Что пьют шпионы

Президентских амбиций у меня нет, а потому выпущенную издательством "Молодая гвардия" книгу Бориса Григорьева "Повседневная жизнь советского разведчика" я несколько дней откладывал в сторону, прежде чем начать читать. Однако, выяснив, что автор больше десяти лет проработал советским резидентом в скандинавских странах, обрадовался - кому еще описывать шпионские будни, как не полковнику разведки в отставке? - и принялся все же за чтение.

Очень скоро, впрочем, стало ясно, что радовался я рано. Никаких шпионских секретов Григорьев не раскрывает, никакими сенсациями с читателем не делится. Более того, в книге почти нет ярких деталей и запоминающихся характеристик. Она вообще представляет собой не мемуары - скорее путевые заметки, расцвеченные популярными экскурсами в историю скандинавских стран и забавными, хотя и поверхностными зарисовками политической жизни Исландии или Дании.

Что касается описаний той самой "повседневной жизни", о них сказать в общем-то нечего. В меру скучные картинки дипломатско-шпионского быта, в меру смешные анекдоты из жизни разведчиков: жена посольского завхоза украла что-то в местном магазине, и Григорьев едет вызволять ее из полиции; перебежчик из ФРГ оказался банальным шизофреником, и Григорьев, чтобы избавиться от него, за свой счет отправляет его в соседнюю страну; помощник американского военного атташе обещает разбомбить Советский Союз, и Григорьев собирается набить ему морду, да не может найти...

За сенсацию могла бы сойти впервые предложенная автором в книге "Шпион жизни" и повторенная здесь версия убийства Улофа Пальме - но гипотеза об устранении шведского премьер-министра церэушниками никакими серьезными доказательствами не подтверждена.

Банальность содержания, как это часто бывает, дополняется претенциозностью стиля. Автор, большой поклонник романов Валентина Пикуля, явно не чужд литературных амбиций. В результате его то и дело сносит на стихотворения в прозе: "Но я, кажется, утомил тебя, нетерпеливый читатель, лирическими отступлениями. Я знаю, что ты жаждешь наполнить свою умную и пытливую голову полезной информацией. Ты не тратишь время зря на такое никчемное чтиво. Ты тоже бежишь с неудержимо рвущимся вперед табуном навстречу своей зрелости, подставляя грудь под свежий ветер ойкумены. Но однажды и ты остановишься, и ветер донесет до твоего слуха давно отзвучавший топот копыт..."

Я прилежно фиксировал фразы вроде "Он всеми фибрами души не хотел возвращаться домой и нажимал на все педали, чтобы продлить срок пребывания в любимой им Дании", пока не наткнулся на загадочное словосочетание "иерархическая лественница". Эта помесь лиственницы и девственницы окончательно меня доконала, и я перестал обращать внимания на стилистические изыски автора.

Впрочем, все недостатки книги легко искупались бы, расскажи автор подробности загадочной истории Олега Гордиевского - Григорьев, один из персонажей книги знаменитого перебежчика "Следующая остановка - расстрел", явно был хорошо знаком с ним. Имя Гордиевского действительно неоднократно упоминается на страницах "Повседневной жизни...", но ничего нового об одном из самых высокопоставленных "кротов" английской разведки в рядах КГБ мы не узнаем. Григорьев, для которого Гордиевский остается предателем, всячески старается преуменьшить степень своей близости с ним. Из контекста совершенно непонятно, почему начальник Григорьева, узнав о побеге разоблаченного агента "Интеллидженс сервис", кричит: "Сбежал твой лучший друг Гордиевский!" - ведь страницей ранее автор уверяет, что вовсе "не горел желанием встречаться с Гордиевским в интимной обстановке".

"Предателям" в книге Григорьева посвящена отдельная глава. Тема решена абсолютно по-советски, хотя и с некоторой поправкой на "антисталинизм" - если Игнатия Рейса или Вальтера Кривицкого еще можно понять и даже частично оправдать, то Владимир Кузичкин или Олег Калугин остаются для автора "безликими типами, прокрадывающимися к тарелке с тридцатью сребрениками".

Читая эту главу, я постоянно вспоминал, как 13 лет назад, после августовского путча, мы с другом гуляли по Лубянке, и я, глядя на останки памятника Дзержинскому, ляпнул что-то по тем временам стандартно-эйфорическое. "Рано радуешься, - сказал друг. - Что Дзержинского снесли - это, конечно, хорошо, но настоящие перемены наступят тогда, когда на этот постамент поставят статую Пеньковского, чтоб вон из тех окон, - он махнул рукой в направлении серого здания КГБ, - было хорошо видно".

Никакому Пеньковскому памятник, естественно, не поставили, зато воспоминания доблестных бойцов невидимого фронта выходят пачками. Что вообще характерно для нашего издательского бизнеса - тут если на какую-нибудь золотую жилу наткнутся, разрабатывают ее до полного изнеможения. Недавно, например, издательства "Эксмо" и BBPG чуть ли не день в день выпустили книги с одинаковым названием - "История вина". Эксмошники польстились на труд канадского специалиста Рода Филлипса (пер. с англ. К.Савельева), а их коллег из BBPG привлекло исследование англичанина Хью Джонсона (пер. с англ. А.Дормана). Та "История вина", которая господина Джонсона сочинение, оформлена несравненно наряднее, да и сама работа подотошнее. Поэтому с нее и начнем.

