммерческой деятельностью". Узко мыслите, г-н Энтин! Действительно, "честь" и "достоинство" суть атрибуты только физического лица, а термин "деловая репутация" является неудачной формулировкой ГК РФ, так как вроде бы смахивает на репутацию в сфере предпринимательства. Выходит, по Энтину, если кто-то, например, опубликует бредовую статью о том, что движение "За права человека" снабжает сионистские организации кровью невинно убиенных христианских младенцев, то права на защиту репутации у этой организации не будет? Однако мы рассуждаем сейчас о статье 152 ГК РФ. Гражданское право можно и должно применять по аналогии (в силу статьи 6 ГК РФ), то есть ничто не мешает суду защищать репутацию и некоммерческой организации вне всякой связи с предпринимательской деятельностью. Но если адвокат Энтин такой дотошный нормативист, то пусть перечитает Конституцию РФ. Часть 1 статьи 23 гласит: "Каждый имеет право на... защиту чести и доброго имени". "Каждый" означает любой субъект права, а не только человек. "Доброе имя" - это и есть репутация. Оно может быть и у благотворительного фонда, и у партии, и у органа власти. Но Энтин, похоже, так не считает. "Здесь же идет речь об органах власти, а долг журналистики - критическая оценка того, что делает власть, - рассуждает дальше наш адвокат. - Европейским судом по правам человека этот долг понимается как критика, допускающая даже некоторые преувеличения. Поэтому такого рода деятельность обслуживает потребность общества знать, что делает власть". Выходит, критика власти - это не право, а долг (то есть обязанность) СМИ?! Одобрение каких-либо действий властей, напротив, тогда означает нарушение этой обязанности. Более того, критикуя власти, СМИ прямо-таки обязаны преувеличивать. Как еще нигде не догадались наказывать журналистов за одобрение действий властей или их критику без надлежащего не преувеличения?! Все эти рассуждения Энтина, мягко говоря, неубедительны. Никакая оценка, ни критическая, ни одобрительная, не "обслуживает потребность общества знать, что делает власть". Эту потребность обслуживает только по возможности объективное информирование. Оценка же формирует в обществе представление о том, что власть, по мнению журналистов, должна или не должна делать. Статья 152 ГК РФ не имеет никакого отношения к оценкам, то есть к выражению мнений. Она запрещает распространение не соответствующих действительности порочащих сведений. Иными словами, суд устанавливает, во-первых, что имело место распространение сведений (сообщение о факте), во-вторых, что эти сведения порочат истца с позиций общественной морали (как ее понимает судья, разумеется), в-третьих, ответчик не может доказать, что факт имел место. Впрочем, к чему все это? Суд уже решил вопрос по существу, решение суда вступило в законную силу. Res iudicata pro veritate habetur ("Сведения, содержащиеся в судебном акте, вступившем в законную силу, считают достоверными", если выражаться современным языком). Ни одна норма права не запрещает Тулееву после этого во внеправовом плане высказывать свое мнение о деятельности главного редактора оппозиционной газеты. Просит он прокурора совсем о другом - привлечь Косвинцева к уголовной ответственности за неисполнение судебного решения. Необоснованно просит, но разве любое обращение к должностному лицу бывает обоснованным? "В приведенном тексте письма вызывает настороженность прямое предписание - применить против человека меры уголовной репрессии". Адвокату Энтину напомнить, что "меры уголовной репрессии" (кстати, тоже не правовой термин, если на то пошло) применяет только суд, а не прокуратура? Ну, о том, что Тулеев прокурора всего лишь просит, как вправе просить любой гражданин, я устал повторять. "И даже в этом случае факт неисполнения должен быть установлен в суде", - твердит эксперт "Новой газеты". Прочитаешь такой комментарий, и складывается впечатление, будто Тулеев потребовал отправить обидчика на Колыму безо всякого суда, а прокурор - это какой-нибудь подчиненный губернатору конвойный. Энтин, между прочим, один из авторов Закона РФ "О СМИ". То-то! Но окончательно меня сразил комментарий президента Фонда защиты гласности Алексея Симонова. "Ситуация с журналистикой крайне тревожная. На конкурс имени Сахарова нам было прислано несколько материалов из Кемеровской области, мы выбрали одного автора для награждения, но потом выяснилось, что это один из главных местных душителей свободы слова. Нам пришлось его с извинениями с конкурса снять. Думаю, скоро сместятся все нормы, когда можно будет отличить карманного протестанта, карманного информатора от настоящего. Хорошо, что это не тот случай, Саша уже давно независимый человек, а вот Тулеев попросту вытирает ноги о Конституцию". Интересно, как способный автор смог одновременно оказаться одним "из главных местных душителей свободы слова"? Видимо, он посмел критиковать критиков власти? Выходит, для Симонова критики сами должны быть вне критики? Он, конечно, имеет право следовать этому принципу, но не лучше ли ему было бы прямо обозначить партийность и своего фонда, и проводимого конкурса? Ну, чтобы не дезориентировать людей, для которых понятие "гласность" и имя "Сахаров" - внепартийные. Вот таков образ мыслей "Новой газеты" и ее комментаторов. СМИ обязаны власть преувеличенно критиковать. Сами критики - вне всякой критики. Должностные лица лишены общегражданских прав, в том числе права на выражение мнения или на обращение в органы прокуратуры. Quod licet Iovi, non licet bovi ("Что можно Юпитеру, того нельзя быку"). Ну, или наоборот.

Фаллический символ

Владимира Рахманькова, главного редактора ивановской сетевой газеты "КурсИВ" и автора статьи "Путин как фаллический символ России", с таким усердием никто не защищал. В отношении него возбуждено уголовное дело по статье 319 УК РФ - "оскорбление представителя власти". Представителем власти является в данном случае президент РФ Владимир Путин: решив похихикать над демографической темой в президентском послании, Рахманьков расписал тему фаллического символа с излишним натурализмом.

Мнение Рахманькова о том, что оскорблением является только оценка личности с использованием нецензурной брани, конечно, наивно. Нецензурная брань - это очевидный случай. Но законодатель установил более общий оценочный критерий - "в непристойной форме". Была ли в рассматриваемом случае форма пристойной, должен установить эксперт-лингвист. И я не берусь предсказать его вывод.

Бессмысленным представляется и ходатайство его адвоката привлечь в процесс гражданина Владимира Владимировича Путина в качестве потерпевшего. Объектом этого преступления, в отличие от оскорбления гражданина, является не личность, а порядок управления, точнее, авторитет власти, персонифицированный в ее представителе. Так что это преступление при факультативном потерпевшем. У гражданина Путина есть право просить прокурора о признании себя потерпевшим, есть даже право параллельно предъявить гражданский иск. Но по общему правилу потерпевшего физического лица в этом деле не будет. Потерпевшим по умолчанию как бы признается государство, представляемое прокурором.

Поединок джентльменов

Политэмигрант Борис Березовский выиграл в Британском королевском суде иск к Михаилу Фридману. Последний утверждал, что в 1999 году Березовский ему угрожал как сопернику в споре о покупке издательского дома "Коммерсантъ". Березовский объявил, что Фридман его оклеветал и потребовал возмещения морального вреда в сумме 50 тысяч фунтов стерлингов.

Разумеется, по закону Березовский должен был через представителя обратиться в суд в Москве, по месту постоянного жительства ответчика. Так что у Фридмана было полное право ненадлежащим образом поданный иск игнорировать. Но Фридман поднял перчатку. Видимо, для него посудиться с Березовским в Лондоне было своего рода куражом. Итог куража - необходимость не только уплатить истцу пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, но и возместить астрономические для обычного человека судебные издержки - до полутора миллионов фунтов стерлингов. "За морем телушка - полушка, да в рубль перевоз". Интересно, как у них решают свои споры простые смертные при таких-то фантастических издержках?

Но еще интересней, как хватило британскому суду самоуверенности, чтобы решать спор о словах, произнесенных на иностранном языке? Я даже не могу вообразить, как им перевели сакраментальное: "Мы вас замочим". Именно эти слова Фридман приписывал Березовскому. Любой перевод здесь означает истолкование. В ситуации спора азартных экономических игроков из-за покупки одного и того же объекта гражданских прав я бы перевел это как: We'll overbid you. Что означает примерно следующее: "Мы предложим продавцу больше, чем вы".