Хью Джонсон изучает вино так давно, что, кажется, знает про него все и еще чуть-чуть. Больше сорока лет этот выпускник Кембриджа составляет винные атласы, винные энциклопедии и винные справочники. Оттого его взгляд на историю человечества прост и алкоголецентричен: все хорошее в ней связано с тем, что люди пили вино, а все плохое - с тем, что они пили его слишком мало или слишком много.

В трактовке автора вино предстает чем-то вроде аристотелевского перводвигателя. Будь Джонсон верующим, он написал бы, что Бог пил вино перед тем как сотворить мир. Но так как он дарвинист, конспект всемирной истории в его изложении выглядит примерно так: обезьяна выпрямила спину, пригубила марочного бургундского - и немедленно превратилась в человека. Археологи, раскопавшие на Ближнем Востоке и в Малой Азии залежи виноградных косточек, полагают, что виноделие зародилось именно там около 10 тыс. лет назад. Но Джонсон считает, что это произошло гораздо раньше: "Такой высокий интеллект, такая организация и такое эстетическое чутье, которыми обладали кроманьонцы, заставляют предполагать, что вино было им знакомо, хотя ни подтвердить, ни опровергнуть этого мы не можем".

Дальше все более или менее понятно: Ной в поисках виноградников плывет к Арарату; Гомер решает воспеть вино Итаки и сочиняет "Одиссею"; евреи составляют сборник советов начинающему виноделу и называют его Библией; Магомет в приступе хандры запрещает своим последователям прикасаться к спиртному, а европейцы тем временем открывают рислинг и кларет, решая таким образом исход спора двух цивилизаций...

Монография Рода Филлипса очень похожа на книгу Джонсона - одни и те же имена, одни и те же факты. Отличие в том, что Джонсон - профессиональный дегустатор, а Филлипс - историк и культуролог. Там, где канадец скажет просто "вино", англичанин не упустит возможности рассказать про цвет, вкус и запах любимого напитка. Несколько огрубляя, можно сказать, что Филлипса интересует концепт вина, а Джонсона - вино как таковое.

Послевкусие от обеих книг лучше, чем от любого вина столетней выдержки. Ощущение такое же, как если бы вдруг обнаружил у себя в предках тосканского графа или на худой конец эльзасского барона. Приятно, разглядывая на просвет бокал с хересом, сознавать, что перед тобой близкий родственник того самого напитка, ради которого сэр Фрэнсис Дрейк топил испанские корабли.

А главное, становится ясно, что человеческая история небесполезна и прогресс все-таки есть. Прославленные вина древних были, по заверению Джонсона, чем-то средним между божоле-нуво и уксусом. Кто сегодня посмотрел бы на такую отраву, не говоря уже о том, чтобы воспевать ее в стихах?

Впрочем, если в мировой истории подобный критерий прогресса и существует, то к истории России он точно неприменим. Здесь пьют то же, что пили всегда. Лишний раз убедиться в этом можно, прочитав замечательно интересную книгу Михаила Новикова "Из пережитого" (составление, предисловие, подготовка текста, примечания Л.Гладковой), вышедшую в издательстве "Индрик".

Михаил Новиков - крестьянский литератор конца XIX - начала XX веков, знакомый Льва Толстого. В октябре 1910 года, незадолго до ухода из Ясной Поляны, великий писатель выразил желание приехать к нему и поселиться в его доме. Новиков с ответным письмом промедлил - и до конца дней считал себя виновным в смерти Толстого. После революции 1917 года Новиков не сошелся с большевистской властью во взглядах на крестьянский вопрос, результатом чего стали многочисленные тюрьмы и ссылки. Последний раз его арестовали в начале лета 1937 года; в августе того же года он был расстрелян.

Теоретические рассуждения Новикова Владимир Набоков-старший не без основания называл "детски наивными", однако воспоминания его представляют собой документ крайне любопытный: столь подробных описаний деревенских, фабричных и армейских быта и нравов рубежа веков известно очень немного. Но основная ценность книги даже не в этих зарисовках: мемуары Новикова транслируют подлинный, лишенный налета клюевско-карповской стилизации взгляд образованного крестьянина-полутолстовца на социально-политическую ситуацию в предреволюционной России, на модные философские учения, на религию и монархию.

Существуй в книге Новикова предметный указатель, водка несомненно занимала бы в нем одно из первых мест. Самый колоритный персонаж "Из пережитого" - писарь Косицын: "очень умный и вдумчивый человек, который хотя и не отличался трезвостью, но осуждал пьянство и считал его свинством человеческой жизни".

С водкой связана и едва ли не лучшая сцена в книге - армейский священник сообщил капитану той роты, где служил Новиков, что последний проповедовал толстовское учение, и капитан принял меры.

"- А, братцы! - с дрожью в голосе обращается он к солдатам. - Он еретик, мерзавец, нашу веру опровергает, он и тут хочет по-своему сделать. Он хочет нам водку пить запретить, что будто Писание запрещает... Он говорит, что русскому человеку не надо водку пить и Богу молиться, да ведь мы без этого как черви пропадем и плесенью пропахнем. И без Бога ни до порога, и Руси веселие пити есть. Так святой князь Владимир говорил, а не какая-нибудь шентропа. У нас святые угодники пили и нам не запрещали, а он, скотина, насупротив идет, свинья он, братцы?

- Так точно, ваше высокоблагородие!"

Автор благодарит за предоставленные книги магазин "Фаланстер" (Б.Козихинский пер., 10, тел. 504-47-95).

       
Print version Распечатать